Проект "Стокгольмский синдром" (СИ) - Волкова Ольга

— Смотри, моя доченька, — прислоняет одну из них к стеклу, — Смотри! — закричала, и я перевожу взгляд на изображение. Мой муж… Боже мой, всхлипнув, еле удержалась, чтобы не рвануть к ней и с близкого расстояния рассмотреть каждую родную черту его лица. Крепко схватилась за рукоять по обеим сторонам стула, сдерживала сама себя от поспешного срыва, которое доставит удовольствие этой прогнившей женщине, что выносила меня и родила. Подбородок все же предательски задрожал, отчего вырвался всхлип отчаяния.

— Чего ты добиваешься? — заорала во все горло.

— Ну наконец-то, — радостно выдохнула она, присев на свое место. — Я уж думала сегодня не пообщаемся, — косо смотрит мне в глаза, убирая фотографию обратно в папку. — Мне уже доложили, что твои тренировки прекрасны и безупречны в оттачивании мастерства. Видела запись, умница, — хвалит меня. Но все это напускное и не настоящее. Не свожу с нее своих глаз, стараясь показать Каролине силу своего характера. — Знаешь, — она продолжает свои мысли, слегка призадумавшись, меняет позу. — Когда я танцевала, казалось, вот-вот взлечу и превращусь в ту саму белую лебедь, ради которой весь спектакль обретал смысл. Борьба между черным и белым. Сражение за свободу в выборе любви и ее силы. Но, когда вгоняют в рамки, ты бьешься из последних сил, только все бесполезно. Клетка сжимается, убивая в тебе все светлое, ради чего держался до последнего.

— Хочешь сказать, что ты стала жертвой? — скептически задаю вопрос, не выдерживая ее монолога. Каролина улыбнулась, впервые искренне и с интересом, ведь в данную минуту мы говорим о ней.

— Да, милая, жертвой, — говорит четко, отделяя каждое слово. — Знаешь, когда я встретила Владимира, то и одновременно познакомилась с Авраамом — они друзья. — Эта новость слегка оглушила меня, но я молча слушала, всё, что женщина решила выложить. Каролина не боится признаваться, зная, что я никуда не сбегу и сказанное ею навсегда останешься за этими стенами. — Представляешь, я полюбила Островского с первого взгляда, как ты Леонида. Да-да, я видела эту искру в твоих глазах, как ты была готова ради него на всё. И, знаешь, это я уже испытывала однажды.

— Ты разбила мою семью, — гневно делаю замечание Каролине.

— Только для того, чтобы ты, наконец, поняла, что ты — прима, твоя душа навсегда принадлежит балету.

— Безумие какое-то, — фыркаю в ответ, затем отворачиваюсь от нее.

— Наша любовь с Владимиром была взрывоопасной, настоящей. Так, как он любил меня, больше никто не сможет. Но, он сделал свой выбор, — слышу в ее голосе злость, смешанную с ненавистью. — Семья, — протягивает это слово, будто оно отравлено. — Ради сыновей и жены оставил меня ходить по краю лезвия. А потом он пропал, но его место быстро занял Авраам, подставляя плечо в трудную минуту. Надеялась полюбить его так же, ждала этого искрометного ощущения, но его не было. Каждый проведенный с ним день, а потом и вечера, стали только душить. Теперь отчасти понимаю Островского, — Каролина хохотнула, — Зоя душила его, а меня — твой отец. Однажды хотела просто уйти от него, оставить все в прошлом, но, знаешь, — женщина замолчала на мгновение, уставилась в никуда со стеклянным взглядом, — не смогла. — Теперь истерический хохот заполнил пространство. — Боже мой, я не смогла уйти от того, кто сломал мне жизнь. Сломал мне обе ноги только для того, чтобы воплотить угрозу в реальность.

— Не понимаю, причем тут отец, — жму плечами, и это ее злит не на шутку.

— Ах, да, — она уставилась на меня. — Совсем забыла, что ты не посвящена в жизнь «до» того, как твоя мама прекратила выступать. Но теперь узнаешь, что из себя представляет твой «любимый папочка». Ведь так ты всегда звала его, как только он переступал порог дома. — Каролина вздернула бровь, презирая то светлое, что было в моем детстве. — Я была беременна тобой, моя дорогая, но даже это его не остановило. В тот вечер Авраам встретил Владимира в моей гримерной, это стало точкой невозврата. Дома задал вопрос в лоб, и я не стала отрицать нашей встречи, где мы расставили все точки над i. Но он не поверил мне, — Каролина всхлипнула. — Орал на меня, угрожал, а потом, — она замолчала, — а потом, схватил биту, что всегда лежала около входной двери. Два резких удара — мгновенные переломы на обеих ногах.

