Любовь в холодном климате - Нэнси Митфорд

– Ты выйдешь за какого-нибудь проходимца и уедешь жить к антиподам, – заявил, появляясь в дверях, дядя Мэттью. – Отпустили этого негодяя, сказали, нет улик. Какие, к чертям, улики, достаточно только взглянуть на его рожу, чтобы понять, кто это сделал. Полдня прошло даром, мы с адмиралом собираемся сложить с себя обязанности.

– Тогда привезите меня обратно замаринованной, – не унималась Джесси. – Я заплачý, клянусь, что заплачý. Пожалуйста, па, ты должен.

– Запиши это, – предложил дядя Мэттью, протягивая ей лист бумаги и авторучку. – Если такие вещи не записывать, они забываются. И я хотел бы задаток в десять шиллингов.

– Можешь взять его из моего подарка ко дню рождения, – кивнула Джесси, сосредоточенно царапая бумагу. – Я сделала карту, как в «Острове сокровищ». Видите?

– Да, спасибо, все совершенно ясно, – сказал дядя Мэттью. Он подошел к стене, достал из кармана ключ от всех замко́в, открыл сейф и положил в него листок бумаги. Каждая комната в Алконли была снабжена такими встроенными в стену сейфами, чье содержимое удивило бы и опечалило дерзкого взломщика. Драгоценности тети Сэди, в которых было несколько очень хороших камней, там никогда не хранились, а валялись, поблескивая, по всему дому и саду, в любом месте, где она могла их снять и забыть опять надеть: на раковине умывальника в нижнем этаже, у цветочной клумбы, которую она пропалывала, – или бывали отправлены в стирку вместе с подвязками, которые они скрепляли. Крупные же украшения, предназначенные для вечеринок, хранились в банке. Дядя Мэттью сам не носил драгоценностей и презирал всех мужчин, которые это делали. (Принадлежавшие Малышу кольцо с печаткой и жемчужная вечерняя цепочка для часов служили серьезным поводом для дядиного зубовного скрежета.) Его часы представляли собой большой, громко тикающий предмет из орудийной стали, сверяемый дважды в день по Гринвичскому среднему времени, которое показывал хронометр в кабинете, и убегали, по его словам, на три секунды в неделю. Часы крепились к кольцу для ключей на его молескиновом жилете простым кожаным шнурком для ботинок, на котором тетя Сэди часто завязывала мужу узелки на память.

Сейфы тем не менее были полны сокровищ, если не ценностей, ибо сокровища дяди Мэттью являлись предметами эзотерического значения, понятного только посвященным. Среди них были: камень, добытый в поместье, в котором якобы две тысячи лет томилась в заточении живая жаба; первый башмачок Линды; скелет мыши, извергнутый совой; крохотное ружье для стрельбы по мясным мухам; волосы всех его детей, сплетенные в браслет; силуэт тети Сэди, вырезанный на ярмарке; резной орех; корабль в бутылке – в общем, странная смесь сентиментальности, естествознания и просто мелких вещиц, что время от времени поражали его воображение.

– Идем скорее, посмотрим! – воскликнули Джесси и Виктория, устремляясь к дверце в стене. Когда сейфы открывались, всегда возникало большое волнение, потому что это случалось очень редко и заглянуть туда считалось большой удачей.

– О! Мой миленький осколок шрапнели! Можно мне взять?

– Нет, нельзя. Он когда-то целую неделю пробыл у меня в паху.

– Кстати, о смерти, – произнес Дэви. – Величайшей медицинской тайной нашего времени должен быть тот факт, что дорогой Мэттью до сих пор с нами.

– Это лишний раз показывает, – сказала тетя Сэди, – что ничто не имеет никакого значения, так зачем прилагать столько усилий, чтобы остаться в живых?

– О, но эти усилия доставляют огромное удовольствие, – ответил Дэви, и на сей раз он говорил чистую правду.

13

Примерно через две недели после похорон Патриции, как-то после ланча дядя Мэттью стоял снаружи у входной двери с часами в руке, свирепо хмурясь и скрежеща зубами, в ожидании величайшего в году удовольствия – одурманивания голавлей. Специалист по этому делу должен был прибыть в половине третьего.

– Двадцать три с четвертью минуты третьего, – с яростью произнес дядя Мэттью. – Ровно через шесть минут и три четверти мерзавец опоздает.

Если люди не приходили на встречу с ним задолго до назначенного срока, дядя всегда считал их опоздавшими. Где-то за полчаса он начинал ерзать от нетерпения и тратил таким образом столько времени, сколько тратят люди, не имеющие к времени никакого уважения, и к тому же вгоняя себя в совершенно отвратительное настроение.

Одним из самых дорогих сердцу дяди Мэттью владений была речка, протекавшая через долину ниже усадьбы, где водилась форель. Он прекрасно умел ловить ее на муху, и не было для него большего счастья во время и вне рыболовного сезона, чем бродить по ручью в болотных сапогах и изобретать замечательные усовершенствования. Это была сбывшаяся мечта мальчишки. Он строил запруды, копал водосливы, среза́л водоросли и подравнивал берега, стрелял цапель, охотился на выдр и каждый год пополнял запасы молодой форели. Однако же его сильно огорчала сорная рыба, особенно голавль, который поедал не только самих молодых форелек, но также и их корм и доставлял дяде большие неприятности. И вот однажды в каком-то журнале он наткнулся на рекламное объявление: «Пригласите специалиста по одурманиванию голавлей».

Рэдлетты шутили, что их отец не учился читать, но на самом деле он умел читать совсем неплохо, если только его увлекал предмет чтения, и доказательством служит то, что он самостоятельно нашел этого охотника на голавлей. Дядя тотчас же сел и написал ему. Правда, пришлось некоторое время попыхтеть над почтовой бумагой и переписать письмо несколько раз, как и всегда, пока он наконец не запечатал его и не наклеил марку.

– Этот парень просит вложить в письмо надписанный конверт с маркой, но я думаю, что не стану ему потакать, пусть соглашается или проваливает ко всем чертям.

Тот согласился, приехал, прошелся вдоль реки и рассеял по ее водам какие-то волшебные семена, которые вскоре принесли волшебные плоды, ибо на поверхность, колыхаясь, задыхаясь, млея, обмирая, полностью и несомненно одурманенные, всплыли сотни и сотни голавлей. Все мужское население деревни, заранее предупрежденное и вооруженное граблями и сачками для рыбы, накинулось на голавлей. Были наполнены несколько тачек, а их содержимое нашло применение в виде садового удобрения или начинки для пирогов, в соответствии со вкусом.

С тех пор одурманивание голавлей стало в Алконли ежегодным событием: умелец появлялся регулярно, с первыми подснежниками, и наблюдать его за его работой было удовольствием, которое никогда не приедалось. И вот все мы собрались в ожидании, причем дядя Мэттью расхаживал взад-вперед перед парадной дверью снаружи, а все остальные по причине жгучего холода делали то же самое внутри, то и дело выглядывая из окна, тогда как все мужчины поместья толпились внизу, на берегу реки. Никто, даже