Богач, бедняк. Нищий, вор. - Ирвин Шоу

— Дома все по-прежнему, — сказал Рудольф. Если он и был смущен, то не показал виду. Ей стоило поучиться у него выдержке. — Сейчас, оставшись один, я несу бремя всеобщей любви.

Гретхен рассмеялась. Глупо волноваться. Она просто его недооценивала — он же совсем взрослый.

— Как мама?

— По-прежнему читает «Унесенных ветром», — ответил он. — Болеет. Врачи сказали ей, что у нее флебит.

— А кто же работает в булочной?

— Некая миссис Кудэхи. Вдова. Мы платим ей тридцать долларов в неделю.

— Папа, конечно, от этого в восторге, — заметила Гретхен.

— Да, это его не очень радует.

— А как он сам?

— Сказать по правде, меня не удивит, если окажется, что он болен гораздо серьезнее, чем мама. С тех пор как ты уехала, он даже на реку ни разу не ходил.

— А что с ним? — Гретхен с удивлением почувствовала, что ее это и в самом деле волнует.

— Трудно сказать. Ты же его знаешь. Он никогда ничего не говорит.

— Они хоть вспоминают обо мне?

— Нет, ни словом.

— А о Томасе?

— И думать позабыли. Я так и не имею представления, что же все-таки тогда произошло. Он, разумеется, не пишет.

— Ну и семейка, — сказала Гретхен. Оба затихли, словно почтив минутой молчания клан Джордахов.

— Ладно, — стряхнула с себя оцепенение Гретхен. — Как тебе нравится наше жилище?

Они с Вилли сняли эту квартиру уже обставленной. Мебель выглядела так, точно ее притащили с чердака, но Гретхен купила несколько горшков с цветами, а на стены наклеила вырезки из журналов и рекламные плакаты туристических агентств. Индеец в сомбреро на фоне живописной деревеньки. Посетите Нью-Мексико!

— Очень мило, — мрачно ответил Рудольф.

— Ужасно убого, конечно, но есть одно потрясающее преимущество — это не Порт-Филип.

В комнату, причесываясь на ходу, вошел Вилли. Гретхен не видела его всего пять часов, но, если бы они были одни, бросилась бы к нему на шею, словно они не виделись несколько лет. Вилли склонился над диваном и поцеловал Гретхен в щеку. Рудольф вежливо встал.

— Садись, садись, Руди. Я для тебя не старший по званию. А-а! — Он увидел пиво и принесенный из чистки костюм. — Знаешь, в первый же день, как мы познакомились с твоей сестрой, я предсказал ей, что она будет великолепной женой и отличной матерью. — И, с улыбкой обращаясь к Гретхен, продолжал: — Мы можем ничего не скрывать. Я уже все ему объяснил. Руди знает, что мы только формально живем во грехе. Я сказал ему, что сделал тебе предложение, но ты отказала, хотя, надеюсь, не окончательно.

Это было правдой. Он делал ей предложение несколько раз. И она была почти уверена, что у него действительно вполне серьезные намерения.

— А ты сказал, что ты женат? — спросила Гретхен. Ей не хотелось, чтобы у Руди оставались какие-либо сомнения.

— Конечно. Я никогда ничего не скрываю от братьев моих возлюбленных. Моя женитьба — мальчишество. Мимолетность. Облачко, растаявшее от первого дуновения ветра. Руди — умный парень и все понимает. Он далеко пойдет. Он еще попляшет на нашей свадьбе. И будет заботиться о нас в старости. Как ты думаешь, Руди, я гожусь тебе в шурины?

— Трудно сказать, — серьезно изучая его своими задумчивыми зеленоватыми глазами, ответил Рудольф. — Я вас совсем не знаю.

— Правильно, Руди, никогда не открывайся полностью. В этом моя беда: я слишком откровенный. Что у меня на уме, то и на языке. — И снова повернулся к Гретхен: — Да, я обещал взять его сегодня в театр на твой спектакль, а после пойдем в ресторан и вместе поужинаем.

— К сожалению, сегодня я занят. Как-нибудь в другой раз, — ответил Рудольф. — Гретхен, в этой сумке кое-что для тебя. Меня просили передать.

— Что это? От кого?

— От человека по имени Бойлан.

— О! — Она встала с дивана и подошла к сумке. — Подарок? Как мило! — Подняв сумку, она поставила ее на стол и открыла. Увидев, что внутри, она поняла, что догадалась с самого начала. — Боже, я совсем забыла, какое оно красное, — спокойно заметила она, приложив к себе платье.

— Ну и ну!.. — восхищенно воскликнул Вилли.

Рудольф внимательно наблюдал за ними.

— Напоминание о моей развратной юности, — сказала Гретхен и похлопала Рудольфа по руке. — Не беспокойся, Вилли все знает о мистере Бойлане.

