Блюз бродячих собак - Карина Тихонова

— Как же вы все это донесете? — спросил пожилой водитель. Уже несколько минут он рассматривал мое отражение в зеркальце, и делал это с явным удовольствием.

— Не знаю, — беспечно ответила я. — Попрошу кого-нибудь во дворе… Помогут…

— Если знакомых не увидите, то я вам сам помогу, — пообещал дяденька.

Я чуть заметно улыбнулась и закрыла глаза.

Господи, как приятно быть хорошенькой женщиной! И хорошо одетой!

Еще через двадцать минут я стояла посреди своей гостиной и озиралась вокруг. На полу были раскиданы новые босоножки, шляпки, юбки и брючки самых разных цветов и фасонов, флаконы с хорошими духами и туалетной водой, дезодоранты, качественная косметика…

И посреди всего этого заманчивого великолепия стояла я в новом платье, с которого еще не успела срезать бирку. И в упоении разглядывала себя в большом зеркале, которое специально притащила из кладовки, где оно много лет пылилось за ненадобностью.

Этого не может быть! Этого просто не может быть! Такое возможно только в сказках!

Я присела на край дивана и обвела глазами разноцветный веселый хаос.

Из тысячи долларов, с которой я начала сегодняшний день, у меня оставалось чуть больше трехсот. Но какое это имело значение, по сравнению с той огромной радостью, которая готова была меня задушить?!

Плевать на деньги. До конца месяца я протяну и на меньшую сумму. Тем более, что скоро должны подоспеть гонорары американских благодетелей за три предыдущих исследования. В сумме там получается двести пятьдесят долларов… Да плюс оставшиеся триста с хвостиком…

Я упала на спинку дивана и обняла себя за плечи.

Я богачка!

Мало этого. Я еще и красавица!

Тут меня заточило смутное беспокойство. Что-то я должна была сделать еще… Вещи собрать?

Ах, да! Теперь это за меня будет делать домработница! А я должна была дать объявление о найме!

Я вскочила с дивана. Любой повод выйти на улицу для меня сейчас был синонимом праздника.

Я еще раз покрутилась перед зеркалом.

Кукла. Просто кукла. В чем пойти? Господи, какая же я хорошенькая! Какая же умница эта девочка Лара!

Тут мои мысли споткнулись. В голове заскрежетало, как скрежещет днище деревянного корабля, напоровшегося на риф.

И я медленно пошла ко дну.

Да… Хорошая девочка Лара… Та самая, за которой ты теперь будешь шпионить. А все твои тряпки куплены на тридцать серебряников, выданных в качестве гонорара за предательство.

Ноги подкосились, и я снова упала на край дивана.

— Господи, что же мне делать? — спросила я в отчаянии.

Но мне никто не ответил.

Скажу честно. Будь Лара противной угрюмой бабой, совесть меня бы не мучила. Не мучила она бы меня и в том случае, если бы Лара оказалась высокомерной надменной красоткой, глядящей на окружающий мир с брезгливой неприязнью.

Но Лара оказалась такой, какой оказалась. Милой симпатичной девочкой, лучившейся доброжелательностью и обаянием.

Девочкой с прекрасным вкусом и хорошим профессиональным уровнем.

Девочкой, которая впервые в жизни позволила мне почувствовать себя привлекательной женщиной.

Я стукнула кулаками по коленкам и выругалась. Восхитительный день обернулся своей неприглядной изнанкой, и настроение стремительно катилось к показателю «хуже не бывает».

В прихожей зазвонил телефон. Я поднялась и волоча ноги отправилась к нему.

— Да…

— Илона?

Ненавистный высокий мужской голос ударил в ухо.

— Что тебе нужно?

— Ты ездила на Октябрьскую?

— Ездила, — ответила я угрюмо.

— Никуда не выходи! — велел наниматель. — Через десять минут буду у тебя.

И мне в ухо полетели короткие гудки.

Наниматель не обманул. Ровно через десять минут раздался звонок в дверь. «Что значит деловой человек», — подумала я вяло и открыла замки.

Наниматель, увидев меня, снова странно дернулся. Но уже не с тем выражением ужаса, которое я с наслаждением наблюдала на его лице утром. На этот раз выражение лица было скорее ошарашенное.

— Илона? — переспросил он неуверенно.

Я молча повернулась и пошла в комнату.

Наниматель шагнул в коридор и прикрыл за собой дверь.

— Ты? — продолжал спрашивать он, следуя за мной. — Неужели ты? Не может быть!

Вошел в комнату, оглядел устроенный мной кавардак и ехидно прищурился:

— Я смотрю, ты начинаешь привыкать к красивой жизни…

Я молчала. На душе было так гадко, что и передать невозможно.

Наниматель осторожно обошел разбросанное барахло, которое перестало меня радовать, уселся на стул и велел:

— Рассказывай.

— Слушай, что тебе от нее нужно? — спросила я угрюмо.

— Я тебе деньги плачу! — напомнил наниматель внушительно. — Помнишь? Я тебе, а не ты мне. Поэтому не я буду отвечать на твои вопросы, а ты на мои.

— Нечего мне тебе рассказывать, — ответила я все так же угрюмо. Каждым сказанным словом я предавала девочку по имени Лара, которая мне ужасно нравилась.

Глаза нанимателя сощурились.

— Слушай, я ведь долго тебя упрашивать не стану, — сказал он с неприкрытой угрозой в голосе. — Отправишься изучать социальную справедливость в российских тюрьмах, только моргнуть успеешь! А я другую бабу найду… Вон вас сколько по улице бегало перед библиотекой…

Я проглотила слюну.

— Она мне понравилась, — неохотно начала я свою деятельность в роли Иуды. — По-моему, она отличный профессионал…

— Я даже не подозревал насколько, — прервал он, дерзко разглядывая мое новое лицо. — В жизни бы не подумал, что из тебя можно вылепить такую конфетку…

— Я очень тебя прошу, оставь ее, — попросила я. — Она отличная девчонка.

— О чем вы говорили? — спросил он, не слушая меня.

И я добросовестно пересказала весь наш малосодержательный разговор. Услышав финальную часть, наниматель оживился:

— Ага, ага! Значит, договорились, что ты ей расскажешь о реакции окружающих? Очень хорошо.

— Мне снова туда идти? — спросила я покорно.

Наниматель удивленно поднял брови:

— Милая моя! А ты как думала? Решила, что уже отработала тысячу баксов? Конечно, пойдешь! Только не сразу. Не надо выглядеть навязчиво.

Он ненадолго задумался:

— Пойдешь через две недели. Да, так будет в самый раз.

— А что я до этого делать буду? — с тоской спросила я.

— Гулять! Конфеты жрать! Телек смотреть! Задницу отъедать!

— Вот спасибо!

Да уж, перспектива!

— А почему мне нельзя работать?

— Не хочу, чтоб ты своим длинным бабьим языком все выболтала, — ответил он со злостью.

— Да не скажу я никому…