Витражи лесной столицы - Антонина Крейн

казался ему сильнее его, – а без этого по карьерной лестнице не поднимешься. Проглатывая обиды на одних, он имел обыкновение срываться на других, более слабых. Сейчас Ифин был в ярости: его бесило, что он не участвовал в беседе, бесило, что так и просидел всю встречу в неудобной позе с прямой спиной, бесило, что он вообще с какой-то стати сел на диван, что Люха безропотно покажет этому уроду Роро его, Ифина, владения, что Люха соглашается на сотрудничество с таким типом вместо того, чтобы, наоборот, прибрать дистрибуцию наркотика в свои руки.

В общем, Ифин был как гномья граната, готовая взорваться от малейшего сотрясения.

И поэтому, когда он, погруженный в свои мысли, у барной стойки неожиданно столкнулся с парнем в капюшоне, в этот момент поднявшимся со стула, он не нашел ничего лучше, как схватить того за грудки одной рукой и, занеся кулак другой, рявкнуть:

– Ты вообще смотришь, куда прешь, гусенок?!

Тот, не размениваясь на слова, в ответ просто вцепился Ифину ногтями в горло – да с такой силой, что у зельевара мгновенно потемнело в глазах. Казалось, чужак хочет вырвать ему кадык.

– Эй-эй! – к ним всполошенно подскочил развернувшийся от порога Люха. – Тебе нужны неприятности?!

Человек безропотно выпустил Ифина, который, кое-как опершись на барную стойку, теперь пытался отдышаться.

– Никаких неприятностей: ваш друг просто споткнулся. А я поддержал его, как мог, – тихо сказал посетитель.

Капюшон упал, обнажив отросшие светло-рыжие волосы и тонкие черты лица, столь миловидного, что одинаково хорошо смотрелось бы на мужчине и женщине. Однако выражение этого лица не предвещало ничего хорошего.

Ифин продолжал хрипеть и в панике ощупывать собственное горло.

Люхе очень не нравилась сложившаяся ситуация. В другой день он бы просто утащил своего горе-зельевара куда подальше, потому что мнение людей в этом трактире не стоило ровным счетом ничего, но сейчас за столиком у окна сидел его покупатель, перед которым, прах бы его побрал, все-таки нужно было «держать лицо».

Причем делать это следовало в бандитском стиле: исходя из того, что высшая добродетель – не интеллект, а сила.

– Пойдем выйдем, друг, нужно преподать тебе урок, – мысленно вздохнув, угрожающе процедил Люха и приготовился к болезненной драке с рыжим незнакомцем.

Но тут из дальней части зала раздался громовой хохот Роро Шэбонатти.

– Не трожь его, Люха! – замахал Роро обеими руками сразу. – Это мой человек. Мох, иди сюда, тебя раскрыли, придурок.

– Твой человек? – опешил Люха, оборачиваясь.

– Ну я же не совсем дебил один к вам приезжать, – осклабился Роро. – Хотя я не хотел светить сопровождением, кому это надо!.. Но если сейчас выбор стоит в стиле: Мох закапывает вас или вашу гордость, лучше все-таки второе. Официантка! Налей моим друзьям, мы еще немного поговорим.

Люха посмотрел на все еще пришибленного, очень злого Ифина и на горделиво-гневное и, кажется, слегка удивленное лицо того, кого Роро назвал Мхом. Ну уж нет, говорить вчетвером им сейчас точно не стоит.

– Мы пойдем, Роро. Встречаемся в восемь, где условились. Ты возьмешь своего бешеного пса с собой?

– Узнаете в восемь, – осклабился Шэбонатти.

Кажется, ему все произошедшее жутко подняло настроение. Мысленно ругаясь на чем свет стоит, Люха за шкирку схватил Ифина и потянул прочь из трактира.

А Роро Шэбонатти, или, вернее, Полынь, внимательно следил за тем, как рыжий приближается к нему и молча садится за стул.

Больше всего на свете Внемлющему сейчас хотелось побиться головой о стол из-за крайне неудачно сложившихся обстоятельств, а потом остаться в одиночестве и придумать, как тут быть, но образ наглого наркоторговца требовал, чтобы он с широкой ухмылкой одобрительно похлопал рыжего по плечу.

– Как ты его, а?! Красавчик Мох! Хотя я бы предпочел, чтобы ты и дальше сидел тише воды ниже травы, занимаясь своими делами.

– Я бы тоже… – протянул, неприязненно глядя на Внемлющего, принц Лиссай.

Все к пеплу пошло не по плану.

К пеплу!