Вся история казалась выдуманной, не верила ни единому слову, что отец способен на это, тем более, если знал, что мама была беременной. Не получив от меня никакой реакции, Каролина решила действовать по-другому. Быстро привела себя в порядок, ведь пока распиналась передо мной, всполошила всю свою прическу. А для нее внешняя красота гораздо дороже внутренней. Достает из папки еще несколько фотографий, смотрит на них и улыбается.

— Все идет по плану, и я так рада этому, — произносит вслух свои мысли, отчего-то ей стало радостно. — Островский заплатит за мою боль, за разбитые мечты и надежды. Вот, девочка моя, — она смотрит на меня, заинтересованно и удивленно, — ты ждешь своего мужа? Надеешься, что он, как рыцарь на белом коне примчится и спасет тебя? А? — Но я молчу, не желая говорить с этой ненормальной. Каролина фыркает, продолжая перекладывать фотографии, но так, чтобы я не видела, что на них изображено. — Вот и я надеялась на свою любовь, только нет ее, Оля. Любви в природе не существует. Это призрак, ради которого душа готова жертвовать своим телом. Я любила танцевать — вот где могла применить это светлое чувство, даря себя искусству и прекрасному. Балет и превосходство в легкости, плавности и вечному сиянию на сцене, как нечто возвышенное, — моя мама говорит о балете так, будто сейчас находится там. Мечтательно и с сожалением. Частично, я прониклась ее боли быть выброшенной на берег, если твое место среди океана, но так ли все было на самом деле, как говорит Каролина. — Я танцевала даже лучше, чем ты сейчас, — вдруг говорит громко, припечатывая меня своим взглядом. — Гораздо лучше чувствовала связь. Я жила этим и дышала. Авраам заплатит за всё, что так с легкостью отнял у меня, — вижу, как ее начинает трясти. Руки дрожат, и эта тряска передается бумаге, которую она комкает в руках. — Когда родилась ты, — указывает на меня, а глаза мечут искры, — он вовсе забыл обо мне. Только ты — его прекрасный ангел. Его гордость и радость. А-а-а! — закричала она, а я испугалась, передернувшись на своем месте. Первый раз в жизни видела ее такой, рассеянной и обиженной на всех и вся. Казалось, сталь Каролины пробить невозможно. Ничто не возьмет ее броню, даже маленькая девочка, что росла в ее утробе и под сердцем не сумели растопить холодное сердце.

— Ненавижу свою жизнь! — в ее крике столько боли. Каролина вскочила, и папка, что лежала у нее на коленях упала на пол, россыпью устилая бетон фотографиями, на которых были изображены все, кого я знаю. Но мое сердце вмиг замерло при виде одной единственной: мой муж в обнимку с женщиной. Как сомнамбула встала со своего места и подошла к перегородке, опустившись вниз на коленки, пыталась рассмотреть эту женщину, что стала моей заменой. Слеза все-таки скатилась по щеке. Все тело покрылось мелкой дрожью. Я заплакала, пряча лицо в ладони. Мама присела напротив меня, значит увидела мою реакцию, которой добивалась с самого начала.

— Вот видишь, — поднимает с пола фото, тоже рассматривает его, гладя по лицу Лёни. — Это очень больно, видеть, как твой любимый счастлив без тебя, правда, милая? — наклоняет голову набок, принимая неестественную позу, словно поломанная кукла. Со всей злости и отчаяния, что скопились внутри меня, вновь наношу удар по стеклу, будто бью Каролину за все мои муки и страдания. Она закатывается истерическим смехом, затем прислоняет фото напротив моего лица. Как нарочно не могу глаз оторвать от Лёни — он улыбается, но глаза мертвы. Стараюсь присмотреться к девушке, припоминая ее силуэт, но все безуспешно, он слишком расплывчатый.

— Ты заплатишь за все, — рычу в ответ на ее смех. — Просто так никому с рук не сходило.

— Да-да, — отмахивается от меня. — Кажется, я всю жизнь за что-то расплачиваюсь, дочь моя.