Herr Интендантуррат - Анатолий Федорович Дроздов

выбросили, многие по-другому запели. Что она за два года для Родины сделала? Фашиста отравила или хотя бы пистолет у него украла? А-а, за жизнь боялась? В N до сорок второго года подполье действовало. Комсомольцы, вчерашние школьники. Мальчики, девочки… Листовки по стенам клеили, оружие на полях боев искали, в немцев стреляли… Конспирации никакой, потому провались быстро. Но хоть показали гадам, что не все задницы им лижут! Что ж твоя Эльза не присоединилась? Что плохого ты для немки своей сделал? Из говна вытащил? Что бы с ней было после войны, знаешь? Активное сотрудничество с оккупантами, да еще ближайшие родственники осуждены по пятьдесят восьмой. Двадцать пять лет лагерей в лучшем случае! Ты ж ее спас, звание советского человека вернул! Ручки тебе должна целовать, паскуда! Ноги мыть и воду ту пить! А он – «неудобно»… Видеть не могу эти сопли!

Ильин убежал, хлопнув дверью, Крайнев с Саломатиным вышли на свежий воздух – прочистить легкие после прокуренной избы.

– Насте не вздумай рассказать! – сказал Саломатин. – С тебя станется. Себя не успокоишь, а ей огорчение. Ты ж не для распутства с немкой закрутил – для дела.

– Совесть грызет! – признался Крайнев.

– Терпи!

– Ты бы смог? – сердито спросил Крайнев. – Вот так?

– Даже не сомневайся! Смог бы, и Таня моя на это благословила бы. Ты осознаешь, сколько жизней твое донесение спасло? Четверо уже погибли, а людей в N посылали бы снова и снова, потому что этот город нам – во! – Саломатин черкнул ладонью по горлу. – Кость в горле! Осиное гнездо! Что там осы фашистские замышляют, никому не ведомо, а ты в самое нутро проник. Если получится, тысячи людей живы останутся – те, которых немцы, что через N сегодня едут, на фронтах положат. Чтоб ты имел понятие: бригаде запретили активные военные действия. Задача: охранять занятую территорию, обеспечивая воздушную связь с Москвой. Понял? Все как один на тебя работаем! Москве сведения нужны. Поэтому корми свою немочку с ложечки, целуй-милуй, к сердцу прижимай, спинку в бане три, но за N зубами держись! Иначе бойцы мои, которых сотни в земле лежат, встанут и в глаза тебе плюнут! И я – первый! Никто тебя сюда не звал, но раз пришел – живи по нашим законам! Воюй, как Родина велит! А стыд свой зажми в кулак или засунь куда подальше. Сломаем немцам хребет – тогда и будем стыдиться…

10

Трудно было ожидать, что в Москве сорок третьего года Крайневу сделают необходимую бумагу для Бюхнера (Ильин так и сказал), поэтому Крайнев переместился в свое время и попросил документ у Гаркавина.

– Сделать – не вопрос, – сказал Гаркавин. – Поднимем архив, найдем образцы подписи командира дивизии Зонненфельда, образцы штампов, печатей. Меня волнует другое. Лезешь в осиное гнездо без должной сноровки. Николая Кузнецова несколько лет готовили.

– Из-за чего проваливаются разведчики? – спросил Крайнев. – Помните? В войну и после? Насколько я знаю, их предавали свои. Кто я на самом деле, в N знают только Седых и Эльза. Сомневаюсь, чтоб у них возникло желание предать. Кузнецова не предали, он и не провалился! Погиб от рук бандеровцев, случайно. А ведь он не только собирал сведения, но и стрелял в важных немцев.