Где бы бандит-наркоторговец разговаривал с подчиненным, если бы не хотел, чтобы их подслушали?

Полынь рассудил, что в древесной чаще. Это классика уединенных бесед в Лесном королевстве. В Шолохе достаточно с четверть часа расслабленно поблуждать в любом квартале, чтобы ноги сами вынесли тебя на какую-нибудь тихую незастроенную полянку. В Чернолесье дела обстоят еще проще: ровно пять минут идешь по прямой – и та-да! Ты неизвестно где, и подслушивать тебя могут только жуки-древоточцы и гнездящиеся в дуплах желтенькие овсянки.

Полынь и Лиссай удалились в рощу, начинавшуюся прямо от двора «Сливовой безмятежности». Изогнутые ветви буков переплетались, образовывая величавые куполообразные кроны, в густой тени которых себя прекрасно чувствовали растущие гурьбой разноцветные сыроежки и мхи. Мягкость и сырость последних приятно холодили ступни Внемлющего, затянутые веревочками сандалий, и, ходя туда-сюда по укромной полянке, пахнущей влажной корой и грибами, он, несмотря на весь свой скептицизм, мысленно не мог не поблагодарить такую дурацкую встречу за то, что она привела его в прохладное – наконец-то – место.

Мотнув головой, Полынь приступил к допросу.

– Ваше высочество, что вы здесь делаете?

– Я бы мог задать вам тот же вопрос, но догадываюсь, что вы работаете под прик-крытием. – Лиссай сел, прислонившись спиной к сероватому стволу бука. – Зачем вы изобразили, что я – ваш помощник?

«О-о-о, это будут тяжелые переговоры, – мысленно вздохнул Полынь. – Принцу только дай стянуть одеяло на себя; даже имея ответ на мой вопрос, он будет упорно пытаться перехватить инициативу. Ох-ох-ох».

– Затем, что в противном случае либо вы избили бы моих подопечных, либо они – вас. Первое недопустимо, потому что они нужны мне бодрячком сегодня вечером, а второе – потому что я, прах побери, служу вашему отцу.

– Прежде я не наблюдал за вами так-кой уж верности лесному королю, – Лиссай стрельнул в его сторону взглядом.

– Значит, плохо смотрели, – огрызнулся Полынь.

Ищущий, кажется, немного смутился.

Если у него после всех его путешествий и имелось по-настоящему слабое место, то именно такое: Лиссая так сильно пошвыряло по мирам, что он не был уверен в том, как и где следует себя вести. С одной стороны, вернувшийся принц умел постоять за себя и выставлял границы даже чересчур рьяно – сказывались непростые годы на чужбине. С другой стороны, иногда он явно колебался, пытаясь понять, что из его новоприобретенных привычек уместно в Шолохе, а что нет. Лиссаю недоставало золотого стандарта, мерила, по которому он мог бы сам оценивать собственное поведение, и тонкая натура художника мучилась из-за этого: его иногда прошибало слепящими молниями сомнений, опасений в том, что он перебарщивает с резкостью. Большинство людей не замечало этого нюанса в поведении «нового» принца, но Полынь всегда был более наблюдательным, чем другие. И поэтому знал: если суметь заставить Лиссая сомневаться в уместности собственных слов, то сможешь играть ведущую роль в общении с ним.

Нет, конечно, Внемлющий не испытывал потребности в том, чтобы вести везде и всегда. Это было бы ужасно скучно, в конце концов. Но в сложившейся непростой ситуации важно иметь возможность в нужный момент утихомирить Ищущего.

– Так зачем вы здесь, Лиссай? – Полынь скрестил руки на груди. – Я клянусь, что ваш секрет не покинет пределы этой поляны.

Ищущий вздохнул и, кажется, чуть плотнее вжался в дерево, прежде чем ответить.

– С тех пор к-как я вернулся в Шолох, меня то и дело мучают кошмары, – сказал он. – Поначалу мне удавалось превращать их в источник вдохновения для картин, но постепенно творческая польза ушла и остались только негативные последствия в виде плохого самочувствия и неприятного послевкусия. Я пробовал те и другие лекарства, но ничего не помогало. И вот одна знахарка из Рокочущих рядов посоветовала мне пить перед сном толченый корень калевонсума. Я приехал за ним. Вы когда-нибудь слышали об этом цветке?

– М-м-м, нет.

– И это неудивительно, с учетом того, что он растет только в Чернолесье, в излучине Безрассветной реки, и в очень малых количествах.

– Настолько малых, что не продается в столице? – прищурился Внемлющий.

– Именно так.

– Как теперь интересна ваша жизнь, Лиссай, – Полынь опустился