Александр дюма из парижа в астрахань свежие впечат (Владимир Ишечкин) / Проза.ру - Неизв.

«О ты, кто есть мой вышний утешитель во всех наших скорбях, святейший, всемогущий Николай, какими грехами обидели тебя мы - жертвующие, коленопреклоненные, благоговейные и творящие милость, почто так вот оставил нас без помощи твоей? Мы взывали к твоему участию против этих страшных, злобствующих, сеющих ужас необузданных разрушителей, когда, подобно львам и медведям, потерявших своих детенышей, они набросились на нас, запугали, ранили и убивали тысячами, нас - твой народ! Возможно ли, чтобы такое случилось без колдовских чар и злого волшебства! Мы молим тебя, о святейший Николай, быть нашим знаменосцем и первым  заступником, оборонить нас от этой нечисти, изгнать ее из наших пределов подальше и с должным возмездием».

Петр нисколько не обескуражился и даже казался невосприимчивым к такой сокрушающей вести.

- Отлично понимаю, - сказал он, - что мы лишь школяры рядом со шведами; но, битые ими, мы, в свою очередь, должны стать учителями.

Главное, что его заботит, - артиллерия; людей найдешь всюду, а вот пушек не густо. Он спешит в Москву, снимает колокола церквей и монастырей, велит их свозить со всех концов России и отливает 100 мощных орудий, 143 полевые пушки, мортиры, ядра и все  отправляет в Плесков [Псков].

Потом вступает в переговоры с королем Дании, берет у него три пехотных и три кавалерийских полка. Наконец, бросается в Бирзен, что на границе Курляндии и Литвы, предлагает королю Польши 600 тысяч франков и 20 тысяч русских при условии, что тот деньги оставит себе, но 20 тысяч русских вернет цивилизованными; возвращается в Москву, посылает Репнина с четырехтысячным отрядом к Риге, при посредничестве Паткуля вербует немецких, ливонских, польских солдат и офицеров; на Псковском озере строит флот, прокладывающий дорогу к Нарве; другой флот строит на Ладоге, чтобы подойти к Нотебургу, лично тренирует матросов, едва не идет ко дну с баркой во время одной из свирепых бурь, какими Ладога спорит с океаном, но, как Цезарь, предназначенный для великого дела цивилизации, он бросает буре вызов и вырывается из ее объятий.

Далее, в то же время, как если бы царил подлинный мир, не сводя глаз с Карла XII, который не догадывается еще, кто его настоящий противник, и забавляется, опустошая Польшу и поколачивая Августа, он совершенствует форму контрактов, учреждает коллежи, открывает мануфактуры, акклиматизирует в России овец на шерсть из Саксонии, приглашает виноградарей из Испании, кораблестроителей из Голландии, кузнецов из Франции - ремесленников разного рода из всех стран.

Все это не мешает ему заняться соединением каналами Каспийского и Черного морей, которые будут сообщаться с Балтикой, когда он ею овладеет; рытьем канала между Доном и Волгой и каналом между Доном и Дюной [Даугавой], впадающей в Риге в Балтийское море. Правда, Рига не в его руках, но настанет день, когда шведы будут разбиты. Пока что его бьют шведы, но будьте покойны, он вскоре возьмет реванш. В самом деле, из каждого военного поражения царь извлекает урок. И после года учебы такого рода, 11 января 1702 года, его генерал Шереметев разбивает шведского генерала Шлиппенбаха, захватывает у него Дерпт и первые четыре знамени! Карл XII больше не непобедимый.

В мае Шереметев захватывает шведский фрегат на Псковском озере. В июне и июле он заносит в реестр две новые победы. Наконец, 19 июля 1702 года тот же Шереметев вновь громит того же Шлиппенбаха и берет у него 16 знамен и 20 пушек. Эти успехи отдают в руки царя Мариенбург. Город сдался на милость победителя: жители, взывая к его великодушию, делегировали к нему пастора месье Глюка. Так вот, сей достойный муж, готовый более к роли просителя, нежели посредника, отправился пригласить Шереметева.

Приняли его хорошо. Но генерал заметил в кругу этой семьи - под  с е м ь е й, принимая римскую точку зрения, мы подразумеваем всех обитателей дома - прелестное создание, о котором стал расспрашивать. Ему сказали, что ее зовут Екатериной. О фамилии можно  было не спрашивать, она ее просто не знала; все, что знали о ней, шло от ее же  воспоминаний. Она считала, что родилась в Дерпте около 1686 года; знала, что - римская католичка и помнила, что жила в Дерпте до того, пока на Ливонию не напала чума, и пока ее родители, спасаясь от заразы, не подались в окрестности Мариенбурга. Но зараза пометила их; она преследовала и настигла их; отец и мать крошки Екатерины  умерли, оставив на попечение бога троих бедных детишек: дочку, которую они пристроили у родных в Дерпте, маленькую Екатерину и ее брата, которых они повезли с собой. Мальчика взял один крестьянин, трехлетняя девочка оказалась на руках пастора.

