Ветер в твоих крыльях - Кэтрин Полански

Медсестра сидела у Шеррил, только один раз вышла, сказав, что миссис Милборроу будет спать до завтрашнего вечера; а Макс так ни разу и не зашел к жене. Он словно прирос к стулу на кухне и, когда Валери оказывалась рядом, притягивал ее к себе, сажал на колени и обнимал. Они почти не разговаривали, так как Валери боялась нарушить обманчивое спокойствие Макса, а он, видимо, опасался расплескать надежду. Полицейские и люди Мэтьюса выглядели такими уверенными в благополучном исходе дела, что поневоле можно было заподозрить неладное.

Один Кристиан проспал несколько часов на диване в гостиной, хотя Валери предлагала Эвершеду-младшему перейти в гостевую комнату. Почему он не отправился домой и зачем продолжал оставаться в доме брата, оставалось загадкой. Макс его не прогонял, лишь махнул рукой — если Кристиану хочется, пусть сидит. Валери подозревала, что в глубине души Макс рад присутствию брата. Все-таки это доказывало, что хоть какие-то семейные связи и родственные чувства у него есть.

Занялся рассвет, несправедливо солнечный, хотя город был весь мокрый после ночного дождя. Поздним утром Валери незаметно подсунула Максу пару таблеток, подождала, пока голова Эвершеда начала клониться от усталости, и уговорила пойти поспать пару часов. В результате Макс улегся напротив Кристиана на диване и спал уже через несколько мгновений; Валери укрыла его пледом и отправилась обратно на кухню — сама она спать не хотела и не собиралась.

Через некоторое время в дверном проеме замаячил проснувшийся Эвершед-младший, поинтересовавшийся расположением ванной комнаты и полотенцем. Валери показала ему все, выдала полотенце, зубную щетку, бритвенный прибор и чистую рубашку, чувствуя себя хозяйкой гостиницы. Из комнаты, где продолжалось выездное заседание криминалистов, снова потребовали кофе и завтрак, если можно.

Кристиан появился снова, когда Валери жарила сразу две монументальные яичницы на двух сковородках, и предложил свою помощь. Валери попросила его распаковать лоточки с нарезанным сыром и ветчиной — уж на это, по ее скромному мнению, мужских способностей должно было хватить. Кристиан с энтузиазмом принялся за дело.

— Значит, вы по-прежнему вытираете сопли моему брату, мисс Мэдисон? — осведомился Кристиан через некоторое время.

— Боюсь, сегодня утром я плохо воспринимаю шутки, мистер Эвершед, — сухо ответила Валери.

— Для вас просто Крис и — извините. Я понимаю. — Он ловко раскладывал сыр на тарелке. — Дурацкая манера выражаться, но я так устаю от юридического сленга, что в обычной жизни предпочитаю вспоминать колледж и тамошний говорок. Наверное, вы гадаете, почему я тут застрял, а?

— Не без того.

— Давайте отнесем все это нашим бравым сыщикам, вы поделитесь со мной кофе, и я расскажу.

Он помог Валери оттащить подносы по месту назначения, после чего заслуженно получил свою чашку кофе и порцию яичницы. Ел ее Кристиан с неподражаемым аристократизмом, хотя и объявил, что голоден, как лев. В этом он изумительно был похож на Макса. Валери оставалось только удивляться, как схожи братья, которые почти не общаются.

— Видите ли, — сказал Кристиан, прожевав особо большой кусок, — из всей нашей гордой семейки одному мне всегда было плевать, кем работает Максимилиан, на что он живет, с какими женщинами спит и почему не отчитывается перед отцом каждый раз, как ему вздумается чихнуть. Я люблю своего отца, он умный и незаурядный человек, но, между нами говоря, большая задница. В детстве для нас с Максом не было дней хуже тех, когда у родителей собирались гости.

— А чем они были так ужасны, эти дни?

— О, нас заставляли притворяться перед чужими людьми, что у нас все хорошо. Играть в счастливую дружную семью, если вы понимаете, о чем я. Нас выводили к гостям, причесанных, в отглаженных костюмчиках, и мы должны были улыбаться и изображать непосредственность, чтобы наша матушка могла заметить с достойной миной: «Ах, эти невозможные дети! Не шалите, мальчики!». Я совершенно точно знаю, откуда у Макса этот чудный дар к лицедейству. Мать — актриса, каких поискать; жаль, что ее таланту не суждено быть признанным публично, отец этого не позволит, да и поздновато карьеру делать.

— Вы ни слова не говорите о том, почему сейчас находитесь здесь… Крис.

— А я плавно подвожу к этому. Мы были очень дружны. На Макса возлагались надежды отца, мой старший брат должен был стать продолжателем династической традиции, достойным сыном своего отца, звездой на небосклоне. Но Макса это никогда не привлекало. И каждый раз, когда он нарушал схему, любовно нарисованную отцом, ему влетало. И как! Сначала отец применял физические методы воздействия, а потом — моральные. Наш общительный, жизнерадостный Макс до смерти боялся молчания. Молчат — значит осуждают. Когда нас наказывали, то запирали в разных комнатах, и не было никакой возможности общаться друг с другом. Нас дрессировали, словно лабораторных мышей. Думаю, если бы родители применили тактику пряника, а не кнута, то скорее бы добились от Макса того, чего хотели. Он ведь, по сути, мягкий человек, которому только дай любить весь мир — так он полюбит. — Кристиан аккуратно подобрал с тарелки остатки салата. — Его можно было бы уговорить. Но к двадцати годам родители так его достали, что он сбежал, оставив самое уничижительное письмо, которое я читал в своей жизни. Жаль, что не могу пересказать его дословно: удалось прочесть только один раз, потом отец отобрал и сжег. Ну родители и заявили, что у них нет больше старшего сына, и взялись за меня. А у меня папочкины гены, так что я был не прочь податься в юристы.

Валери молчала.

— Таким образом, — Кристиан отхлебнул кофе, — мы все оказались разбросаны по разным углам вселенной. Родители строго-настрого запретили мне общаться с Максом, но я ведь его любил, а потому счел возможным пренебречь запретом. Моя новая работа дала мне возможность спокойно разъезжать по миру — я специалист по международному праву, как вы знаете. Правда, Макс старается говорить со мной поменьше; полагаю, таким образом он оберегает меня от гнева богов. Только боги состарились и стали помягче, и я слышал, как мать однажды вслух пожалела, что с Максом так вышло, а отец, против обыкновения, ничем в нее не швырнул, только прошипел, что жалеть уже поздно. Последние полгода я уговариваю брата все-таки позвонить старикам. Ему самому будет легче, если он их простит. Не знаю, простят ли они его, так что в том, что он им не звонит, есть определенная доля рационализма.

— Значит, вы сидите здесь…

— Потому, что я его люблю и хочу поддержать. Как и вы, Валери.

Она смешалась. Кристиан внимательно наблюдал за ее лицом.