Холод юга - Артем Каменистый

– С тех пор эти древние всячески вредят вам?

– Да. Это их рук дело. Запы, болезни, от которых страдает пограничье, иногда смерть с небес. А иногда они искушают неокрепшие умы. В последнее время любят это делать со светскими правителями. Земли Церковь объединила, но на многих территориях сохранились старинные вольности, чем и пользуется Тьма. Вместо малых гарнизонов приходится держать сильные армии, а это – налоги, народ недоволен. И еще приходится следить за медициной. Пока что нам удается сдерживать врага малыми потерями, но с каждым годом он становится сильнее, а мы… Влад, нас не становится больше. Население не растет даже на востоке, где война почти не ощущается. Слишком уж там трудно жить. А еще оружие Цитадели постепенно приходит в негодность. Мы не можем его чинить или возвращать силу – эти знания утеряны. А со многим и вовсе не можем обращаться. Потому и глупость ты сказал про гробы со свинцом. Такие, как ты, могли бы помочь хотя бы с этой бедой. Древнее оружие не один раз нас выручало.

– Ага. Как с горцами.

– А что ты хотел? Чтобы армия прошла, мечами и стрелами разоряя земли горцев? Иначе ведь они ничего не поймут. Лучше уж один раз показать им, на что мы способны. Это и произошло. Мы покорили их без крови.

– Ну… кровь была…

– Капли.

– Да и о покорении говорить преждевременно.

– Они покорились нашей воле.

– И по ночам точат кинжалы.

– Да. Ты прав. Но это не важно – мы не ищем их преданности. Все равно уйдем с гор еще до лета. Нет сил удерживать эту клоаку. К тому же от нее есть польза: вместо того, чтобы сбегать к запам, разное отребье оседает там. Все же лучше, чем отдавать их Тьме. Ты получил ответ на свой вопрос?

– Да. Хотя остались некоторые сомнения. Дело в том, что у меня другие сведения. Запами управляет машина. Древняя машина.

– Откуда ты мог узнать такое, если сам говоришь, что явился из таких времен, о которых даже древние не помнили?

– Я не все тебе рассказал…

– Я это понимаю.

– Одна из древних думающих машин уцелела и сумела со мной связаться. Она безобидна. Точнее, она из той армии, что воевала с… Ну с теми древними, которым взбрело в голову уничтожить все человечество. Она мне и рассказала про машину вражескую. И про то, что ее нужно найти и уничтожить.

– Если ты не обманываешь, то твоя машина ошибается.

– Может, и нет. Или не во всем. Надо разбираться.

– А ты и на самом деле хочешь убить машину древних? Ну, ту, которая, по-твоему, заправляет запами?

– Я бы не против, только как-нибудь попозже. У меня сейчас другие проблемы.

– Это заметно. Знаешь, если я сейчас вернусь в Цитадель, это уже неплохо. Ты рассказал мне много интересного.

– Что именно?

– Про убежища. Ты описал местность, где выбрался на поверхность. Возможно, мы ее найдем, а потом поищем гробницы. Если они там есть, то обязательно обнаружим. Разбудим древних, которые знают больше тебя, и заставим их поделиться знаниями.

– Разве вы ходите за границу?

– Искатели ходят, а среди них хватает наших соглядатаев. Думаю, армию послать тоже можно. Сами по себе запы не опасны. Их отряды невелики и плохо вооружены. Опасно то, что они действуют одновременно во множестве мест, легко преодолевая сеть наших патрулей. Они бьют там, где мы слабее или вовсе без защиты. Еще хуже, когда вспыхивает эпидемия и при этом начинается набег. Но для армии, или даже просто для большого отряда, запы не страшны.

– Знаешь, а ты не похож на фанатика…

– Что такое фанатик?

– Тогда, на площади Новограда, ты пеной брызгал на толпу. Казалось, покажись перед тобой Техно, голыми руками его в блин раскатаешь.

– Нас так учили разговаривать с толпой.

– Не в этом дело.

– Я, кажется, понял. Если ты думаешь, что я бездумный служака, готовый на все ради служения и не видящий других путей, то ошибаешься. Те, кто так думает, долго на границе не живут. Уж поверь: я там продержался довольно долго. Бог от нас отвернулся, уж не знаю за что. Не верю, что он хочет от нас простой собачьей преданности. У меня не было семьи, если не считать некоторых братьев. Тех, с кем рос, с кем служил. Мало их осталось, граница любит забирать лучших… Мне бы хотелось, чтобы сердце не болело за тех, кто все еще мне дорог. Не более. И, конечно, хочу, чтобы те, кто погиб во время погони за вами, сгинули не зазря.

Влад, честно говоря, сильно подозревал, что итогом странного знакомства с Либерием станет то, что тот попробует прирезать древнего во время сна. Выведав, разумеется, перед этим все что возможно. Но нельзя не признать, что пока его компания Влада устраивает, и такие мысли надо держать при себе.

– Луддит, нам пора идти. Холодает, мы не сможем спать.

– Ночью по степи?

– Ну ты же убегал ночью.

– Не было иного выхода. К тому же чудом сохранил целыми кости, уж очень часто падал.

– Я в темноте неплохо вижу, просто пойдешь за мной. Звезды проглядывают, можно определить, где юг.

– Звезд много. К утру, похоже, сильно похолодает. Это плохо, ведь в холод не бывает снега и наши следы не заметет.

– И что ты предлагаешь?

– Ничего. Я просто предупреждаю. За нами могут идти запы. Уж поверь, по зимней степи они ходить умеют, как никто другой.

Монахи Цитадели называли это место «келейная». Что это обозначает, Лена понятия не имела. Вроде что-то церковное, но не факт, что современный смысл совпадает со старым. Несмотря на узнаваемость языка, в нем частенько проскакивали чуждые слова, да и понятия разнились. Ко многому она привыкла, но далеко не ко всему.

Стены келейной были отсыревшими, так же как стены абсолютно всех помещений, где ей доводилось бывать. Не слишком много, если подумать. Камера пяти шагов в длину и три в ширину, длинный и широкий коридор со свисающими с потолка лохмотьями расслоившегося пластика, уборная в конце коридора. Раз в неделю спуск на четыре пролета, потом такой же коридор, за ним подъем на шесть пролетов к тесной и душной банной комнате. Два раза вместо подъема приходилось спускаться. Сколько на спуске пролетов, она не запомнила, потому что в голову запал лишь конец пути. Там находился сводчатый зал с залитыми свинцом гробами в нишах и множество инструментов пыточного ремесла. Оба раза она там устраивала истерику, клянясь, что рассказывает все, что знает, и ничего больше из нее выжать невозможно никакими пытками. Пока что это срабатывало – Лену не трогали, лишь запугивали, но кто знает, что будет дальше, ведь любопытство монахов в сером неуемно, и складывается впечатление, что они сами не понимают, чего от нее хотят.

Этот, который сегодня ведет допрос, откровенный придурок. Ничего путного еще ни разу не спросил. А ведь что-то надо отвечать, иначе опять придется прогуляться в самый низ ее теперешнего невеликого мирка.