Без единого свидетеля - Элизабет Джордж

— Вам надо поговорить с Грабински. Их место вон там, — сказал он, указывая направление. — Они вам расскажут, что за тип был этот Киммо. Чертовски жаль, что с ним такое приключилось. Читал про него в газете.

В курсе новостей была и чета Грабински, которые, как выяснилось, ранее потеряли сына примерно такого возраста, что и Киммо Торн. Они привязались к мальчику, объясняли супруги, не столько из-за его физического сходства с их Майком, сколько из-за деятельной натуры. Их горячо любимый Майк был таким же предприимчивым, поэтому супруги Грабински с радостью давали Киммо Торну место за своим прилавком, когда тот появлялся то с одним, то с другим товаром. За эту услугу он делился с ними прибылью.

— Только не подумайте, что мы просили его об этом, — торопливо добавила миссис Грабински, представившаяся как Элейн. Ее ноги были обуты в оливково-зеленые резиновые сапоги, а через край сапожков были завернуты красные носки.

Когда к ней подошли полицейские, она полировала внушительных размеров канделябр и, как только Линли произнес имя Киммо, спросила: «Киммо? Кто это пришел спросить про Киммо? Давно пора». И оставила свои дела, чтобы ответить на вопросы полицейских. Так же поступил и ее муж, который подвязывал шпагатом серебряные чайники к горизонтальной металлической штанге.

В первую их встречу мальчик подошел к их лавке, надеясь продать свой товар, сообщил мистер Грабински («Зовите меня Рей», — сказал он). Но он запросил цену, которую чета Грабински сочла чрезмерной, и, так как на рынке не нашлось никого, кто купил бы у Киммо его вещи, он вернулся к супругам с новым предложением: он сам продаст свой товар в их лавке, а потом поделится с ними частью полученных денег.

Мальчик им понравился («Такой он был нахальный», — призналась Элейн), поэтому они выделили ему четверть столика в углу прилавка, где он и разложил принесенный товар. В основном Киммо продавал серебряные изделия — столовые приборы, безделушки, но специализировался он на рамках для фотографий.

— По нашим сведениям, у него были неприятности с этим, — сказал Линли. — По-видимому, он продавал то, что для продажи не предназначалось.

— То есть продавал похищенное, — вставила Хейверс.

О, вот об этом им ничего не было известно, замахали руками оба Грабински. Лично им кажется, что кто-то строил козни против Киммо и потому рассказал эту басню местным легавым. И можно не сомневаться: этот кто-то — не кто иной, как их главный конкурент на рынке, некий Реджинальд Льюис, к которому Киммо тоже обращался, пытаясь пристроить свое серебро. А Редж Льюис ни за что не допустит, чтобы в Бермондси обосновался новенький, уж такой он завистливый человек. Двадцатью двумя годами ранее он так же противился появлению в рыночных рядах и четы Грабински, когда они только начинали бизнес. Так же он вел себя и по отношению к Морису Флетчеру и Джеки Хун.

— Так значит, вы считаете, что товары Киммо Торна не были ворованными? — спросила Хейверс, отрываясь от записей в блокноте. — Однако, если подумать, как мог паренек вроде Киммо получить в свое распоряжение ценные предметы из серебра?

Ну, они считали, что он продает семейные реликвии, сказала Элейн Грабински. Они ведь спрашивали об этом у Киммо, и вот что тот ответил: он помогает своей бабушке, распродавая ее старинные вещицы.

Линли охарактеризовал ситуацию как случай добровольной слепоты со стороны Грабински: они поверили в то, во что хотели верить, и дело тут не в исключительных способностях Киммо Торна навешивать лапшу на уши пожилой пары. Они не могли не догадываться в глубине души, что мальчик действует не совсем в рамках закона, но предпочитали закрывать на это глаза.

— Мы так и сказали полиции, что, если дело дойдет до суда, мы готовы заступиться за мальчика, — заявил мистер Грабински. — Но после того как бедного Киммо увезли отсюда, мы не слышали про него ни слова. Пока не увидели по телевизору новости.

— Лучше бы вы пошли да порасспрашивали об этом Реджа Льюиса, вот что я вам скажу, — провозгласила Элейн Грабински, возвращаясь к канделябру с удвоенным рвением. — Это человек, от которого всего можно ожидать, — произнесла она со значением, и муж похлопал ее по плечу, утихомиривая: «Ну-ну, милая, что ты».

Редж Льюис был немногим моложе своих древних товаров. Под жакетом у него виднелись подтяжки в яркую клетку, которые поддерживали на животе пару старинных широченных штанов. Стекла его очков были толстыми, как дно пивной кружки, из ушей торчал громоздкий слуховой аппарат. На предполагаемого серийного убийцу он был похоже не больше, чем овца — на гения математики.

