Городской романс - Ефим Ховив

Дернул же меня черт потянуться за пером!

Строчка к строчке набегает,Песни новые слышны,Широты тебе хватает,Не хватает глубины.

Экспромт пошел по рукам, его одобрили, и через два дня он появился в газете. Мне потом рассказывали, что Александр Яковлевич очень рассердился, особенно его разгневало подозрение в том, что он «строчкогон». В адрес автора четверостишия было сказано: «Этот мальчишка, которого я учил ходить!»

К счастью, Александр Яковлевич был отходчив, и мы скоро помирились.

Из удачных эпиграмм той поры запомнились две.

Юрий Подкорытов — на Самуила Гершуни:

Мы стихи твои читали,Долго думали, гадали,Наконец, решили так:Самуил, но не Маршак.

И Якова Вохменцева — на Лидию Преображенскую, выпустившую книжку стихов для детей «Не боимся мы зимы»:

Всю жизнь кропает человекстихи холодные, как снег.К его стихам привыкли мы:не боимся мы зимы.

Пример правильного отношения к «уколам» критики показал Михаил Львов. Когда в «Правде» — в «Правде»! — после выхода книжки стихов «Живу в XX веке» появился фельетон «Сверчок на печке», Михаил Давыдович пошутил:

— Я и не мечтал о такой рекламе!

Книжку раскупили за три дня.

Елена Селиванова

Слово имеет адвокат…

В предисловии к своей книге «Трагедия в доме № 49» я написала:

«Трудно вырвать корень дерева, но еще труднее вырвать корень зла, хотя не всегда он имеет под собой почву. Доброта может поднять человека до высот горы, а зло завести в такие дебри, из которых одному, без помощи, трудно вырваться…

Я адвокат. У меня трудная профессия — быть поводырем заблудившегося. Ведь тонет не тот, у кого меньше сил, а тот, кто потерял надежду. Адвокат обязан научить бороться за свои права, обязан вернуть надежду, что справедливость восторжествует».

Мне посчастливилось работать с коллегами, которые были адвокатами «от Бога». Это кандидат юридических наук Михаил Григорьевич Стучинский, Павел Петрович Блюм, Вероника Михайловна Бершадская, Татьяна Ивановна Перминова. О каждом можно написать книгу.

Несколько лет назад ушел из жизни Николай Андреевич Давыдов. Он до сих пор перед глазами: высокий, широкоплечий, с добрым русским лицом и шевелюрой овсяных волос. Многим он спас жизнь. Я и сейчас, возвращаясь с работы, часто встречаю спасенного им К-ва.

К-в был приговорен областным судом к расстрелу за убийство старухи матери. Измученный долгим следствием и ожиданием расстрела, осужденный отказался писать прошение о помиловании. «Я не убивал, и просить пощады мне не надо. Не хотят верить мне — пусть расстреливают!» — заявил он адвокату.

Владимир Павлович Знаменский от своего имени написал кассационную жалобу, и приговор был отменен. А осуществлять дальнейшую защиту К-ва в порядке бесплатной помощи взялся адвокат Давыдов. И он доказал, что в смерти потерпевшей был заинтересован ряд лиц, да и в заключении судебно-медицинской экспертизы нет данных, исключающих самоубийство измученной болезнью и страданием старой женщины.

Долго совещался Челябинский областной суд. Сколько пережил адвокат Давыдов, пока услышал, что его подзащитного оправдали.

Когда судья предоставлял слово адвокату Стучинскому, в зале наступала мертвая тишина. Он вставал медленно, поправлял запонку накрахмаленной рубашки и, немного помолчав, обращался к суду, подсудимому, публике, призывая понять, как могло случиться все то, в чем обвиняют его подзащитного. И, если тот действительно был виноват и вина бесспорно была доказана, становилось ясно, что это не только вина, но и беда человека. И на глазах преступник, которого люди готовы были растерзать, становился обыкновенным человеком со своей трагедией, с криком души, бессонными ночами, страшными письмами и воплями о помощи.

Михаил Григорьевич был великим оратором. Он владел словом, как шпагой. Сотни людей приходили слушать его и аплодировали, хотя каждый раз судья напоминал, что это не театр, а суд.