Но чума вошла в дом священника почти одновременно с маленькой Екатериной: пастор умер, а с ним и часть домашних. Ребенок вновь попал в положение покинутого. К счастью для девочки, этот самый месье Глюк, которого мы уже называли, высший священник провинции, отправился тогда в Мариенбург, чтобы даровать умирающим утешение церкви. Он вошел к пастору, когда тот только что испустил последний вздох. Ребенок, забившийся в угол вымершей комнаты, оставшийся единственным живым существом в зачумленном доме, побежал к нему, едва он вошел, схватился за его одеяние, назвал своим отцом, попросил у него хлеба и больше ни за что не хотел  отпускать.

Достойный человек никак не чурался ребенка, посылаемого ему Провидением, и кто бы ни сиротел, забирал и, совершая поход милосердия, вел к себе.

По возвращении в свою резиденцию в Риге он передал девочку жене; ребенок рос с двумя дочками месье Глюка, выполняя в доме обязанности служанки или около того. Девушке исполнилось 16 лет, когда месье Глюк заметил или ему показалось, что его сын смотрит на нее нежнее, чем положено сыну главного священника; а Екатерина и вправду была удивительно красива. Ну и решили вовремя выдать ее замуж. А раз решение было принято, и социальное положение девушки не требовало особых церемонии, остановились на том, что она выйдет замуж за увлеченного ею молодого гвардейца войск Карла XII из гарнизона Мариенбурга. Через три дня, после празднования свадьбы, гарнизон получил приказ присоединиться к шведской армии, ведущей боевые действия в Польше. Таким образом, гвардеец вынужден был покинуть молодую жену, и та, не зная, на что рассчитывать, вернулась все так же служить в доме месье Глюка, как будто в ее жизни ничего не произошло.

Мы сказали, что месье Глюк был уполномочен жителями Мариенбурга изъявить их покорность генералу Шереметеву, и что генерал обратил внимание на Екатерину. Он воспользовался правом победителя, протянул к ней руку и забрал ее как свою часть добычи. Месье Глюк рискнул сделать замечание; и Екатерина отважилась на несколько слов, но она принуждена была оставить службу у месье Глюка, чтобы по-другому служить генералу. Екатерина рыдала. Из вчерашней служанки у месье Глюка она становилась наложницей Шереметева. А ведь в то время господин наложницы обладал правом распорядиться ее жизнью и смертью.

«Чтобы представить, - говорит Вилльбуа, - как далеко в России простирается власть хозяина над рабом, расскажу о решении, вынесенном святым синодом по делу одного монаха, которого маленький слуга обвинил в нескромных покушениях на него.

Синод вызвал монаха, и тот на очной ставке с мальчонкой признал, что обвинение справедливо. Далее синод поинтересовался, нанят ребенок или обычный раб; удостоверившись, что раб, синод объявил, что монах вправе делать с ним все, что ему нравится, а детская жалоба осталась без внимания. Монаху лишь посоветовали сбыть с рук этого раба!»

Таким образом, Екатерина не стала поступать по примеру того ребенка. Она не жаловалась и сносила тиранию хозяина. Почти семь месяцев она была рабыней Шереметева, когда в Ливонию прибыл Меншиков - еще не граф, не князь святой [Священной]Римской империи и не русский князь, но уже могущественный вельможа и талантливый генерал, только что принявший командование русской армией в Ливонии; он привез приказ Шереметеву немедленно присоединиться к царю в Польше. Шереметеву надлежало ехать тотчас же. Он повиновался, оставляя в Ливонии почти весь свой дом и забирая с собой лишь тех, без кого не мог обойтись. Екатерина оставалась.

Меншиков видел ее много раз и находил ее прекрасной. Предложил Шереметеву ее уступить. Шереметев согласился. С этой переменой принадлежности Екатерина приобрела более молодого и менее надутого хозяина. Итак, на этот раз не было речи о беспрекословном подчинении в чистом виде, в каком она находилась ранее.

Любовь  рождает любовь: Меншиков влюбился в свою рабыню, и вскоре она уже была той Екатериной, которая устанавливала в доме законы вместо того, чтобы им подчиняться. Так все и шло, пока с Ладоги не приехал Петр. Он успел отогнать шведов и взять у них Нотебург, сегодняшний Шлиссельбург, делающий его хозяином всей Невы, прибыл в Ливонию и остановился у своего фаворита Меншикова.