Да он «ни на грош не удивился», когда на рынок прибыли копы в поисках Киммо, сказал Редж полицейским. Он-то сразу понял, что с этим парнем не все чисто, когда еще тот впервые попался ему на глаза. Одет наполовину как мужчина, наполовину как девица, в этих колготках или что там они еще носят, да бестолковые полусапожки… ну странное он создание, что и говорить. Так вот, когда копы пришли со списками ворованного имущества, для него, Реджа Льюиса, не стало сюрпризом, что имущество это нашлось у некоего Киммо Торна. Увезли его без долгих разговоров, да и ладно. Только портил репутацию рынка — тем, что сбывал здесь краденое. И до чего ж тупой-то: даже не заметил, что на серебряных рамках выгравированы надписи, по которым опознать их проще простого.

Что случилось с Киммо после того, Редж Льюис понятия не имел. И в голову не приходило поинтересоваться у кого-нибудь. Этот расфуфыренный полупацан-полудевица напоследок только одно хорошее дело успел сделать: не потащил за собой Грабински. А эти двое — тоже хороши. Слепы как кроты. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять: от этого Киммо жди неприятностей. Это ж сразу было ясно, и после первого появления чудо-ребенка на рынке Редж предупредил Грабински, чтобы они держались от Торна подальше. Но разве станут они слушать того, кто всей душой беспокоится о них? Да никогда. И кто же оказался прав в конце концов, а? И кто так и не услышал простого: «Редж, извини, мы неправильно себя вели»?

Больше Реджу Льюису нечего было добавить. После того как Киммо забрали копы, мальчишка на рынке больше не появлялся. Возможно, проводит время в каком-нибудь исправительном учреждении. А может, в полицейском участке ему вправили мозги и он узрел истину. Все, что Редж Льюис мог сказать, так это то, что пацан больше не приносит в Бермондси ворованное серебро и что его, Реджа, это устраивает как нельзя лучше. Если кого-то интересуют подробности, пусть обращаются в местный полицейский участок. Там про Киммо знают все.

Редж Льюис ясно выразил свою точку зрения; из его слов оставалось непонятным только одно — известно ему об убийстве Киммо Торна или нет, во всяком случае, явным образом этого не прозвучало. Самого же мальчика он, очевидно, не жаловал, в основном из-за дурной славы, которую тот создавал рынку Бермондси. Что ж, остальное действительно можно будет выяснить в участке, это Льюис верно заметил.

Линли и Хейверс так и собрались поступить. Они уже пробирались к машине через торговые ряды, но их планы нарушил звонок на мобильный телефон Линли.

Содержание звонка было кратким и предельно ясным: исполняющему обязанности суперинтенданта требовалось немедленно прибыть на улицу Шанд-стрит, а именно в ту ее точку, где туннель под железнодорожными путями образовывает проулок, ведущий к Крусификс-лейн. У них новый труп.

Линли захлопнул крышку телефона и посмотрел на Хейверс.

— Крусификс-лейн, — сказал он. — Вы не знаете, где это?

На вопрос ответил стоящий неподалеку торговец. Это у Тауэр-Бридж-роуд, сообщил он с готовностью. Не больше мили от того места, где они сейчас находятся.

Северный периметр Крусификс-лейн образовывал железнодорожный виадук, исходящий от станции Лондон-Бридж. Сложен он был из кирпича, покрытого вековыми наслоениями сажи и грязи, так что если кирпич изначально и обладал каким-то цветом, то сейчас это невозможно было определить — современному наблюдателю кладка представала как невнятное смешение углеродистых отложений.

В арки, поддерживающие виадук, были встроены различные мелкие предприятия: аренда помещений для хранения, склады, винные погреба, автомастерские. Но одна из этих арок была сквозной и являла собой туннель, через который шла нужная Линли и Хейверс Шанд-стрит. Северный конец улицы служил адресом для нескольких магазинчиков, закрытых в этот ранний час, а южная — более длинная — часть изгибалась под виадуком и исчезала во тьме. Туннель в этом месте достигал в ширину шестидесяти ярдов, давая место густым теням; почти невидимые во мраке своды были перебинтованы листами ржавого металла, сквозь которые пробивались и падали на землю капли воды — падали неслышно, потому что все звуки здесь заглушались непрерывным грохотом утренних поездов, идущих из Лондона и в Лондон. Вода текла и по стенам; ручейки лились из железных стоков, пробитых в стенах на высоте восьми футов. Вся эта влага собиралась в грязные лужи под ногами. Воздух под виадуком пропах кислой мочой. Немногочисленные фонари, пока избежавшие меткого броска камня, скудно освещали жутковатую картину запустения.