Книга домыслов - Эрика Свайлер

Изнемогая от спертого воздуха и неприятных флюидов, мадам Рыжкова распахнула дверь своего фургона и окинула взглядом напитавшуюся дождевой водой поляну. А потом она услышала крик. Дрожание в затылке… Холод, который ощущает женщина, когда мертвый произносит ее имя. Она слышала этот крик прежде. Она преодолела моря и океаны, лишь бы никогда его больше не услышать. Мадам Рыжкова тотчас зажмурилась, желая воскресить в памяти образ дорогой бледной мужской руки с прямоугольной формы кончиками пальцев, исчезающей в холодных водах реки. Когда старуха вновь открыла глаза, то увидела бегущую тень ее ученика. Он бежал туда, где спала утопленница. Губы Рыжковой скривились. Она сплюнула, чтобы не произнести этого слова вслух, но удержаться было ой как непросто. Русалка.

Встав с первыми лучами солнца, Пибоди увидел их вместе. Два измученных усталостью тела, наполовину зарывшиеся в солому из разорванного матраса. Рука Амоса крепко обнимала Эвангелину за плечи. Пальцы гладили уродливый синяк. Эти двое представляли собой угловатую головоломку, в которой, впрочем, каждая часть была на своем месте. С тех пор как мистер Пибоди в последний раз испытывал желание, юношеское томление, минуло очень много времени, по крайней мере лет десять. Тогда еще жива была его супруга. Ему хотелось пригладить непослушные патлы на голове парня, но Пибоди решил, что лучше их не будить. Старик осторожно опустил холстину и похлопал себя по ноге, поздравляя с удачей. Будущее предвещало рождение замечательных детей – мальчиков-дикарей и русалок, предсказателей и танцоров, приносящих доход красавиц и красавцев.

Глава 9

15 июля

Шелест бумаги разбудил меня. Значит, Энола проснулась и теперь, сидя за столом, листает мою записную книжку. С одной стороны головы волосы смялись, придавленные подушкой. Входная дверь поскрипывает, впуская в дом пахнущий солью ветер с пролива. Я зевнул. Не взглянув в мою сторону, сестра указала рукой на стоящую на полу дымящуюся чашку кофе. Да, мы оба знаем, что, прежде чем говорить, следует выпить кофе.

Кофе просто ужасный, подгоревший, но то, что мне не пришлось его заваривать, делает напиток гораздо вкуснее. Балансируя на задних ножках стула, Энола попивала из своей чашки.

– Спасибо.

– Я заглянула в твою записную книжку, – сказала сестра.

– Я заметил. Я был бы тебе очень признателен, если бы ты не рылась в моих вещах.

– Имена тех женщин… Они что, родственницы?

– Насколько можно судить, да. Ты ведь знаешь людей цирка. Когда имеешь с ними дело, всегда трудно определить, кто есть кто.

Имена имеют свойство меняться, люди исчезают, покинув шоу и сменив фамилию, а уйдя на покой, желают вести спокойную жизнь анонима, носясь по жизни на крыльях попутного ветра.

– Они все утонули.

Что-то в ее голосе заставило меня сказать:

– Мои источники несколько неоднородны.

Сестра слегка прикусила губу.

– Ты думаешь, они покончили жизнь самоубийством?

– Может, так, а может, нет. Алиса так думает.

Объяснить рационально эту череду смертей по-другому просто не получалось, хотя ничего рационального во всем этом и не наблюдалось.

– Возможно, некоторые из них – несчастные случаи, – добавил я.

– Я всегда знаю, когда ты врешь. Тебе это известно? У тебя при этом дергается левая рука.

Энола, приподняв ногу, уперлась ею в стол. Одежда ее измялась после сна, а юбка висела как пожеванная простыня. Она засунула большой палец в рот, прикусила его, а затем ударила себя по руке, словно наказывая за что-то.

– Все из-за этой книги? – спросила сестра.

– Я люблю загадки, а эта не из простых.

Правда ли моя рука подергивается? Ночью Энола вела себя как мама. Осталось девять дней. До чего? Сейчас сестра полна сил и энергии. Я что-то упустил в своих рассуждениях. Не связано ли это с возрастом? Маме было тридцать два, когда она утонула. Ее мать была моложе, как мне кажется. Селина Дувел. Черт побери! Следует все еще раз проверить.

– Ну ладно, продолжай врать, – сказала Энола и потянулась, хрустнув, казалось, всеми позвонками. – Я хочу пойти поплавать. Надевай свои плавки, если боишься, что я могу утонуть. Или ты за себя боишься?

Сестра рассмеялась, а у меня похолодело в животе.

Мы вместе спустились к морю. Мечехвосты со своими дьявольскими шипами, подобно сверкающим на солнце камням, устилали линию прибоя.

– Вода голубая, и медуз нигде не видно, – ступая в воду, сказала сестра. – Хорошо. Только я терпеть не могу этих чертовых мечехвостов.

Она смотрела сквозь прозрачную воду в глубину. Там и впрямь было очень много этих крабов.

– Они безвредные, даже ущипнуть тебя не могут.

– Такое впечатление, что они неспроста здесь собрались.

Энола бегом кинулась в воду. Во все стороны полетели брызги. Я устремился вслед за ней. От холода перехватило дыхание. Мы улыбались друг другу. Затем сестра погрузилась в воду с головой. Над поверхностью остались лишь ее коротко стриженные волосы. Хотя соленая вода жжет глаза, я решил не зажмуриваться. Глаза сестры прикрыты. Лицо напряжено. Я начинаю считать по привычке… Возможно, из любопытства. Сколько времени она сможет оставаться под водой? Одна Миссисипи, две Миссисипи… Энола подгребает под себя и, делая небольшие круги, опускается на глубину. Я следую за ней. Восемь Миссисипи…

Саймон.

Часть ее осталась здесь, в воде. Я услышал мамин шепот и ощутил страх вперемешку с тоской по ней. Теперь, когда Энола вернулась домой, мама тоже здесь. Я схватил сестру за руку. Какая же она холодная и скользкая, словно рыба! Я дернул ее на себя. Глаза сестры раскрылись. Я достаточно тяжелый, чтобы удержать нас обоих у дна, не давая всплыть на поверхность. А то, чего доброго, Энолу может унести течение в открытое море, словно кусок дерева. Сестра увидела, что я отсчитываю на пальцах пятисекундные интервалы пребывания в воде, и отрицательно замотала головой. Сорок Миссисипи…

Саймон.

Энола, извернувшись, дрыгнула изо всех сил ногами, оттолкнула меня, а затем устремилась к поверхности.

– Господи, Саймон! – пролепетала она. – Ты понятия не имеешь, когда я ныряла в последний раз! Черт тебя побери! Ты меня чуть не утопил.

Убийство… Всегда есть подозрение, что смерть насильственная, но только не в случае с моей мамой. Ничего подобного.

– Ты даже не запыхалась, дышишь ровно, – смахивая воду с глаз, возразил я. – Ты всегда умела дольше меня задерживать дыхание.

– Да, но это в прошлом, – помрачнев, произнесла Энола.

Мы оделись, не сняв мокрых купальников. Сестра хотела, чтобы соль, высохнув, осталась на ее коже.

– Летнее ощущение, – сказала она.