…Вячеслав Комадей, бывший артист, стал адвокатом по призванию. Он выступал ярко, темпераментно, отдавая защите всего себя. Для него было страшным горем, если он проигрывал процесс. Но если дело заканчивалось в его пользу, он старался успокоить коллегу — вставал в позу и, как будто на сцене Большого театра, хорошо поставленным голосом пел: «Сегодня ты, а завтра я!»

Он ушел из жизни неожиданно, так же быстро, как и ворвался в наш коллектив. Мы уговаривали его не лететь в Москву защищать честь опозоренного центральной прессой клиента. Можно было отложить дело, ведь он был болен — высокая температура, плохой анализ крови…

— Что будет, то будет! — махнул он рукой и помчался в аэропорт.

Он выиграл процесс. Но мы потеряли любимого коллегу. Он успел написать письмо, последнее в его жизни, чтобы отпели его в Симеоновской церкви, чьи дела он вел, да поставили простой крест на могиле.

Огромный букет принес на его могилу последний клиент адвоката. «Как хороши, как свежи были розы!» — сказал бы поэт Иван Мятлев, стихи которого так любил Вячеслав Комадей…

Какая трудная, но прекрасная у меня работа! Грешным делом, я иногда думаю: может, за мое сиротское, босоногое детство и военную юность Бог подарил мне профессию адвоката.

Ирина Егурная

Рождение музея

Дата рождения нашего Центра — май 1993 года. И уже в начале следующего месяца самыми первыми музейными предметами стали фотонегативы городской застройки Челябинска, тех самых деревянных домиков 30—50-х годов, которые в наше бурное время со стремительной скоростью исчезают с улиц Труда, Карла Маркса, Российской, Красноармейской, Пушкина. Фасады с разных точек, детали деревянного декора, интерьеры внутренних двориков — все это тщательно фиксировалось на пленку, становившуюся подчас последним источником информации о целой эпохе деревянных построек Челябинска.

Постепенно фототека расширялась — в нее органично вливались фотонегативы и фотографии памятников архитектуры и монументального искусства Челябинска, достопримечательностей города и его окрестностей.

Узнав, что мы собираемся создавать музей истории города, в Центр потянулись люди — краеведы, историки, студенты и преподаватели, пенсионеры, любители старины, коллекционеры — люди, в общем, разные, но все как один объединенные любовью к родному городу, его истории. И каждый старался прийти не с пустыми руками.

Так, одной из первых принесла нам в Центр свой архив Вера Степановна Колпакова, краевед, бывший преподаватель агроинженерного университета. Здесь были с любовью подобранные материалы о челябинских поэтах, писателях, художниках, артистах (Н. Русакове, А. Шмакове, Л. Преображенской, А. Лесковой и многих других) и материалы, связанные с памятными местами города — улицами, скверами, площадями, памятниками, и даже исследования по истории челябинских кладбищ… Так, архив Веры Степановны положил начало одному из самых больших собраний Центра — документальному фонду.

Документы в Центр поступали по-разному. Были разовые поступления или в составе комплексов, вместе с фотографиями, книгами и другими предметами. Так, например, поступил в фонды входной билет в цирк Стрепетова, относящийся к началу века, а через год к нему добавился билет в электро-театр «Луч» (в советское время в здании театра располагалась гарнизонная столовая, сейчас это здание надстроено, так что совершенно потеряло первоначальный облик).

Интересным приобретением стали документы семьи Чирковых: выписка из метрической книги Николаевской церкви о бракосочетании Ивана Васильевича Чиркова и Анны Григорьевны Еремеевой за 1873 год, заверенная нотариальной конторой П. Ф. Туркина в Челябинске, купчая на продажу дома Чиркову И. В. от 13 мая 1904 года, завещание Ивана Васильевича, составленное через три года после покупки дома, в самый разгар строительных работ, о чем свидетельствуют многочисленные накладные Лесопромышленного товарищества «Лаптевы и Манаев» на доски, бревна, брусья; переписка вдовы Анны Григорьевны с судом об утверждении завещания и указ Челябинского сиротского суда об утверждении попечительства А. Г. Чирковой над детьми; документы дочери Чирковых — Евгении: свидетельство об окончании 1-го женского начального училища и Похвальный лист этого училища, аттестат об окончании Челябинской женской гимназии в 1907 году. А также всевозможные квитанции, окладные листы, свидетельствующие об уплате налогов за дом, постройки, землю вплоть до 1918 года. Целый отрезок жизни семьи почти в двадцать лет проходит через эти документы…