Шофёр - Никонов Андрей

– Ты пока полежи спокойно, а я с другом твоим поговорю, – успокоил рыжего Сергей. – Дёргаться будешь, тебя целиком в гипс закатают, и хорошо, если живого. Уяснил?

Зуля уяснил, часто-часто закивал, а потом заныл от боли. Его друг в это время пытался сползти с кровати, но нога, прицепленная за верёвку, не пускала. Сосед по палате, кругленький мужчина с одутловатым лицом, попытался вмешаться.

– Вы что это, товарищ, себе позволяете? – сказал он. – Тут больничное учреждение!

– Заткнитесь, товарищ, – вежливо посоветовал ему Травин. И кругляш заткнулся, повернулся возмущённой спиной. – Тебя как зовут, болезный? Чего молчишь, я и вторую ногу сломать могу.

– Гришка я, – парень со сломанной конечностью оставил попытки сбежать.

– Гришка, значит. А погоняло какое? Ну, кличут как?

– Блоха.

– Слышь, Блоха, разговор есть. Федьку знаешь, который глазом косит? Он с вами ещё на той поляне был.

Блоха неуверенно кивнул.

– Так он, падла, на меня сболтнул, что я какого-то скрипача замочил здесь, на Сокольнических улицах. С чего это вдруг? Ты ведь знаешь что-то?

– Какого скрипача? – Блоха замотал головой, а вот Зуля напрягся. – Не знаю, вот те крест, ты, братишка, прости, что мы на тебя тогда сдуру полезли, всё Рябой виноват, он до сих пор еле с кровати встаёт, приложил ты его крепко. Но про скрипача и слыхом не слыхивал, чем хочешь поклянусь, вовек воли не видать. С Косым-то что?

– Замели его в выдел следячий, он там словно в хоре поёт, на меня вот показал, гнида мелкая, только я увильнул, потому как у легавых на меня ничего нет. Так хочешь что сказать?

Гриша быстро замотал головой, показывая всем своим видом, что сказать ему нечего.

– Жаль. Ладно, Блоха, бывай. И смотри, если повстречаю тебя ещё раз на узкой дорожке, одной ногой не отделаешься, вторую выдерну и вместо головы приставлю, – пообещал Травин и вышел из палаты.

Зуля, едва Сергей ушёл, сел на кровати и сунул ноги в ботинки. Он попытался встать, пошатнулся, едва не упал, но кое-как всё же удержался, хватаясь за что придётся, и направился к выходу.

– Вам нельзя ходить, товарищ больной, – и тут вмешался пухлый. – Сейчас же вернитесь на место, или я доктора позову.

– Слышь, ты, жирдяй, в подушку хлапай, – Блоха немного пришёл в себя, – а не то я тебе эту самую подушку в хаву замастырю. Илюха, ты куда?

Рыжий только рукой махнул, чудом сохранил равновесие и выбрался в коридор. Там он, держась за стенку, добрёл до чёрной лестницы, как есть, в халате с завязочками позади и голой задницей, спустился вниз, прихватив по пути чьё-то старое пальто, и уже в этом пальто очутился на улице. Шёл он сначала мелкими шажками, но потом, кое-как разогнав кровь, задвигал ногами пошустрее. Травин следил за ним с другой стороны улицы. Зуля не оборачивался, не пытался рассмотреть, нет ли слежки, он хотел было взять извозчика, но никто не решился везти замотанного бинтами человека в дырявом пальто и стоптанных ботинках.

До Преображенской площади рыжий добирался не меньше получаса, Сергей успел купить у уличного торговца крендель с маком, выпил кружку кваса на углу Стромынки и Ермаковской и догнал Зулю уже у ресторана братьев Звездиных. В «Звёздочку» рыжий заходить не стал, обошёл здание со стороны Генеральной улицы и вошёл во флигель, в ту же самую дверь, где Травин буквально вчера был вместе с Ковровым.

Преследователь повернул обратно, он выяснил всё, что хотел, даже особо не надеясь на это – вообще Травин спросил Блоху про скрипача, чтобы тот потом вопросы начал задавать и те, кто Пилявского порешил, зашевелились бы и себя обнаружили. Но тут он, что называется, в точку попал: Зуля себя сначала выдал, а потом, скорее всего, настоящих убийц сдал, оставалось только неясным, участвовали в этом только двое, Пётр и Павел, или ещё и их командир, офицер со шрамом на лице. Обдумывая это, Травин и не заметил, как дошёл до дома, а потом толкнул дверь в свою комнату. И сразу переключился на другую проблему – на кровати, поджав под себя ноги и листая июньский выпуск журнала «Мотор», сидела племянница убитого Пилявского, Лена Кольцова.

