Гендер и политика времени. Феминистская теория и современные дискуссии - Валери Брайсон

биологически дан раз и навсегда, и показывающими, что государства играют в этих процессах активную роль. Так, Роберт Коннел (Robert Connell) утверждает, что «каждое существующее государство имеет свой поддающийся определению «гендерный режим» как результат социальной борьбы и связанный, — хотя и не просто отраженный, — гендерный уклад общества». Такой режим включает в себя дискурсы, ценности, практики, отношения власти, разделения труда и формы семьи. Хотя он влияет на то, что могут делать государства, гендерный режим сам формируется государственной политикой, таким образом, движения, стремящиеся его изменить, должны использовать для этого государственные институты, создающие и «делающие» гендер (Robert Connell, 1995, p. 151).

Эта точка зрения позволяет нам понять, как налогообложение и социальная политика могут помочь в формировании гендерных идентичностей, в том числе соответствующего гендеру использования времени. Вплоть до недавних пор такая политика обычно поддерживала нормативные представления, что матерью является та, кто присматривает за семьей, а отец — должен зарабатывать; и в Германии, Италии и Испании, по-прежнему, налогообложение и семейные льготы настойчиво рекомендуют матерям маленьких детей оставаться дома (хотя, в действительности, многие из таких женщин работают неполный день: см.: Bittman et al., 2005). Как будет обсуждаться ниже, в странах Скандинавии политика пытается разрушить эти гендерные конструкции, и в Швеции это наиболее явно, здесь произошли значительные изменения в традиционной мужественности и практиках занятости, определивших как отцов, так и матерей активными воспитателями, а также работниками (Hobson, 2002). Недавно принятые законодательные изменения в Нидерландах, стране с традиционно консервативными представлениями о гендерных ролях, не поддерживающей ранее женскую полную занятость, ставят своей целью — поощрение распространения дуальной модели семьи, базирующейся на совместном распределении оплачиваемой и домашней работы (Pascall and Lewis, 2004; Bittman et al., 2005; Lewis, 2006). Хотя в Великобритании отцы получили право на декретный отпуск (при довольно низкой финансовой ставке) только в 2003 году, это явно сопровождается сдвигом в понимании отцовства и вносит изменения в мужские стремления и практики: 93% мужчин проводят немного своего времени с новорожденными детьми, и 31% переходит на гибкий график работы для нахождения баланса между занятостью и семейными обязанностями (EOC, 2006a, 2006b; Smeaton, 2006; Dex and Ward, 2007).

В США, традиционные представления о том, что матери должны оставаться дома со своими маленькими детьми, радикально отличаются от стандартов для одиноких матерей, которые должны быть финансовыми донорами семьи, работать, даже если их дети еще очень маленькие. Также в США продолжаются дебаты: должны женщины проводить большую часть своего времени со своей семьей или же на работе (Buxton, 1998; Boyd, 2002). Однако традиционный взгляд на американских отцов остается неизменным: «Нет дискуссии среди политиков о роли мужчин — они просто должны быть мужчинами» (Orloff and Monson, 2002, p. 83). Это означает, что «нормальный мужчина», как ожидается, будет кормильцем, и он же должен быть «нормальным работягой», посвящающим свою жизнь работе: деятельность по уходу за детьми выбирают единицы из мужчин, они не имеют никаких дополнительных прав по поводу отпуска и на них не распространяются государственные ограничения количества часов работы, и только одна единственная форма, установленная для одной семьи, доступна им — 12 неоплачиваемых недель после рождения или усыновления ребенка (при этом половина рабочих не имеет достаточной квалификации для получения и этого; и хотя некоторые работодатели оплачивают такой декретный отпуск, но не для бедных рабочих; см.: Moen and Roehling, 2005).

Режимы благосостояния, феминизм и время

Понимание, что значит быть мужчиной, женщиной, рабочим или родителем, по крайней мере отчасти, конструируется государственной политикой, придающей двойственное значение многим феминистским кампаниям, которые хотят достичь как немедленных практических результатов, так и длительных идеологических изменений. Это также обеспечивается общим акцентом на текучести и изменчивости в феминистской теории государства, поддерживая важность сравнительной работы и значение истории и контекста, как это предлагается в этой книге. Этот подраздел будет посвящен в основном сравнительному анализу режимов благосостояния, описанных в первой главе.

С точки зрения феминистских перспектив, оригинальная классификация режимов благосостояния Эспин-Андерсена была искажена акцентом на оплачиваемой работе и мужчине как главе семьи и его игнорировании темпоральных проблем. В частности, его фокус на декоммодификации игнорирует неоплачиваемую работу женщин, состояние обеспечения общественными услугами, такими как забота о детях, распределение ресурсов внутри семей и гендерным базисом режимов благосостояния (например, многие женщины в корпоративных/консервативных режимах считаются женами и матерями, а не теми, кто платит взносы социального страхования). Модель Эспин-Андерсена также не способна «увидеть» различные способы государственного распределения, оценки и вознаграждения отдельных моделей использования времени, она игнорирует роль женщин в качестве поставщика услуг, степень потребности режимами благосостояния, их неоплачиваемого времени. В своей последней работе Еспин-Андерсен (2002a, 2002b) утверждает, что существует потребность «нового гендерного контракта» с универсальным подходом к уходу за детьми и гибкой занятостью, которая сделает уход и занятость совместимыми. Однако он стремится показать это как «дружественную к женщинам» политику, которая волнует в первую очередь женщин. И хотя он пишет о гендерном равенстве и желательности усиления мужской роли в домашних заботах, он, кажется, не видит в этом самоцель и не делает попыток систематически использовать свою модель для решения взаимосвязанной и структурной природы гендерного неравенства.

Феминистские работы по режимам благосостояния склонны называть время центральной проблемой, в отличие от работ основного направления. Например, Гвеннеле Брунинг (Gwennaele Bruning) и Джаннеке Плантенга (Janneke Plantenga) (1999) классифицируют европейский декретный отпуск и политику равных возможностей в соответствии с балансом и выбором, который они делают доступным между «временем заботы» и обеспечением ухода за детьми; Джиллиан Пасколл (Gillian Pascall) и Джейн Льюис (Jane Lewis) (2004) рассматривают время, оплачиваемую работу, уход, доход и право голоса — как центральный аспект гендерного режима, который социальное государство может отражать, поддерживать, создавать и оспаривать. А Мэри Дейли (Mary Daly) и Кэтрин Рейк (Katherine Rake) четко определили время как один из ресурсов, которые социальные государства могут распределять и организовывать, таким образом, «Институты социальных государств осуществляют формирующий эффект на темпоральную организацию жизни» (Mary Daly and Katherine Rake, 2003, p. 22). Такое мышление постепенно оказывает все большее влияние на исследователей основного направления, включая их работы по темпоральному социальному государству, которое мы обсуждали в третьей главе. Хотя более широкий анализ темпоральных режимов включает изменения в темпоральной культуре и темпоральных ориентациях, которые могут быть связаны с конкретными политиками, до сих пор не разработан, но он подразумевается в феминистском анализе, подчеркивающем сложный, шероховатый и часто противоречивый эффект процессов, которые он стремится описать.

В целом ориентированный на женщин подход в социальных государствах