— О, я пристрелю его как собаку. Как только увижу. Жаль, что я уже сдал свой пистолет.

— Мне его оставить, Вилли? — с сомнением спросила Гретхен.

— Разумеется. Если, конечно, на тебе оно сидит лучше, чем на Бойлане.

— А каким образом и почему он передал его через тебя? — спросила она, кладя платье на стол.

— Мы с ним случайно познакомились и с тех пор иногда встречаемся, — ответил Рудольф. — Он просил меня дать ему твой адрес, но я не дал.

— Передай, я очень ему благодарна и каждый раз, надевая это платье, буду его вспоминать.

— Если хочешь, можешь сама сказать ему об этом. Он меня сюда привез и сейчас ждет в баре на Восьмой улице.

— Действительно, почему бы нам всем вместе не пойти туда и не выпить с этим типом? — сказал Вилли.

— Я не хочу с ним пить, — сказала Гретхен.

— Так ему и передать? — спросил Рудольф.

— Да, так и передай.

Рудольф встал.

— Пожалуй, мне пора.

— Не забудь сумку, — напомнила Гретхен и с любопытством посмотрела на брата. — Руди, ты часто с ним встречаешься?

— Раза два в неделю.

— Он тебе нравится?

— Не знаю. Я многому у него научился.

— Будь осторожен, — предупредила она.

— Не волнуйся. — Рудольф протянул Вилли руку. — До свиданья. Спасибо за пиво.

— Ну, теперь ты знаешь к нам дорогу. Приезжай в любое время. Буду рад тебя видеть. — Вилли тепло пожал ему руку.

Гретхен открыла ему дверь. Он замешкался, словно хотел сказать что-то еще, но потом просто помахал им и ушел.

— У тебя славный брат. Мне бы хотелось быть на него похожим, — сказал Вилли.

— Ты и так ничего.

— Для своего возраста он ужасно взрослый.

— Пожалуй, даже слишком, — сказала Гретхен. — Он чересчур расчетливый… О чем вы говорили до моего прихода?

— Он интересовался моей работой. Полагаю, ему показалось странным, что приятель его сестры сидит днем дома, а сестра в это время зарабатывает на хлеб насущный. Надеюсь, я сумел его успокоить.

Вилли работал в новом журнале, который недавно организовал один его знакомый. Журнал публиковал материалы, посвященные радио, основная работа Вилли заключалась в том, чтобы слушать дневные передачи, ион предпочитал делать это дома, а не в маленькой прокуренной редакции, битком набитой народом. Ему платили девяносто долларов в неделю, и с теми шестьюдесятью, которые зарабатывала Гретхен, им в общем-то вполне хватало, однако к концу недели они неизменно оставались без гроша, так как Вилли любил рестораны и допоздна засиживался в барах.

— Ты сказал ему, что ты еще и драматург? — спросила Гретхен.

— Нет. Пусть потом сам узнает.

Вилли до сих пор не показал ей свою пьесу. У него было пока написано всего полтора акта, и он собирался все переделывать заново.

— Надень платье. Давай посмотрим, как оно на тебе выглядит, — предложил он, подавая ей платье. Гретхен пошла в спальню. Уходя на работу, она аккуратно убирала кровать, но сейчас постель была в беспорядке: Вилли любил поспать после обеда. Они жили вместе немногим больше двух месяцев, но Гретхен успела досконально изучить его привычки. Его вещи были разбросаны по всей комнате, а корсет валялся на полу у окна. Гретхен улыбнулась. Детская неряшливость Вилли была ей симпатична. Она получала удовольствие, убирая за ним.

С трудом застегнув молнию на платье, она критически оглядела себя в зеркале. Вырез на груди, пожалуй, был слишком глубоким. Женщина в красном платье, смотревшая на нее из зеркала, казалась старше, чем она, — настоящая жительница Нью-Йорка, уверенная в своей привлекательности, женщина, которая, не боясь конкуренции, может войти в любую дверь. Когда она вернулась в гостиную, Вилли, открывавший следующую бутылку пива, восхищенно присвистнул:

— Ты разишь наповал!

— Я в нем не слишком голая?

— Любой мужчина, увидев на тебе это платье, захочет немедленно его с тебя снять. — Он подошел и расстегнул молнию у нее на спине. — А что, собственно, мы делаем в этой комнате?

Они прошли в спальню и быстро разделись. В тот единственный раз — когда она мерила это платье при Бойлане — получилось точно так же. Но близость с Вилли была совсем другой: нежной, ласковой, безгрешной — естественной и неотделимой частью их совместной жизни.

Вилли осторожно перекатился на спину, и они лежали молча, держась за руки, как дети. В комнате было темно. Свет пробивался лишь из открытой двери гостиной.

— А теперь, когда ты испытала на мне свою власть, может, поговорим? Как у тебя прошел сегодня день? — закуривая, спросил он.