Глава 13

О том, что он теперь жених, Сергей узнал от Пахомовой, когда проведывал Дмитрия Степановича. Старик Травина не узнал, приняв молодого человека за своего бывшего командира, всё порывался встать и отгладить несуществующий штабс-капитанский мундир. Пришлось дать двойную дозу успокоительного, чтобы угомонился.

На ночь Кольцова осталась в комнате Травина, а утром вытащила из шкафа парадную рубаху, заставила надеть новые, едва разношенные штиблеты и потащила на Варсонофьевский. Молодой человек на короткое время почувствовал себя комнатной собачкой, на которую нацепили ошейник, но возражать пока не стал. Лена в постели вела себя раскрепощённо, насчёт женитьбы сразу успокоила, заявив, что ей и одного мужа вполне хватает, и обещала накормить превосходным обедом – пока что минусов в их отношениях Сергей не находил.

– Глаша такого поросёнка делает, ты свои пальцы не оближешь, а откусишь, – сказала девушка. – Но только в час дня, а до этого будь паинькой, изобрази из себя моего воздыхателя. Ну там ласковое слово скажи, взгляд страстный брось, тётя Яна тогда от меня на время отстанет. А ещё сегодня у нас Протазанов будет из Межрабпрома, обещал с собой привести актёров из нового фильма «Закройщик из Торжка». Я ещё не смотрела, говорят, очень смешной. Ты ведь любишь кино?

Сергей пожал плечами, немые чёрно-белые фильмы были наивными и наигранными, но за неимением других – вполне сносными. От актёров требовали определённой внешности, контрастной, чтобы она выделялась на плёнке из серых интерьеров, поэтому мужчины подводили тушью глаза, красили волосы в чёрный цвет и подчёркивали губы тёмной помадой – использовали чисто женские уловки, но в жизни в большинстве своём оставались нормальными людьми.

До дома Лацисов молодые люди добрались пешком – ночью прошли грозы, размыв грязь на булыжных мостовых, город очистился, заблестел, да и погода установилась солнечная и тёплая, по-настоящему летняя, как и должно быть в начале августа. Старательно обходя лужи, Сергей и Лена разговаривали обо всяких пустяках. Она рассказывала, как учится в университете и как им жилось после революции, когда её отец поначалу пропал, а потом появился, он – как придумал прицепить немецкое магнето к советскому мотоциклу и лежал в психушке. Тему гражданской войны и особенно то, что было до неё, Травин старательно обходил, к тому же история про лечение в психиатрической больнице вышла смешной и неожиданно интересной. Кольцова настолько заслушалась, что чуть было не попала под извозчика на Сретенке.

– Значит, в автопробеге ты участвовать не будешь? – уточнила девушка, отряхивая сарафан.

– Чем больше вес, тем медленнее мотоцикл разгоняется и хуже тормозит, – пояснил Сергей, – это как жокей на бегах, тощим должен быть и мелким. Меня разве что тяжеловоз потянет или грузовик.

Лена смерила молодого человека оценивающим взглядом и перевела разговор на предстоящий обед. Ядвига Иосифовна Лацис была ответственным работником центрального аппарата Главлита и близкой подругой бывшей жены наркома Луначарского, а ещё членом партии большевиков с дореволюционных времён и обладателем партийного нагана. В свои сорок пять, несмотря на внушительную комплекцию и плохое зрение, располагавшие к лени, она оставалась бодрой и активной, участвовала в каких-то обществах и движениях и опекала, а точнее допекала столичные театры и кинофабрики. А ещё тётя Кольцовой любила светскую жизнь и не пропускала приёмы в советских организациях и иностранных посольствах. У себя дома она устраивала нечто вроде смотрин, где её соседи, такие же ответственные работники ОГПУ, ЦК и Совнаркома, встречались с артистами и режиссёрами, вкусно ели, от души пили и старались разговаривать о чём угодно, кроме работы.

– Ну и я там зачем? – Сергей подхватил Лену на руки и перенёс через большую, во всю улицу, лужу. – Я не актёр и не чекист.