Готика - Стивен Волк

— Что ты представлял во время сеанса? — обратился к Шелли Полидори, — мстительных духов, преследующих тебя? Женскую грудь с глазами на месте сосков?

— Нет.

— Что тогда?

— Нечто более страшное и ужасное, — сказал Байрон. — Ты когда-нибудь представлял себе могильный смрад? Разложение, заполняющее твои легкие? Запах свежевскопанной земли, скользких червей — сырость земли, погребающей тебя заживо?

— НЕТ! — простонал Полидори.

— Это именно то, что он воображал, больше всего он боится быть погребенным заживо!

— Это правда! Таков мой вклад в создание нашего монстра, а твой?

Байрон виновато огляделся. Он обернулся, словно ожидая удара, беспокойно заходил по комнате. На лице его отобразилась масса эмоций, он уже был готов бросить эту затею, но понял, что что-то произошло. Некоторое время он подбирал слова, но так и не удовлетворившись своим выбором, произнес:

— Я могу вспомнить только одно. Я видел пиявок, толстых пиявок, высасывающих из меня кровь…

— Царь Небесный! — сказала я.

— Ее страх! — закричал Байрон, смотря на меня прокурорским взглядом. — Что представилось ее воспаленному воображению?

Полидори вскочил со стула, как знающий ответ ученик радостно спешит к доске ответить на вопрос учителя.

— Она хочет воскресить своего умершего ребенка!

Я посмотрела на него. В моих глазах был немой укор за предательство сокровенной тайны.

— А что видел ты, доктор?

— Я?

— А ну-ка быстро Полидори, — сказал Байрон.

— А я не могу.

Он был похож на подсудимого перед трибуналом. Судьи были неумолимы.

— Говори! — закричал Шелли, и мы втроем стали поворачивать стул Полидори вокруг оси. — Все кроме тебя рассказали! Что ты представлял? Какой страх вызывал? Мы обязаны знать!

— Я ничего не скажу!

— Ты обязан сказать нам!

— Мне нечего сказать вам! Я не знаю! Я не знаю, о чем я думал!

— Говори свою тайну! Что ты боишься признать? Что приводит тебя в ужас? Что вынимает из тебя душу?

— Клянусь, ничего! Я ни о чем не думал! Мои мысли были чисты — я молился…

— Молился? — взревел Байрон. Он протянул руки к его лицу. — Твои бенедиктинские монахи наградили тебя смертным грехом, не так ли? Полидори, монах хуже, чем святой Амброзио.

Он выхватил четки из его руки и швырнул их в угол комнаты.

— Я знаю, чего ты боишься, ты боишься своего собственного Я, не так ли? Ты боишься своих собственных грязных желаний, своего блуда — блуда со своим полом!

— Я здесь не единственный, кто…

Байрон ударил его между ног.

— Я расскажу, чего он боится, — он схватил фигурку Пана-Приапа и сунул ее в лицо Полидори, запихивая огромный пенис ему в рот, как родитель ложку с пищей младенцу. — Себя, свой пенис, свой член, свой отросток! — вот твой монстр!

Полидори отпихнул омерзительную фигурку от своего лица и гневно закричал:

— Нет, идиот, НЕТ! Я БОЮСЬ БОГА, слышишь ты! — Слезы бежали по его лицу. — Вот, кого я представлял, кого я вызывал — вот, кто уничтожит нас — убьет нас! Вот мой самый глубокий, самый ужасный страх! Я боюсь Бога!

Гром разорвался пушечным выстрелом. Полидори мигом забрался под стол, выкрикивая слова молитвы, вспышки молнии не последовало. Но мебель затрясло, словно во время шторма. Фарфоровый сервиз посыпался из серванта на пол. Глаза Арабской Девы завращались в ее механической голове. Я бросилась в объятия Шелли. Раскат грома сменился другим пронзительным звуком — криком раненой птицы, пронзенной стрелой охотника — криком ужаса, принадлежащим Клер.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

— Оставайтесь на месте, — крикнул Шелли, выхватывая пистолет из-за пояса. Пронзительный крик все еще стоял в комнате, и он выбежал в коридор. Было бесполезно, да и слишком поздно звать его назад.

Коридор был погружен во мрак, и лишь лунный свет освещал лестницу. Эхо шагов Шелли быстро двигалось к комнате Клер.

Рев бури не смолкал. Байрон вскочил — я думаю, он больше переживал за Шелли, чем за Клер — но Шелли был уже на лестнице, перепрыгивая через ступеньки с дулом пистолета, направленным в темноту: если кто-то встретится, то сразу получит пулю.

Байрон ковылял позади, но естественно, не мог двигаться с такой же скоростью. Он пробежал половину пролета первой лестничной площади, проклиная свою хромоту, когда услышал, что Шелли достиг уже второй, над его головой.

В считанные секунды Шелли был у двери комнаты для гостей, и со всего размаху двинул плечом дверь, но только ушиб плечо, дверь не поддалась. Он отскочил, глубоко вздохнул и выбив дверь ногой, влетел в комнату.

Когда он ворвался, другая фигура, испуганно выпрыгнув из темного пространства за кроватью, бросилась к нему. Шелли вскрикнул, осознав что не может остановиться, и нажал на спусковой крючок. Звук выстрела почти оглушил его.

Он отстранился, закрыв лицо, убежденный, что существо, в которое он пустил две пули много лет назад, все равно приближалось к нему.

Его глаза привыкли к темноте, и он понял, что выстрелил в зеркало.

На полу лежала записная книжка, покрытая множеством зеркальных осколков. Он задыхался, как будто пробежал целую милю. Никого не было.

— Клер… — кровать была пуста.

Он опоздал. Он выбежал в коридор, почти сорвав дверь с петель. Побежал вниз.

— Он похитил Клер!

Байрон выглядел сконфуженным и потрясенным. Сначала блеск в его глазах означал, что он не верил Шелли, что все это было частью его теории, подогретой разговором в гостиной. Где-то в этом должна быть ошибка, но глядя в воспаленные, близорукие глаза Шелли, он понял, что безграничный страх, исходивший из них, свидетельствовал об истинности его слов.

— Я знаю систему коридоров наверху, а ты ищи внизу.

Шелли поспешил вниз, Байрон — наверх. Байрон прыгал через ступеньки, если бы он промахнулся, то сломал бы шею.

Игра в прятки, — подумал Шелли. На этот раз это не игра, а реальность. Считаем до ста, режем горло…

Негодяи из тысячи страшных историй наводнили его воспаленное воображение.

— Клер! — позвал он.

Он отдернул штору, увидев внизу ступни, ступни оказались украшением высокого подсвечника.

— Где она? Господи, где она?

Куда оно ее дело?

— Клер!

Со стен на него равнодушно смотрели картины.

Его разум работал быстрее, чем ноги. Она была в чертовой бане, погребенная заживо, внизу. Она была на чердаке, истекая кровью, сочившейся из перерезанного горла. Она лежала под половицами, ломая ногти о дерево, задыхаясь без воздуха. Оно вонзало когти в ее сердце. Где она? Жива ли?