Годы молодости - Мария Куприна-Иорданская

Возвращаясь, он рассказывал мне:

— Представь себе, Маша, совсем близко от нас находится «Капернаум»{43}.

О «Капернауме» я давно слышала от Дмитрия Наркисовича и других бывавших там старых литераторов.

Александра Ивановича познакомил с «Капернаумом» Д. Н. Мамин-Сибиряк, когда мы жили еще на старой квартире.

Однажды Мамин-Сибиряк пригласил Александра Ивановича позавтракать вместе с ним в «Капернауме». По словам Мамина, будто бы так окрестил ресторан постоянно бывавший там когда-то писатель В. А. Слепцов. Посещали «Капернаум» некоторые сотрудники «Современника» и «Отечественных записок». В последующие годы там продолжали изредка бывать старые литераторы. Когда открылся журнал «Северный вестник», редакция которого помещалась недалеко от «Капернаума», то в ресторан заходили позавтракать и побеседовать за кружкой пива Успенский, Михайловский, Плещеев. Бывали там и Острогорский, Михайлов-Шеллер, Засодимский. За завтраком Дмитрий Наркисович познакомил Куприна с критиком Скабичевским.

«Капернаум» помещался в конце Владимирской площади (угол Кузнечного переулка). Это был маленький грязный ресторан третьего разряда. Несмотря на свою вывеску «ресторан», это был просто трактир, в который входили прямо с улицы, в пальто и калошах, так как передней не было. В нем были всего две небольшие комнаты. В первой помещалась стойка с закуской и водкой, около которой посетители торопливо выпивали несколько рюмок и затем шли дальше по своим делам. Черным хлебом и солью можно было пользоваться бесплатно, а кусок вареной колбасы («собачья радость»), целая минога или соленый гриб стоили три копейки.

По своей дешевизне ресторан этот был широкодоступен всякого рода публике. Здесь, говорил мне Александр Иванович, можно было встретить как мелкого сотрудника из газеты «Копейка» или безработного провинциального актера, так и ломовых извозчиков, которые, перед тем как с тяжелой кладью свернуть на Загородный проспект, к Варшавскому или Балтийскому вокзалам, останавливались здесь «заправиться».

Рядом была вторая комната, куда допускалась только «чистая» публика. Там, в углу у окна, выходившего на запущенный двор, перед диваном с засаленной обивкой, стоял стол, который хозяин этого заведения сохранял для литераторов.

Теперь этот «Капернаум» находился в ближайшем соседстве с нашей редакцией, и часто после скучного редакционного совещания Александр Иванович, критик Кранихфельд и В. К. Агафонов, заведовавший научным отделом журнала, отправлялись туда выпить пива.

Близкое соседство с «Капернаумом» меня не радовало. Александр Иванович нередко проводил время в этом трактире, а я оставалась дома одна.

— Но пойми же, Машенька, — говорил он мне, — после скучного редакционного собрания, где бесконечно толкут воду в ступе, я должен сначала как следует пробежаться по улицам, а затем зайти выпить пива в «Капернаум».

— Но что же там интересного, в этом, по твоим словам, грязном трактире? — возражала я.

— Ты не понимаешь, Маша, сколько я вижу там интересных людей. Ты представить себе не можешь, как интересны бывают пьяницы — люди всевозможных профессий и социальных слоев. Обычно угрюмый и необщительный, человек под влиянием алкоголя вдруг преображается, становится веселым и откровенным. У него появляются самые неожиданные мысли, фантазии, планы. И какие замечательные у многих из них биографии, о которых я никогда, годами встречаясь с ними трезвыми, не узнал бы.

Это таинственное путешествие по извилинам чужой души и мозга, когда в дороге тебе встречаются неожиданные бездны или высоты воспарения духа. В таких случаях необходимо необыкновенно бережное отношение слушателя, чтобы неосторожным вопросом не спугнуть его настроение, не прервать нить рассказа и не дать отклониться в сторону от главной мысли. Узнаешь, например, что мелкий почтовый чиновник в мечтах видит себя великим, прославленным полководцем. А пожилой настройщик, семейный человек — страстный любитель музыки, втайне пишет оперу, которая, он уверен, прославит его как великого композитора. И какими прекрасными, вдохновенными словами он говорит об этой своей мечте.

Всегда прилично одетый, застенчивый молодой человек спешит рассказать о себе, о своей неразделенной любви к светской красавице, об алкоголике-отце, печальном детстве и о своей бедности, которой обычно он стыдится и тщательно скрывает.

У многих ум лихорадочно работает над всякого рода фантастическими способами наживы и обогащения. Другие мнят себя изобретателями и, кроме обычного perpetuum mobile, изобретают целый ряд удивительных механизмов и приборов. Но настоящий клад для наблюдателя — это запойные алкоголики, а не привычные или случайные пьяницы. Их мысли однообразны и постоянно возвращаются к одному и тому же. Поэтому больше двух раз с ними говорить не интересно — они выдыхаются. Запойные же не прикасаются к вину месяцами и даже годами. И вдруг их «прорывает». Тогда в первый период болезни, пока они еще полны сил, они ищут внимательного и сочувствующего им слушателя. И тут бывает часто очень трудно разобрать, что является их действительной биографией, а что — яркой фантазией. Возможно, что, в обычной жизни честные и скромные люди, они таят в своей душе жажду преступлений и множество извращений, и в состоянии горячечного алкогольного возбуждения эти кошмарные видения начинают принимать за действительность. Часто жутко и противно узнавать, сколько мерзости таится внутри человека, под его добропорядочной внешностью. Наблюдать человека, стараться проникнуть в тайну его мыслей, желаний, ощущений — моя работа, Маша, работа писателя, и она совсем не легкая, как может тебе казаться.

В другой раз он уверял меня:

— Представь себе, Машенька, что «Капернаум» — кабачок, необходимый мне для наблюдений над людьми, которых я еще не изучил и которые пока кажутся мне интересными, — вдруг чуть было не ускользнул от меня. Прихожу я туда на днях вечером. И что же вижу?! Во второй комнате, где обычно днем завтракают и до обеда пребывают почтенные литераторы, а по вечерам — мелкие представители мелкой прессы из газет «Копейка», «Петербургский листок» и более крупные представители этого мира, такие, как репортеры «Петербургской газеты», — вдруг там, у задней стенки, неожиданно выросло несколько столиков, за которыми в сосредоточенном безмолвии восседали шахматисты. Я возненавидел их еще в Одессе.

Согнутые плечи, воротники в виде мохнатых пелерин и важный сумрачный вид — все это удивительно напомнило мне птиц с длинными носами, воротниками вокруг длинных голых шей, сидящих с таким же унылым видом, — птиц марабу. Но, к счастью для меня, они здесь не прижились, и я их больше не видел.