Скиталец - Игорь Ковальчук

Более чем за год плена государь Английский осунулся, хоть ни дня не голодал, и его характер испортился вместе с аппетитом. Он часто напивался — а что еще прикажете делать пленнику, у которого есть такая возможность? Но ни вино, ни женщины (в замок Дюренштайн завезли самых ядреных, самых хорошеньких служанок), ни песни не отвлекали его от тягостных мыслей. Король Английский мрачно поковырялся в мясе и сам налил себе вина.

— Что за кислятина? — поморщился он. — Где бургундское?

— Бургундское не привезли. — ответил слуга.

— Что ты там бормочешь? Что у тебя за ломаный французский?

— Я не знаю диалекта ок. Только парижский.

— У тебя и парижский диалект ломаный. — Ричард поковырялся в блюде со свиными ножками. Попробовал. Запил вином. Поморщился. — Что за гадость?

— Айсбайн. «Ледяные свиные ножки», — ответил слуга и, помедлив, решился дать совет: — С айсбайном лучше всего пить пиво.

— Так какого черта ты не подал мне пива?! — взревел король.

— Потому что вы не велели его подавать.

— Молчать! Подать немедленно!

Слуга выскочил из покоев, и на мгновение в дверном проеме показался шлем одного из четырех стражников, постоянно дежуривших за порогом. Только раз в день они водили пленника во внутренний дворик, где был разбит маленький садик, и обратно. Дверь была крепкой, окна забраны решетками, стены толщиной в десять футов, никак не меньше, и порой, в минуты отчаяния, Ричарду хотелось грызть камень зубами, только бы выбраться на свободу.

Плантагенет раздраженно вытер руки о цветной камзол и взялся за лютню. Прикосновение к ней было почти ласковым. Он привычно ударил по струнам, и под сводами богато убранной комнаты зазвучала незатейливая, но приятная мелодия. Ричард пел:

Рrо п'аy d'атis, таs раиrе sоп li donАпсtа lur es si per ma rezensonSoi sai dos yvers pres…[20]

Левая рука, странствующая но ладам, слегка дрожала, и это добавляло мелодии особой нежности. Король Английский и в самом деле был прекрасным музыкантом. Наверное, менестрель из него получился бы столь же незаурядный, как и солдат. Чего никак нельзя сказать о его умении править.

Об этом думал Дик, зажимая храп своей лошади в паре миль от замка Дюренштайн. Он изо всех сил старался сохранить действие заклинания, позволяющего ему видеть, что происходит в покоях его величества, но оно требовало хорошей концентрации. А с этим как раз была проблема. Какая может быть концентрация, если рассерженный копь упрямо пытается вывернуть морду из-под твоей руки и толкает тебя в плечо? Если рядом Трагерн и Серпиана ведут негромкий разговор о том, как кто из них будет пробираться в замок, а ты, слыша все это, больше всего на свете хочешь высказать обоим собственное мнение? Например, что их решение не играет никакой роли, потому что оба останутся в лесу и в замок не полезут…

Отчаявшись вторично сосредоточиться, рыцарь-маг мотнул головой — и видение мрачного короля, терзающего струны красивого музыкального инструмента, растворилось в ночной темноте. Только (деревья были рядом, только спутники, обсуждающие, где лучше оставить лошадей, чтобы не возбудить подозрений местных жителей, и шум у замка, который уже можно было слышать, даже не напрягаясь.

Пока они добирались сперва до Вормса, а затем до Дуная, прошло лето, ранняя осень и наступили первые холода. В воздухе чувствовалась кристальная чистота горных источников, что берут начало в ледниках, и такой же холод. Спать на земле было уже неразумно, приходилось непременно подстилать циновку или лапник — что случалось под рукой. Даже самые стойкие путешественники больше не спали у трактиров под открытым небом, непременно набиваясь в общую залу, где тесно, душно и очень чадно. В большинстве постоялых дворов печи топились по-черному, а хозяйка затапливала очаг не позже чем с первыми петухами. Спать в задымленном помещении, само собой, было невозможно, так что на сон обычно выпадало меньше пяти часов, но с осенней погодой не шутят.

В таких случаях Дик, привычный к холодам Северной Англии, все-таки предпочитал сеновалы при трактирах, хотя и беспокоился за Серпиану. Но девушка объяснила ему, что, если замерзнет, просто-напросто примет облик змеи. А змеи не мерзнут.

Но в ее стойкость все-таки верилось с трудом. И теперь, почувствовав, что осенний ветер пробирает его до костей, Дик поплотнее завернулся в плащ и посмотрел на спутницу:

— Тебе не холодно?

В темноте подступающей ночи он едва различал ее лицо, но понял, что она отрицательно покачала головой.

— Все в порядке.

— Что будем делать? — бодро спросил Трагерн, наматывая на руку поводья.

— Я буду делать. — Молодой рыцарь выделил «я» голосом. — А вы останетесь снаружи.

— Но почему? — возмутился друид. — Мы сможем тебе помочь. Скажи, Ана!

— Сможем, — подтвердила она.

— Вот что, слишком много магии — это плохо. Замок набит священниками, и, боюсь, они могут что-нибудь почувствовать. Думаю, я один наделаю значительно меньше шума.

— Ты же медиум, проводник. Да твоя магия все реликвии в замке поставит на уши…

— Кто бы говорил, а? Я пока еще ни разу не собирал яблоки с помощью тайфуна и не наполнял котелок водой из грозовой тучи.

— Интересно, мне что, до смертного часа будут это поминать?

— А ты не слышал, что за грехи юности приходится расплачиваться всю жизнь?

— Я могу помочь без всякой магии, — необычайно кротко сказала девушка. — Я смогу в змеином облике забраться и па степу, и даже на донжон, где держат короля. А в темноте меня никто не увидит и не услышит.

— Откуда ты знаешь, что короля держат в донжоне?

Серпиана слегка пожала плечами:

— Легко догадаться. Пленников обычно держат именно в башнях. А разве я не права?

— Права. Но я не хочу подвергать тебя опасности. Надеюсь справиться и сам.

— Я буду осторожна. Я не попадусь и не поймаю стрелу.

— Прошу тебя, останься. Я уверен, ты была бы неоценимым помощником, но так мне будет спокойнее.

Она вдруг шагнула к нему и встала так близко, что он ощущал на своей ладони, поднятой к лошадиному храпу, ее теплое дыхание. Дрожь пробила Дика с ног до головы, но холод здесь был ни при чем.

— Я поеду с тобой, — сказала она негромко. — А буйный Трагерн пусть остается с лошадьми.

Он взял ее руку в свою, поцеловал пальцы, показавшиеся ему ледяными.

— Родная, нельзя. И накинь мой плащ, ты совсем замерзла.

Серпиана больше не настаивала. Она отступила на шаг, и для Трагерна это словно бы стало знаком, что споры бесполезны, — он тоже замолк. Молодой рыцарь отвел спутников в сторону от дороги, наказал не разводить огня, закутал девушку-змею в свой плащ и, не слушая больше ничего, растворился в темноте. Друид переглянулся с Серпианой — и оба с одинаковым вздохом уселись на снятые с коней седла.