Ожерелье Монтессумы - Жюльетта Бенцони

— У нас есть только одно имя: графиня Ева Рейхенберг. Учитывая тот факт, что она активно действовала в Мексике во времена пребывания там несчастной императорской четы, то едва ли она сейчас в добром здравии, если вообще жива!

— Ты невероятно деликатен, племянник! — укорила его мадам де Соммьер. — Я родилась в 1850-м и еще жива, да и в детство пока не впала!

— Простите! — извинился Альдо, но от смеха не удержался. — Вы настолько моложе нас всех, что мы забываем о вашем возрасте! А вам это имя ни о чем не напоминает? Вы же знаете, по меньшей мере, половину европейской знати!

— Н… нет! Она, должно быть, принадлежит к другой половине.

— Кто она, по-вашему, немка или австриячка?

— Если эта дама была влюблена в эрцгерцога Максимилиана, то, скорее всего, она австриячка, -решилась предположить Мари-Анжелин. — Это наиболее логично… Кстати, почему бы не спросить у Лизы? Ведь в ней течет австрийская кровь!

— Я настолько выбит из колеи, что даже не подумал об этом! Побегу позвоню ей…

—Ты на часы посмотрел? — остановил друга Адальбер. Стрелки на циферблате настенных часов показывали два часа ночи…

— Но иначе я рискую прождать три или четыре часа…

С этими словами Альдо ушел в привратницкую, а Мари-Анжелин попробовала уговорить маркизу пойти лечь спать. Но безуспешно.

— Что я должна делать в постели, когда мы снова на тропе войны? — ответила ей тетушка Амели.

Морозини вернулся через полчаса. Телефонная связь ночью работала намного лучше, чем днем.

— Мне пришлось ждать всего четверть часа, -удовлетворенно заметил он. — Лиза всех вас целует.

— Ни минуты в этом не сомневались, — хмыкнула старая дама. — А что еще она тебе сказала?

—Что это австрийская фамилия, и добавила: «Поговори с бабушкой!»

Альдо полез в карман за портсигаром, и его пальцы наткнулись на сложенный лист бумаги. Он сразу вспомнил, как ему швырнули письмо — якобы от Вобрена, — и главарь сказал, что позже у него будет достаточно времени, чтобы прочитать его. Насколько же потряс его тогда этот жуткий смех, что он совершенно забыл о бумаге!

Письмо было написано почерком Жиля. Что же касается содержания, то текст был коротким и загадочным:

«Я совершил серьезную ошибку и расплачиваюсь за это. Если можешь, спаси меня, но, прошу, береги ее…»

За последней буквой тянулся чернильный хвост: у несчастного явно выдернули лист из-под руки, чтобы он не написал лишнего.

— Береги ее? — вслух прочитал Адальбер, склонившись над плечом друга. — Он имеет в виду свою невесту?

— Кого же еще? Насколько мне известно, он не переставал думать о ней с той секунды, как увидел ее. Очевидно, он хотел сказать этим, что ей грозит опасность? Но какая?

— Удивительно, что ему вообще позволили написать, — констатировал Адальбер, ловко выхватывая письмо из пальцев Альдо. — Еще одна загадка для нашего друга Ланглуа. Имеющиеся у него средства, возможно, позволят ему выудить из этого письма дополнительную информацию.

— Может быть, хотя я в это не верю.

— Ты не прав! Я хочу сказать, что ты теряешь время. Лучше помочь полиции найти Вобрена, а не бегать в поисках драгоценности, пропавшей бог знает когда!

Альдо нахмурился, его глаза позеленели. Это всегда было признаком неудовольствия. Адальбер впервые с ним не согласился и выразил желание идти другим путем. Морозини был этим разочарован, поскольку надеялся, что они смогут вместе поехать в Вену. Но у египтолога было право не слишком интересоваться судьбой человека, который был ему просто знакомым, а не близким другом. Альдо давно знал, что эти двое не испытывают взаимной симпатии. Видаль-Пеликорн считал Вобрена слишком самовлюбленным, он его раздражал. Но и Вобрен чаще всего называл Адальбера «сумасшедшим археологом»!

— Можешь остаться при своем мнении, — сказал Морозини. — Что касается меня, то даже если меня ждет неудача и эта дорога ведет в никуда, я пройду ее до конца! Идти вместе со мной и вправду было бы слишком глупо!

Адальбер рассмеялся:

— Не дуйся! Только не говори, что ты без меня не можешь съездить к бабушке Лизы! А я, возможно, буду нужнее здесь…

5

«СГУСТОК НЕНАВИСТИ»

Морозини и следующий за ним носильщик направлялись к выходу с вокзала, когда затянутая в перчатку женская рука поднялась над толпой пассажиров, и он услышал возглас:

— Альдо! Я здесь!

— Лиза?

Это была она. Лиза бежала навстречу Альдо сквозь людской поток, торопясь упасть в его объятия.

— Но что ты делаешь в Вене? Почему ты мне ничего не сказала?

— Мысль приехать сюда пришла мне в голову уже после того, как мы поговорили с тобой по телефону! Ты не рад?

— Глупенькая! — Альдо крепко прижал жену к себе, счастливый от ее присутствия, от ощущения ее нежной кожи, от аромата ее духов, исходившего от волос, которые Лиза не удосужилась прикрыть шляпкой. Лиза являла собой пример удивительной жизненной силы. — Это самый замечательный сюрприз, который ты могла придумать! — добавил он, беря ее под руку. — Но зачем ты приехала на вокзал? В такую ужасную погоду?

Ливень громко стучал по стеклянной крыше над перроном, вода ручьем лилась по водосточным желобам.

— Чтобы ты сразу поехал домой! Думаешь, мне неизвестно о том, что ты всякий раз спешишь в сомнительную гостиницу добрейшей госпожи Захер?

— Что за двусмысленности! — заметил Альдо возмущенно. — Я и в подобном месте?

— Некогда туда наезжали эрцгерцоги, чтобы распутничать с прекрасными цыганками… Теперь эрцгерцогов почти не осталось. Им на смену пришли богатые господа и ни о чем не ведающие туристы, попавшиеся на удочку местного колорита и желающие отведать те же самые блюда, что и несчастный Рудольф перед Майерлингом[50]… Да и цыганки там все еще есть! Заметь, это никак не умаляет достоинства лучшего отеля Вены и его кухни!

— Лиза, неужели ты становишься сплетницей?

— Сердце мое, я сплетница с рождения! Утешься! Даже если ты не останавливаешься в гостинице госпожи Захер, ты все равно сможешь отведать ее превосходный торт с шоколадом и абрикосами. Бабушка послала за ним сегодня утром, и все в твою честь! Прости, я не спросила, хорошо ли ты доехал…

Они уже вышли из здания вокзала. Альдо остановился, заставляя жену сделать то же самое.

— Больше ничего не говори! Я понял!

— Что?

— Когда ты так сыплешь словами, значит, что-то случилось. А теперь спокойно объясни мне, в чем дело.

— Ты этого требуешь? — Улыбка исчезла с лица молодой женщины, а в фиалковых глазах заблестели слезы. — Если хочешь знать, я умираю от страха с тех самых пор, как ты рассказал мне — буквально в двух словах, потому что по телефону ты никогда не бываешь особенно разговорчивым — о том, что эта неудачная свадьба обернулась трагическим происшествием. И французские газеты ведут себя на удивление тихо. Вот почему я здесь… Я хочу знать правду!