Побеждённые (Дочь Лорда) - Ольга Ружникова

Относительно мягкая постель. Закуток не больше каморки слуги. Отделен темной ширмой от соседней комнаты.

Или залы. В пользу последнего — доносятся приглушенные голоса товарищей. Весьма многочисленные.

А рядом с Сержем на стуле — Жан Вальден. Лицо — небрито, взгляд — встревожен.

Но вмиг просиял при виде открывшего глаза больного:

— Хвала Творцу! Я уж боялся — проваляешься неделю. Рауль — силен как медведь. И лапа у него тяжелая.

Дошло мигом. Даже сквозь головную боль.

— Кто… дал… ему право? — раздельно произнес Кридель.

— Лежи, Серж. Тебе нельзя, — Вальден слегка надавил ему на плечи.

Еще вчера Кридель легко сбросил бы подобную хватку. Но сегодня — слаб как новорожденный.

Да он такой и есть! Если б Рауль его не оглушил — бывший дезертир трясся бы сейчас под конвоем. В тюремной повозке.

До границы, а потом — до Лютены. До площади — с позорной плахой.

Сегодня (или уже «вчера»?) окончательно умер эвитанский дворянин. И родился… Кто? Гладиатор Квиринской империи?

Бедные родители! Такого они не переживут точно.

Не переживут и его казнь — если совсем честно. Так уж вышло, что Сержу досталось лишь два пути. И «оба хуже».

Но он имел право решать за себя сам! Уж как-нибудь нашел бы способ свести счеты с жизнью до казни. А Рауль с ним… как с мальчишкой! Какое капитан имел право…

— Где я? — устало спросил Серж. Хоть и так догадался.

— В казарме. Здесь только мы, иностранцы — в другой… — Жан будто оправдывается.

Конечно, ему-то что? Не дворянин. Герб от пребывания в гладиаторах не пострадает. За отсутствием такового.

Несмотря на весь кошмар, юноша невольно усмехнулся. Простодушный сержант сам-то понял, что сказал? Какие «иностранцы»? Это они в Квирине — иностранцы.

Вальден истолковал его улыбку как примирение с судьбой. И окончательно расцвел — летним солнцем:

— Ты уж не сердись на Рауля! Он как лучше хотел…

Да, тюрьма свое дело сделала. Сын барона Криделя только сейчас заметил, что Жан всё время «тыкает». Мещанин — дворянину.

Слегка коробит, но виду Серж не подал. Не в Эвитане. А у них тут за полтора года свои привычки завелись. Как в любой тюрьме.

Интересно, Жан — грамотный? Должен. Иначе как расписывается? Закорючку ставит?

Кридель едва не подскочил на месте. Не на шутку перепугав встревоженного его здоровьем Вальдена.

Анри мог приказать им стать гладиаторами, наемниками, монахами и еще Темный знает кем. Но в договоре о вольнонаемной службе должна стоять личная подпись. Свидетельствовать, что подчиненный согласен. Потому что он вполне может отказаться.

Так какой Кридель, к змеям, гладиатор? Если ничего не подписывал? Он еще вполне может…

А сомнения и горечь — недостойны истинного дворянина. И их нужно подавить! Безжалостно.

Юноша сел на кровати. Голова еще слегка болит и кружится. Ну да скоро ему станет не до таких мелочей!

— Жан, поможешь дойти? Я должен видеть Анри. Без подписи недейст…

— Всё в порядке, Серж, — в очередной раз не так понял Вальден. — За тебя расписался виконт Эверрат. Он от природы любой почерк переймет.

Юноша устало откинулся на подушки. И прикрыл глаза — чтобы точно не видеть радостного лица простолюдина-сержанта.

Теперь-то уж точно ничего не исправить! К меньшему или к большему злу, но бывший корнет Кридель отныне — квиринский гладиатор.

Они решили предоставить Сержу подуться вдоволь. Вальден ушел, и никто другой сочувствовать раненому не явился. Битому то есть.

Ну и пусть! Единственный человек, кого действительно хочется видеть, — друг из прежней, доквиринской жизни. А он — неизвестно где.

Бывший корнет Кридель — отныне одинок. Ну и что?

— Серж…

Нет, он ошибался! Оставят в покое, жди!

— Что?! — раздраженно обернулся Кридель.

Крис растерянно замер у ширмы.

Серж сбавил тон — едва увидел вмиг расстроившееся лицо Кристиана. Он-то точно ни в чём не виноват!

И волноваться ему нельзя. Кто-то (кажется, Конрад) упоминал, что у Криса болезнь легких. Чуть что — удушье. Лет с двенадцати, вроде.

— Я хочу побыть один, — Кридель честно попытался выдавить улыбку.

Вряд ли удалось. Жаль, себя не видно.

— Серж, там нужно выйти… на построение…

Крис — от природы застенчив. И не всегда может подобрать слова. Хуже самого Криделя.

Нашли, кого посылать!

— Анри всех ждет. И Рауль просил…

Да, «Рауль просил» — это очень серьезно и многозначительно! Он ради подполковника себя на куски порвать даст. А если понадобится — притащит одного строптивого корнета на построение за ухо. Влепив по дороге пару-тройку подзатыльников.

Ну и пусть! Если решится. Что Керли забыл о дворянской чести и лезет с кулаками на другого дворянина — его позор, а не Сержа. От Вальдена научился?

Нет, тот ведет себя приличнее.

Творец, во что превратится сам Кридель? После тюрьмы, амфитеатра, боёв на потеху озверелой толпе? Будет ли еще помнить о дворянской чести?

Но пока — не забыл. И Раулю придется с этим считаться!

— Никуда я не пойду!

— Но мы все должны явиться на перекличку…

— А пусть за меня откликнется виконт Конрад Эверрат! — ехидно предложил Серж. — Раз он всё за меня делает. Или сам Рауль. Темный их забери, я не выбирал эту казарму!

Всё-таки взорвался! И наверняка обидел Криса…

— Я… я всё понимаю… — Кристиан путается в словах. Даже больше, чем обычно — когда волнуется. — Я правда понимаю, Серж… Но ты должен… Теперь уже слишком поздно. И, кроме того…

Крис на миг умолк, чтобы привлечь внимание. Но не дождался и выпалил:

— Серж, на плацу твой друг Роджер! И… мне не нравится, что там может произойти!

— Роджер — здесь?! — Кридель пулей вскочил с кровати.

Долой — грусть и тоску! А заодно — капитана Керли. И его методы убеждения строптивых корнетов.

— Здесь… но… Серж, я должен тебе объяснить…

Куда там! Кридель уже не вслушивался в его слова. Сейчас он увидит Джерри! Наконец-то обнимет лучшего друга!

Это — дурной сон. Кошмар! Такого просто не может быть…

Но есть.

Серж знал — в жизни случается то, что потом не забыть никогда.

…Пыльная лесостепь на квиринско-эвитанском пограничье. Собственная рука поднимает оружие — выстрелить в спину своему.

Ошеломленное лицо умирающего…

Шальной заплыв через Тан… В ожидании роковой пули — вдогонку.

Заслуженной пули…

Серж тогда еще не знал, что по-настоящему страшно — потом. Когда наваливается осознание содеянного. Непомерным грузом.