– Ладно! – согласился Гаркавин. – Только я тебя умоляю: ни в кого не стреляй! Кузнецова группа страховала…

Изготовление документа заняло несколько дней – понадобилась кропотливая работа в архивах. Крайнев проводил эти дни с Настей. Федор держал слово: график жены упорядочился. Домашними делами занимался Крайнев – времени было навалом, по приходе Насти они ужинали и строили планы на вечер. Провинившийся перед женой Крайнев делал все, чтоб вину загладить: водил Настю в магазины, театры, музеи… Как-то, гуляя по Москве, они забрели на выставку современной живописи и долго ходили по залам, рассматривая картины. Насте захотелось посетить дамскую комнату, она отлучилась, а Крайнев продолжил осмотр. Внезапно он увидел себя. Это был портрет командира первых лет войны. Петлицы вместо погон, три лейтенантских «кубаря», трехлинейка с примкнутым штыком в руках. Лейтенант смотрел не на зрителя, а чуть в сторону, и взгляд его был суров. Он видел врага и вот-вот должен был скомандовать: «В атаку!» Это был Крайнев: его лицо, глаза, твердо сжатый рот и русая прядь, выбивавшаяся из-под пилотки. Крайнев подошел ближе и рассмотрел подпись художника: «О. Казакова». Все стало ясно.

– Нравится? – раздалось за спиной.

Крайнев оглянулся. Это была Ольга. В воздушной блузке, обтягивающих брючках, она смотрела на него и улыбалась.

– Здравствуйте! – сказал Крайнев.

– Здравствуй! – отозвалась Ольга. – Рада, что пришел. Брожу по залу, смотрю, как люди реагируют, вдруг вижу – кто-то у портрета замер. Подошла ближе – ты!

– Замечательный портрет!

– Не подлизывайся! – отмахнулась Ольга. – Как дела?

– Хорошо.

– Слышала, женился?

– Верно.

– Где жена?

Крайнев обернулся. Настя появилась в конце зала. Она шла к нему стремительной походкой, легкое платье под напором встречного воздуха обрисовывало ее точеную фигурку. Крайнев невольно улыбнулся, Настя, увидев, заулыбалась в ответ.

– Она? – тихо спросила Ольга.

Крайнев, не оборачиваясь, кивнул. Настя подошла ближе, и вдруг заметила портрет. Подбежала, некоторое время разглядывала, затем вопросительно глянула на мужа.

– Это Ольга, – сказал Крайнев, делая шаг в сторону. – Моя знакомая, художник. Она писала.

Настя назвала свое имя. Ольга шагнула к ней.

– Не подумайте ничего плохого – всего лишь один сеанс. После которого я вашего мужа выгнала.

– Почему? – спросила Настя.

– Пыталась его соблазнить, а он не поддался. Я обиделась.

Настя засмеялась.

– Между прочим, чистая правда. Он подтвердит!

– Будет тебе! – сказал Крайнев, краснея.

– Пусть жена знает. Не то станет гадать, случайно ли мы встретились, о чем говорили в ее отсутствие. Все в порядке, Настя: встретились мы случайно, а муж любит вас так, что больно смотреть. Выпьем шампанского!

Крайнев начал отнекиваться, но Ольга, не слушая возражений, затащила их в кафе. Они выпили по бокалу, поболтали. Крайнев чувствовал себя скованно, а вот Настя с Ольгой нашли общий язык. Крайневу это не нравилось, он сидел мрачный и явно нудился. Ольга, наконец, обратила на это внимание.

– Как вы, Настя, терпите этого хмурого типа? – спросила она. – Прогоните!

– Ни за что! – сказала Настя.

– Почему?

– Прогоню, а кто-то подберет.

– Он не из тех, кого подбирают, – сказала Ольга. – Можете мне поверить. В руки не дается.

– Что взъелась? – сказал Крайнев миролюбиво. – Давай лучше о картине. Мне понравилась. Не потому, что с меня писано. Дух времени ухвачен.

– Старалась! – сказала Ольга.

– Что тебя на войну потянуло? Отец рассказал?

– Что он должен был рассказать? – удивилась Ольга. – Я его в последнее время почти не вижу – ночует в своем