Не бойся, тебе понравится - Агата Лель

Решаю, что не произойдёт ничего страшного, если я рассмотрю всё подробнее в своей комнате, поэтому вешаю ручку сумки на плечо и уже собираюсь покинуть этот пыльный островок, как вдруг замечаю под небольшим круглым окном необычный сундук. Добротный, деревянный, с нарисованными выцветшими цирковыми слониками на потрескавшихся стенках.

Опустив сумку обратно на пол, подхожу к сундуку и тяну на себя довольно тяжёлую крышку, а там...

...настоящий привет из далёкого детства. Пожелтевшие от времени альбомные листы с рисунками и самодельными открытками, потрёпанный плюшевый заяц без одного глаза, деревянный паровозик и маленькие вязаные детские пинетки.

Ясно одно - это мамины сокровища. Только мамы хранят такие милые сердцу вещицы.

Вынимаю открытку из цветной бумаги из кучки почти таких же. Ближе к центру криво прилепленный так же криво вырезанный цветок и надпись: "С 8 мартом мамачка. Эмиль" и огромное количество восклицательных знаков.

В какой-то прострации рассматриваю детские рисунки, на всех неизменно вся палитра существующих красок: вот двенадцатицветная радуга, вот зелёное поле с россыпью цветов, вот танк, дуло у которого в три раза больше самого танка.

А потом я нахожу стопку фотографий и вижу на них маленького Эмиля: сначала новорожденного с глазами-бусинками и практически лысой макушкой, затем в костюме супермена на утренникев детском саду, потом за школьной партой - с прилежно зачёсанной на бок чёлкой и без двух верхних зубов. Но что показалось мне самым удивительным, это то, что он везде улыбается - широко, открыто. Везде он выглядит таким счастливым. Кроме одного фото, рядом с ещё молодым отцом. Виктор выглядит худее, чем сейчас, и волосы его чуть гуще, а вот сам Эмиль насуплен и явно чем-то недоволен. Хотя не удивительно - чему радоваться, когда твой отец полный придурок.

А потом я вижу на фото её, его маму. Молодая чуть полноватая женщина с открытым взглядом и притягивающей взгляд улыбкой. Она обнимает сына одной рукой за худенькое плечо, а другой показывает куда-то на камеру... Или на того, кто делал это фото.

Объективно - моя мама красивее, выше, стройнее, но неужели надо бросать своих жён только потому, что с годами они теряют прежнюю привлекательность?

Неожиданно мне стало жаль эту женщину. И пусть этот невозможный Виктор все пятнадцать по десятибалльной шкале мерзости, но Ада говорила, что мама Эмиля его очень любит, и стало быть она сильно страдает сейчас... И мой отец тоже страдает. И Эмиль, хоть не показывает вида, переживает тоже!

Он такой счастливый на детских фото, по-настоящему счастливый. А сейчас его губы вечно сомкнуты, я ни разу не видела, чтобы он смеялся или даже улыбался так, как на этих фотографиях. Я даже думала, что в робота-Эмиля вообще не вживлена при рождении эта функция - улыбка.

Что же случилось? Почему он стал таким... холодным?

Ниже лежит ещё стопка фотографий, тянусь, чтобы рассмотреть и их, как вдруг...

- Лея? Что ты здесь делаешь?

Резко оборачиваюсь и врезаюсь взглядом в бледно-голубые радужки Виктора. Судя по его лицу - он не слишком рад меня видеть.

Подбираю неверной рукой выроненные от неожиданности снимки и поднимаюсь с колен.

- Эмиль... ваш сын попросил меня понести кое-что из вещей.

- Из этого сундука?

- Нет...

- А зачем ты полезла туда, куда тебя не просили?!

Эмиль совершенно не похож на отца внешне: Виктор ниже, не такой крепкий и цвет глаз совсем иной, но одна общая черта у них с сыном всё-таки есть - они оба по мановению невидимой волшебной палочки могут врубить на полную мощность режим "ненависть".

- Извините, я случайно заглянула... - теряюсь, словно застуканная на месте преступления воришка.

- Случайно... - хмыкает. Я вижу, как он взбешён, но что-то всё-таки удерживает его от того, чтобы не обложить меня благим матом. А он хочет, вижу.

Он ненавидит меня не меньше, чем я его. И хоть его сына я порой тоже терпеть не могу, но оттенки у моей неприязни к ним абсолютно разные. Если Эмиль периодически бесит меня своим высокомерием, то Виктора я презираю, не уважаю, считаю трусливым недостойным ничтожеством. И это неизменно. Ни одна сила не заставит меня проникнуться хоть каплей тепла к этому человеку.

- Ладно, Бог с ним. Спускайся ужинать, - цедит, отряхивая пыль со штанины. - Нина приготовила отбивные и блинчики.

Отбивные, блинчики... Прямо-таки из кожи вон лезет.

Неужели любовь способна менять людей настолько? Кардинально! И что это за любовь такая, что крадёт у людей их индивидуальное Я?

Мама любит работать, развиваться, а в свободное время посидеть с бокалом вина за чтением лёгкого женского романа. Здесь же она с лёгкой руки Виктора превратилась в покорную домохозяйку выполняющую все прохоти своей новой "предзакатной" любви.

- Сейчас спущусь.

Подцепляю ручки спортивной сумки и, обогнув хозяина дома, спускаюсь по шаткой лестнице вниз, даже не заметив, что сжимаю в другой руке потрёпанного одноглазого зайца.

Часть 22

***

На следующий день Эмиль сам находит меня в аудитории. Это произошло настолько неожиданно, что я подавилась яблоком.

- Привет, - его огромная фигура вырастает напротив моей парты, и я перестаю жевать, уставившись на него во все глаза.

Не то, чтобы я не думала, что он меня найдёт, нет, скорее даже наоборот - я ждала этого момента. Ведь не зря же я тащила сюда найденную на чердаке сумку. Но я не ожидала, что это будет вот так, в аудитории, при всех. Хотя "все" звучит громко - в кабинете человек пять вместе со мной, остальные слоняются где-то по коридорам.

Эффект неожиданности - первая причина моего ступора, а вторая... сошедшее с катушек сердце. Я ощущаю его везде: в горле, в животе, в пятках. Оно заполонило грудную клетку настолько, что не осталось места протолкнуть плохо пережёванный остаток позднего завтрака.

Здесь явно что-то не чисто. Наверное, пора посетить кардиолога. Может, мне не подходит местный климат?

- Привет, - отвечаю немного