Правдивые истории еврейского местечка Черняхов - Идл Айзман

В пятнадцать лет Арончик уехал учиться сапожному ремеслу и через два года приехал уже совсем другим человеком: это был не голодранец Арончик, а предприниматель Арон Абрамович. В семнадцать лет открыл свою собственную сапожную артель и набрал пару таких же молодых голодранцев в подмастерье. Ах, какую обувь они шили, мой дорогой мальчик! У твоего отца был настоящий талант – шить дамские туфли. Все местные модницы заказывали у него обувь и щеголяли по нашим пыльным улицам в прекрасных атласных туфельках, расшитых золотыми и серебряными нитками. И даже мой строгий отец, глядя на меня исподлобья, хмыкал:

“Этот швицер Арончик таки стал Абраамовичем, кто бы мог подумать? А не выдать ли нам за него нашу Мирку? Что скажешь, Хана?”

Я краснела, убегала из дома, отсиживалась какое-то время в погребе, рисуя в своём воображении картины нашей с Ароном свадьбы…

Я очень хорошо помню тот день, когда в дверь нашего дома постучали, и вошли Арон и его мама, Ривка. Мне только исполнилось шестнадцать лет, и он пришёл просить моей руки. Арончик принёс в подарок туфли. Что это были за туфли, сынок! Царицы, наверное, ходили в таких туфлях по своим дворцовым залам. Белые атласные туфли, украшенные бисером и жемчужинками, стояли в коробке на столе, и все женщины, собравшиеся в доме, не могли отвести от них глаз. Папа позвал меня и спросил: “Ну что, Мирка, пойдёшь за него?” Я почему-то заплакала, а вслед за мной заголосила мама, бабушка, мама Арончика и моя младшая сестра Этя.

“Цыц, бабы! – грозно сказал отец и все тут же замолчали. – Мирка, что-либо одно из двух: или ты воешь, или ты выходишь замуж! Ну?”

Так состоялась наша помолвка. Свадьба была назначена на конец октября.

“Урожай собран, приходит время праздников и свадеб. Осень – очень хорошее время для свадеб!”, – сказал нам раввин, который должен был делать Хупу.

Нужно сказать, что все свадьбы были целым событием в жизни нашего местечка. И совершенно неважно, где проходила свадьба: в синагоге или в церкви, её отмечали все жители нашего местечка. Вместе готовили столы, вместе пили, вместе веселились… Вместе плакали…

Почему плакали, если свадьба, ты меня спросишь? Потому, что началась война! Я не буду описывать тот ужас, который охватил всех жителей нашего местечка. Война – это всегда страшно, мой мальчик! Страшное слово, страшные события, страшные последствия. Горечь и жестокость, кровь и ненависть, искалеченные судьбы, убийство невинных, горе матерей приносят на Землю войны. Реальность же была настолько ужасна, что никакие слова не могут передать то, что чувствовали люди, шедшие в газовые камеры, бросавшиеся под танк с гранатами, закрывающие своими телами дзоты…

Для евреев самым страшным новым словом военного времени было «гетто». Какое-то время мы жили в гетто, потом нам сказали взять всё самое необходимое и ценное и прибыть на вокзал. К этому времени не было уже моего отца Ицхака – он был убит на фронте практически в первые дни войны, об этом я узнала гораздо позже, через много-много лет, в тысяча девятьсот семьдесят пятом году, когда посетила родные места.

Не было моих старших братьев: они не успели уйти на фронт, и фашисты расстреляли их прямо на нашей улице, перед окнами нашего дома.

Не было и моей доброй, милой бабушки, сердце которой не выдержало такого горя.

Не было моей обезумевшей от горя мамы, которая повесилась на дверной ручке нашего дома, когда фашисты подкинули и поймали вилами мою сестру Этель, которой не было ещё и двух лет…

Никого, кроме Арона, у меня не было – он тоже не успел уйти на фронт. Мы так и не стали мужем и женой. Не успели… Ничего не успели…

Мы шли по центральной улице нашего городка, прошли мимо синагоги и мимо церкви… Наши соседи провожали нас со слезами на глазах, боясь как-либо выказать нам, шедшим с жёлтыми звёздами на одеждах, свою поддержку. Священник вышел из церкви и зачем-то нас перекрестил. Уже потом, много лет спустя я узнала, что именно он, местный священник, всю войну хранил у себя дома свиток Торы из нашей синагоги…

Вокзальная площадь, битком набитые вагоны, дорога длиною в жизнь… Я оглянулась, чтобы запомнить всё это: моё местечко, где я родилась, жила и где встретила свою первую и единственную любовь.

Этого местечка не было ни на одной карте Мира и всё же оно было. Оно и сейчас существует, мой мальчик. В моей памяти…»

Глава третья

Дорога, длиною в жизнь

Я всё понимаю: война, горе еврейской девочки, потерявшей всю свою семью, её несбывшиеся мечты… Какое это отношение имеет к моей семье – пока не ясно. Но имеет – это точно. Я испытал огромное искушение заглянуть на последнюю страницу тетради, где наверняка есть ответы на все мои вопросы. Я иногда так читаю книги – с конца. Зачем сидеть, переживать за несуществующих героев, когда можно, прочитав благополучный или не очень конец, спокойно узнать историю и судьбы персонажей, которые её творят. Но в данном случае мне почему-то не хотелось этого делать, хотя вопросы, копившиеся в голове, не давали мне покоя.

«А! Я боюсь пропустить что-то очень важное», – наконец сформулировал я своё отношение к прочтению тетради, чётко осознавая, что всё, что здесь написано, – не очередной вымысел какого-то писателя, а чистая правда. Страшная правда, которую мне и предстоит узнать.

«Здравствуй, дорогой Изенька, любимый мой мальчик!»

Может быть, Изенька – вымышленный персонаж? Гораздо проще рассказывать свою историю незнакомому человеку, можно ребёнку, а ещё лучше выдуманному: не предаст и не осудит. Видимо, таким человеком и был для этой женщины её Изенька.

«Имя какое-то странное, не находишь?», – спрашиваю себя и прислушиваюсь к себе же. Нет, не странное… Оно мне почему-то показалось очень близким и родным, как будто я слышал его в детстве. Только где и когда? Не помню…

Но вдруг я почувствовал, что волей-неволей становлюсь героем этой истории: я и есть тот самый Изенька, ведь это я читаю письма, а в письмах очень конкретное обращение к Изеньке, то бишь ко мне. Мама, судя по всему, уже прочитала их. Наверное, она тоже чувствовала себя Изенькой. Нужно будет спросить у неё…

«Здравствуй, дорогой мой Изенька, любимый мой мальчик! Тебе сегодня исполнилось пятнадцать лет, и я буду праздновать твой день рожденья, как если бы ты был рядом со мной. Я всегда накрываю стол на троих. Во главе стола сидит твой отец, справа от отца ты, слева я. Господи, как же ты на него похож, сынок! Те же чёрные кудрявые волосы, тот же взгляд, целенаправленный и