Побеждённые (Часть 1) - Ирина Головкина

Этот юноша, бывший лицеист с изысканными манерами и томными глазами, окончивший неожиданно для себя вместо лицея советскую трудовую школу, ухаживал довольно безнадеж-ным образом - Ася неизменно потешалась над каждым проявлением его любви. В этот раз, разговаривая очень мирно, они только что повернули с Литейного на Пантелеймоновскую, когда высокий сумрачный человек в рабочей куртке и кепке почти столкнулся с ними и, смерив их недоброжелательным взглядом, громко сказал:

- Аристокрация... Не всех еще вас перевешали!

Юноша и девушка растерянно взглянули друг на друга.

- Господи, .что же это?! - воскликнула Ася и остановилась.

- Пойдемте, пойдемте скорей! - воскликнул Шура и повлек ее за руку. Не оборачивай-тесь! Впрочем, он не идет за нами. Какое у него было злое лицо!

- Шура, что мы ему сделали? Они ведь уже расстреляли наших отцов... Неужели же и наше поколение надо резать и гнать? Неужели же мало крови?

- Это называется классовой борьбой, Ася. Мы хотим жить, учиться, быть счастливыми, но мы уже приговорены - вопрос о сроках только. Мы хватаемся, кто за иностранные языки, кто за науку, наша образованность пока еще якорь спасения, но они хотят иметь свои кадры, и когда создадут их - нас, бывших, будут выкорчевывать, как пни в лесу.

- Шура, да в чем же мы виноваты? Когда началась революция, мне было семь лет, а вам десять.И еще, как мог он знать, кто мы по происхождению? Если бы мы прогремели мимо в золоченой карете, но мы - как все, мы одеты ничуть не лучше окружающих!

Он прижал к себе ее локоть:

- Тут не нужно кареты, Ася! Вас выдает лицо - оно слишком благородное. У вас облик сугубо контрреволюционный. Да и мой вид тоже очень и очень характерный! Недавно я зашел в кондитерскую, а продавщица говорит: "Вид господский, килограммный, а покупаете вовсе незаметную малость".

Ася засмеялась, а потом сказала:

- Милый килограммный Шура, мне очень грустно!

В этот вечер неожиданно раздался звонок - редкость в опальном доме. Открыв, Ася увидела невысокую худощавую фигуру молодого скрипача - еврея из музыкальной школы.

- Доди Шифман! - радостно воскликнула Ася и вылетела в переднюю.

- Здравствуйте, Ася! Я пришел сообщить, что репетиция нашего трио состоится не в пятницу, а завтра; заведующий инструментальным классом поручил мне вас предуведомить. И еще... у меня вот случайно билеты в "Паризиану", идет хороший фильм... Не пойдете ли вы со мной?

- С удовольствием, конечно, пойду! - Ася подпрыгнула и уже схватилась за пальто, но, обернувшись на француженку, встретилась с ее суровым взглядом.

- Вы разрешите мне, мадам? Или следует спросить бабушку? - растерянно пролепетала она.

- Laissez-moi parter moi-meme avec M-me votre grande mere*,- ледяным тоном отчеканила француженка и вышла.

* "Позвольте мне самой поговорить с вашей бабушкой" (франц.)

Напрасно прождав две или три минуты, Ася выбежала в соседнюю гостиную и оказалась перед лицом выходившей из противоположной двери Натальи Павловны.

- Это что? В пальто прежде, чем получила разрешение? Ты не советская девчонка, чтобы бегать по кинематографам с неведомыми мне личностями.

- Бабушка, это Доди Шифман, - скрипач из нашей музыкальной школы.

- Что за непозволительная интимность называть уменьшительным именем постороннего молодого человека? Выйдешь замуж, будешь ходить по театрам с собственным мужем, а этот еврей тебе не компания.

- Бабушка, да ведь Доди слышит, что ты говоришь! За что же его обижать! А по имени у нас в музыкальной школе все называют друг друга.

Ася выбежала снова в переднюю и, увидев, что Доди там уже нет, вылетела вслед за ним на лестницу.

- Додя, подождите, остановитесь! Мне очень неприятно, что вас обидели! Бабушка - старый человек, у нее много странностей; меня она ни с кем никогда... - и, настигнув молодого скрипача, ухватилась за рукав его пальто.

- Я все отлично понял, товарищ Бологовская, бабушка ваша не дала себе труда даже снизить голос.

- Доди, милый! Не подумайте, что я в этом участвую и тоже думаю так! В первый раз в жизни мне стыдно за моих! Евреи - такой талантливый народ Мендельсон, Гейне... Пожалуйста, не обижайтесь, Доди! Иначе мне тяжело будет встречаться с вами, и трио потеряет для меня свою прелесть. Извините? Ну, спасибо. До завтра, Доди!

В этот день Наталье Павловне дано было еще дважды выявить всю неприступность своих позиций и величие своего духа, которого не могла коснуться тень упадничества. Этот день поистине был днем ее бенефиса.

