Наполеон и женщины - Ги Бретон

6 мая Первый Консул покинул Париж и устремился в Швейцарию. Прибыв в Женеву, он начал готовиться к этому грандиозному походу. Иногда, отложив проекты и карты, он мечтал о нежном теле Жозефины и писал ей. Вот одно из писем, где он в забавной форме шутливо обозначает цель своих вожделений:

«Милый друг, я сейчас в Женеве, уеду отсюда сегодня ночью. Я получил твое письмо от 27 (флореаля). Я тебя очень люблю. Я хочу, чтобы ты писала часто и верила, что ты мне дорога. Тысячу нежных ласк твоей „кузиночке“. Передан ей, пусть будет умницей. Понимаешь?»

Надо ли уточнять, что слово «кузиночка» в обиходе Бонапарта служило для обозначения того же объекта, что и выражение «маленькая черная роща», а именно — прелестной «маленькой корзиночки» очаровательной консульши…

Переход через Большой Сан-Бернар начался в ночь с 14 на 15 мая. Сорок тысяч солдат перешли перевал, нагруженные провизией, тоннами вина в бочках, амуницией, пушечными ядрами — все это тащили на огромных носилках из срубленных елей, по сто человек на каждые носилки. Мелас еще не осознал, что французы приближаются, а Бонапарт уже триумфально входил в Милан.

Среди празднеств, организованных в его честь, надо отметить концерт в знаменитом оперном Театре Скала, имевший галантные последствия.

Услышав замечательный голос певицы Грассини, Бонапарт мгновенно влюбился в нее, совершенно забыв, что два года назад, когда она выказывала ему знаки расположения, он ею пренебрег. Когда после концерта Бонапарт, еще более мраморно-бледный, чем всегда, подошел к певице и попросил представить его, она напомнила ему, что их знакомство состоялось, когда он был в Италии первый раз, еще юный и малоизвестный.

— Я была тогда в расцвете красоты и таланта, я пела в «Девах солнца». Я притягивала все взгляды, зажигала все сердца. Только молодой французский генерал остался холоден ко мне, а именно к нему я была неравнодушна. Как это странно! Когда я чего-то стоила, когда вся Италия была у моих ног, я отдала бы все за один Ваш взгляд, а Вы не обращали на меня внимания. А сегодня Вы домогаетесь меня, хотя я уже немного стою… О! теперь слишком поздно…

Чтобы доказать ей, что еще не поздно и что она «еще многого стоит», Бонапарт немедленно увез ее к себе, ужинал с нею, а потом, не в состоянии более сдерживать свои чувства, увлек ее к кровати, и она отдалась ему с громким, но мелодичным воплем.

Когда Бурьен наутро пришел к Бонапарту сообщить ему о сдаче Генуи, любовники еще нежились в постели.

13 июня Бонапарт покинул Джузеппину, чтобы сразиться с австрийцами при Маренго, немедленно одержал победу и быстро вернулся в Милан к постельным утехам.

«Самые страстные любовники, — пишет доктор Симон Вальтер в своем ученом исследовании „Секс и его окрестности“, — ощущают необходимость в передышке, временном отвлечении, когда восстанавливается сила человека, создается некий тонус, придающий нежной ветке твердость и шипы для защиты».

Подчиненные тем же закономерностям человеческой природы, что и все люди, Бонапарт и Грассини заполняли свои «антракты» общением с артистическими кругами Милана. Они принимали у себя композиторов, артистов, музыкантов, дирижеров. Однажды они пригласили певца Маркези, чей голос, как писал Арагини,. «пробуждал эхо в самых глубинах женского естества прекрасных слушательниц». Как все актеры, он любил бьющий в глаза шик, и скромная форма Бонапарта вызвала у него презрение. Поэтому, когда Первый Консул попросил его исполнить арию («аир»), он скривил лицо и ответил:

— Синьор Зенераль, если вы хотите хороший воздух (тоже слово «air»), прогуляйтесь-ка в сад.

Бонапарт не любил таких шуток. Маркези тут же был арестован и отсидел а тюрьме шесть месяцев.

На другом вечере Бонапарт познакомился с Кристалини, певцом, в голосе которого действительно пели звенел хрусталь. Певец имел тот же физический дефект, что и живший пятьсот лет назад Абеляр.

После концерта будущий император, который ценил высокие достоинства в любой форме выражения, возымел оригинальную идею — наградить кастрата почетным крестом храбрейших, воинской наградой, не очень подходящей в данном случае.

Победа при Маренго вызвала во Франции небывалый взрыв энтузиазма; три дня подряд танцевали на улицах, пускали фейерверки. Бонапарт начинал принимать в глазах французов облик сверхчеловека. До такой степени, что один изобретатель, которому была присуждена медаль на выставке, заявил в Тюильри:

«Я был бы доволен, если бы Первый Консул не давал мне этой медали, а сделал моей жене ребенка».

Этот поступок всех скандализировал: дискутировали о том, может ли быть почетный знак, присуждаемый за мужество, вручен человеку, лишенному главного атрибута мужественности.

Вмешалась Грассини:

— Бонапарт правильно поступил, присвоив ему этот крест. Он ценит этого человека…

— Но за что?..

— Э-э… Не иначе, как за его рану.,

Все расхохотались, а Бонапарт «понял, — сообщил нам потом Жюльен Бриссон, — что его любовница, как многие артистки, не выносит людей, лишенных чувства юмора…»

Бонапарт так гордился тем, что соблазнил «красивейшую певицу Европы», что решил привезти ее во Францию, выставить напоказ и тем стяжать новую славу.

25 июня в четвертом бюллетене Армии это сообщение преподнесли французам, которые не могли взять в толк, о чем идет речь — о военном трофее или капризе влюбленного. Однако парижане насторожились..

3 июля Грассини прибыла в Париж в большой карете-берлине, запряженной восемью лошадьми, выйдя из которой, она приветствовала толпу поистине королевским жестом. Влюбленный Бонапарт снял для нее особняк на улице Комартен, 762.

С тех пор Бонапарт крался сюда каждую ночь, инкогнито, завернутый в широкий плащ, а парижане, поглядывая на эти ночные рандеву в щелки оконных ставен, приходили к выводу, что нравы при новом и старом режимах довольно схожи, и некоторые старики, современники Людовика XV, живо вспоминали годы своей молодости.

14 июля 1800 года новая примадонна, по распоряжению Бонапарта, пела в церкви Инвалидов, превратившейся в храм Марса. Мелкий люд валил толпой насладиться голосом и полюбоваться лицом и роскошными формами «наложницы нового хозяина». Церемония имела успех, — как бы это сказать? — эротико-политического оттенка. Грассини называли «поющим ручьем», «Венерой демократии», «воплощением Французской Революции в вокальном выражении».

Довольно забавная роль для итальянки.

Она стала идолом столицы, получала от Бонапарта кругленькую сумму ежемесячного содержания — двадцать тысяч франков (шесть миллионов наших прежних "франков) в месяц, часто бывала у месье Талейрана и была принята даже у Пьера-Жана Гара в салоне с самым узким кругом посетителей — этот певец-педераст был так знаменит, что парижане копировали не только его манеры, но даже его нервный тик…