Никогда не спорь с боссом - Барбара Делински

— В данный момент, — сквозь зубы процедила она, — я бы с величайшей радостью выломала прут из этой стенки и вправила тебе мозги.

— Неистовство — двоюродная сестра страсти, а я обожаю страстных женщин. — И с этим заявлением он в мгновение ока накрыл Коринну так, что она попала в ловушку его тела.

— Пусти меня!

— Ни за что — пока ты меня не поцелуешь.

— Таксист ждет.

— За ожидание ему платят.

— Это обойдется тебе в целое состояние.

— Оно у меня есть.

— Коррей… пусти… меня… — Слова слетали с ее губ медленно и беззвучно. Причина крылась в его теле. Оно было стройным и крепким: каждый изгиб и каждая мышца отпечатывались на ее собственном, производя разрушительный эффект. Никогда в жизни она не ощущала мужчину настолько близко. И если искушение — основа греха, значит, она грешна, потому что, да поможет ей Господь, сейчас она не хотела двигаться.

Его губы оказались на расстоянии вздоха от ее рта.

— Поцелуй меня.

— Ты нахал.

— Я знаю. — Больше он ничего не произнес, потому что его рот накрыл ее губы таким же поцелуем, какой и она подарила ему в такси: ласкал, покусывал, играл.

Ее пальцы запутались в его волосах, и на этот раз не для того, чтобы трясти его голову, а чтобы притянуть поближе.

— Как ты прекрасна, — шепнули его губы у самых ее губ. Когда он снова прильнул к ней поцелуем, его ладонь нашла ее грудь.

Ошеломленная пронизавшим ее электрическим разрядом, Коринна дернулась.

— Все хорошо, — послышался его сдавленный шепот. — Я хочу, чтобы ты думала лишь о том, как прекрасно это ощущение.

Оно оказалось настолько прекрасным, это ощущение, что у Коринны не хватило силы воли, чтобы остановить его. Когда Коррей накрыл ее грудь чашечкой ладони и начал легонько массировать, она почувствовала, как набухает под его ласками ее тело, а когда он едва ощутимым движением сжал ей сосок, она выгнулась под ним дутой. Это был тот же самый электрический разряд… нет, все-таки другой, потому что пронизал ее до самых глубин женского естества.

Ах, это непреодолимое притяжение его тела… Почувствовав его пальцы на пуговицах своей блузки, она прошептала его имя.

Теплый майский ветерок прикоснулся к ее коже, а вслед за ним — торопливые пальцы Коррея. Его язык проник в глубину ее рта, потом он судорожно вздохнул.

— Ты вся словно шелк… гладкая, нежная… — Подложив ей под голову ладонь, он скользнул взглядом вниз по ее телу. — Ты сама это чувствуешь? — Другая ладонь опять накрыла ее грудь, пальцы медленно, украдкой проникали под отделку кружев. — Ты сама понимаешь, насколько ты совершенна?

— Мне нравится, когда ты прикасаешься ко мне, — прошептала она в ответ. — Поцелуй меня еще, Коррей.

В головокружительном поцелуе он завладел ее ртом в тот самый миг, когда раскрыл спереди застежку бюстгальтера.

Она хватала ртом воздух.

— Я знаю, — выдохнул он успокаивающе. Его бедра размеренно двигались в той нише, которую инстинктивно приоткрыли ее ослабевшие от желания бедра. — Я люблю тебя, дорогая… О Боже… — Резким жестом опустив голову, он накрыл ртом ее грудь. Язык влажно пробежал по припухшей плоти, а потом вернулся к середине и прижат отвердевший сосок. Еще мгновение — и он втянул его полностью в рот, припал к нему, как изголодавшийся младенец.

Она вонзила ногти в его плечи, уронила голову набок и, зажмурив глаза, окунулась в сладчайшую из мук. Не отдавая себе отчета, она выгнулась под его рукой.

— Коррей… я хочу…

— Я знаю. — Он не сводил с нее глаз, любуясь тем, как полуоткрылся ее рот, как судорожными толчками срывалось дыхание с губ, как в мольбе напряглись черты лица. Потом перевел взгляд на ее груди, отливавшие жемчужным цветом в сиянии луны, и подумал, что в жизни не видел ничего более прекрасного. — Истинная женщина, — благоговейно шепнул он. — Моя женщина.

Коринна доверилась ему, поскольку все, что она испытывает, так чудесно и правильно.

Но внезапно что-то стало не так. Его рука исчезла с ее тела. Коринна тихонько застонала.

— Любимая, нам нужно остановиться, — с мукой произнес Коррей. — Любимая, нам нужно остановиться.

— Почему? Я не хочу…

Он протянул было руку, чтобы дотронуться до нее, но тут же передумал. Поднявшись на колени, взялся за застежку бюстгальтера. Пальцы у него дрожали.

— Мы будем заниматься любовью, дорогая, но я хочу, чтобы это случилось, когда ты сама примешь сознательное решение. — Пуговичка за пуговичкой он застегнул ее блузку.

Коринну обуревали противоположные чувства. Ее тело ненавидело эти пуговицы, и в то же время сознание превозносило хвалу рукам, застегивавшим эти пуговицы. Она постепенно всплывала из чувственного тумана.

С его помощью она встала на ноги, и они направились в обратный путь.

— Ты уже во второй раз приводишь меня в чувство, — сказала она. — Почему, Коррей? Тебя что- то во мне заставляет колебаться?

Не замедлив шага, он наклонил голову и прикоснулся к ее лбу нежным поцелуем.

— Дело не в том, что меня что-то в тебе отвращает, если ты боишься именно этого. Как раз наоборот. Мне так хорошо с тобой, что я не желаю ни малейшего риска. Ты сама поймешь, когда настанет момент. И тогда ты захочешь заниматься со мной любовью, захочешь по-настоящему.

Они подошли к парадной двери дома. Верхний этаж был погружен в темноту, но из глубины прихожей мерцал рассеянный свет.

— Спокойной ночи, Кори.

— Спокойной ночи, — прошептала она, но не сдвинулась с места, зачарованная загоревшимся внутри нее светом.

Он высоко поднял брови.

— Кори? — И взмахом ладони указал внутрь дома.

Коринна перешагнула через порог и, обернувшись, уловила его прощальную улыбку, потом он развернулся и зашагал к машине. Она неслышно прикрыла дверь и прислонилась к ней, а потом внезапно, в порыве чувств, отпрянула и рывком распахнула ее.

Но ее взору предстали лишь задние огни такси, а затем и они растаяли.

Глава седьмая

Этой ночью Коринна лежала в постели, подводя итоги своей жизни.

Ей тридцать лет. У нее прекрасная работа, прекрасный дом и чудесные друзья; есть бабушка, которая ее любит, и сестра, которая в ней нуждается, да еще родители, которым на нее наплевать.

А через десять лет? Она станет сорокалетней дамой с той же работой, тем же домом и теми же самыми друзьями.

Чего-то в этой картине недоставало. Ей хотелось иметь детей.

Коррей отличался от всех ее знакомых мужчин как день от ночи. Он заставлял ее смеяться от души и таять в его объятиях. Он вытащил на поверхность те стороны ее личности, о которых ей не хотелось бы знать.