Вскоре после того, как она указала надлежащее место молодому скрипачу, зазвонил телефон и трубка попала в руки Натальи Павловны. Говорил профессор консерватории - шеф Аси, который просил, чтобы Ася явилась к нему на урок в виде исключения в один из номеров Европейской гостиницы. Дело обстояло весьма просто - маэстро был в гостях у приезжего пианиста - гастролера и, сидя за дружеским ужином, внезапно ударил себя по лбу и воскликнул:

- Ах, Боже мой, я забыл, что через десять минут у меня урок! - и рассказал собеседнику о своей неофициальной ученице.

- Так пригласите ее сюда, и тогда это оторвет у вас какие-нибудь полчаса, кстати, и я ее послушаю, - отозвался второй маэстро.

Сказано - сделано. Но для Натальи Павловны вся ситуация представилась совсем в иной окраске...

- Что? Девушку в гостиницу? Этому не бывать. Нет. Нет. Если ваш гость желает послушать мою внучку - милости просим к нам. И никаких исключений!

Но завершающее выступление Натальи Павловны было великолепно в самом истинном значении этого слова: она уже сидела за вечерним чаем со своими друзьями-домочадцами, когда навестить ее явился один из прежних знакомых. Разговор зашел о положении эмигрантов.

- Как бы ни было оно тяжело, а все-таки несравненно легче нашего, позволил себе заметить гость. - Мы с вами, Наталья Павловна, сделали очень большую ошибку - нам следовало уже давно уехать с семьями. В двадцать пятом году в Германию выпускали очень легко, и я уверен, что там наша жизнь шла бы нормально.

Наталья Павловна нахмурилась:

- Нормальной жизнь на чужбине быть не может. Мне, русской женщине, просить убежища у немцев? Мой муж, мой брат и оба мои сына сражались с немцами.

- Помилуйте, Наталья Павловна, вы предпочитаете иметь дело с большевиками? Кажется, они уже достаточно себя показали!

- Я бы отдала все оставшиеся мне годы жизни, лишь бы увидеть конец этого режима, - с достоинством возразила старая дама, - но это наша, домашняя беда. Пока я в России, я дома и лучше кончу мои дни в ссылке, чем буду процветать за рубежом.

Головка Аси слегка вскинулась от радостной гордости за бабушку, а глаза мадам восторженно сверкнули.

Впечатления этого дня растравили Асю. Перед сном она по своему обыкновению поцеловала маленький эмалевый образок, стоя уже раздетая на коленях в своей кровати. Этот эмалевый образок и плюшевый старый мишка две только вещи принадлежали лично ей во всем доме. Но ей и не нужно было ничего. Улегшись, она некоторое время ворочалась с боку на бок, вспоминая обиду Шифмана, звонок из Европейской гостиницы и гордый ответ бабушки о жизни в эмиграции; но потом мысли Аси стали отлетать куда-то вдаль, где сияло голубое детское небо.

Глава тринадцатая

Льстецы, умейте сохранить

И в самой подлости оттенок благородства.

А. С. Пушкин.

Печальное оцепенение этих дней было прервано неожиданным событием: к Наталье Павловне явился внук ее приятельницы еще по Смольному институту, а потом всегда желанный гость - Валентин Платонович Фроловский - и сообщил, что, находясь в командировке в Москве, он в одном крупном учреждении встретил внука Натальи Павловны от дочери, которая пропала без вести со всей семьей во время военных действий в Крыму, - Мишу Долгово-Сабурова.

Наталья Павловна была поражена - до сих пор люди только пропадали, и вот наконец, кто-то нашелся! Хоть одна утешительная весть! Она хотела тотчас писать внуку, но Валентин Платонович разразился речью, исполненной дипломатических тонкостей и очень длинной.

Смысл ее сводился к тому, что Михаил не захотел узнать Фроловского и тот на всякий случай узнал в справочном окне, работает ли в данном учреждении Долгово-Сабуров. Выяснилось, что такого нет, а есть только Сабуров. Так как имя и отчество совпали, можно было заключить, что Михаил, по всей вероятности, нашел удобным несколько изменить свою фамилию... Быть может, он точно так же изменил и кое-что в своей биографии. Все это очень извинительно в такое жуткое время. Очень быстро составился план действий, Валентин Платонович через три дня уезжал в новую командировку в Москву: порешили , что Ася едет с ним и с вокзала он отвозит ее в учреждение, где работает Михаил. Все складывалось очень удобно, к тому же в комиссионном магазине продалось хрустальное блюдо и ваза баккара - еще одно осложнение было, таким образом, устранено. Наставлений Ася получила великое множество от всех окружающих, но Наталья Павловна изложила ей свои только перед самым отъездом, пригласив ее в свою комнату, - ни в какие театры или рестораны даже с Валентином Платоновичем, с вечерним поездом обязательно обратно, по пути - никаких знакомств, чтобы не повторилось историй вроде той, с Рудиным. Михаилу было велено передать, если служит, пусть бросает службу и едет - семья дороже. Только в случае, если он студент - пусть остается пока в Москве: попасть в высшее учебное заведение настолько трудно, что бросать его было бы легкомысленно. В этом случае пусть приезжает на первые каникулы.