Темный Нижний - Матвей Геннадьевич Курилкин

Если со Смородиной справишься, то уж обычная речка в Яви ничего тебе не сделает, не сумлевайся даже. Всё, уходи. Устала. Давно гостей не было.

«Да что у них у всех за привычка, отсылать меня куда подальше! Вот вроде бы только что вполне нормально общались, рассказывали интересное, и вдруг — всё. Устала. Интровертка хренова!» — недовольно подумал Птицын, и послушно вымелся из избы. Эльвира, безмолвной тенью, следовала за ним. Искомую речку он сначала услышал — низкий, тяжёлый рёв пробирал до костей, заставлял дрожать поджилки. Этот звук даже сравнить было не с чем. Порой казалось, впереди огромная, разъярённая толпа, но уже в следующий момент всякое сходство с чем-то, что могут издавать живые существа, исчезало и гул становился совсем неопределимым.

Наконец, река показалась. Редкие деревья расступились сами собой, и Валерка со спутницей вышли на берег — из костей, конечно же. То есть сначала, не разглядев, Птицын принял их за крупную гальку, но потом понял свою ошибку. Особенно впечатляли черепа, пялящиеся на него своими глазницами. Впрочем, сама река впечатляла гораздо сильнее. Чёрное жидкое ничто — так, наверное, можно было эти воды назвать. И это ничто было совсем недобрым. Даже мыслей о том, чтобы подойти поближе не возникало — берег периодически грызли протуберанцы речной воды, накрывали собой погрызенные прежними волнами остатки костей и растворяли их в себе полностью.

Валерка покосился на спутницу.

— Эльвира, ты как? Я так понимаю, тебе эта штука особо вреда не нанесёт? Может, сама? — спросил Валерка. Ну да, струсил. Очень уж агрессивной, жестокой, и ненавидящей казалась эта река. Вроде и удивляться нечего — это ведь сама смерть течёт в берегах из черепов. Сущность, которая ненавидит всё живое. Сущность, которая стремится уничтожить всё вокруг, превратить в часть себя, предать забвению. Мёртвый ужас.

— Я не вижу тот берег, — ответила мара. — Она не отпустит.

Валерка берег видел. Рассмотреть, что на нём находится не мог, точнее, забывал, стоило отвести глаза, но видеть — видел. Только толку с того? Даже близко подойти к воде он боялся.

— Тогда будем искать мост, — вздохнул Птицын. — Тут вроде должен быть где-то.

Двинулись вниз по течению. Была у Валерки мысль, что нужно идти вверх, там же, вроде как, река должна быть уже, но оказалось, что категории реального мира к Смородине не применимы. Стоило двинуться в сторону, противоположную течению, и оно сменило направление. Вот так просто, моргнул — и, оказывается, что река течёт в ту же сторону, куда он идёт. Птицын на это только плечами пожал — какая разница, в конце концов? Пусть течёт, куда хочет. Зачем её вообще течь? Потом сообразил — она движется туда, куда движется время. Вернуться в прошлое невозможно, поэтому и Валерка может идти только вниз по течению.

И опять — сколько бы они ни шли, и моста не было. В какой-то момент Птицыну показалось, что он идёт уже много лет. «Сколько там, в сказках, нужно было сапог стоптать железных, чтобы куда-то дойти?» — подумал Птицын. Он уже что только не придумывал. И ориентиры искал, и к реке обращался — вспомнил, что Смородина покоряется вежливым молодцам, а невежливых топит. Вот, пытался с рекой договориться. Но чёрные бурлящие воды оставались к его словам равнодушны.

Человек, как известно, привыкает ко всему. Вот и Валерка в какой-то момент понял, что его уже не пугает Пучай-река. Это ведь просто смерть. Да, она отбирает жизнь, но ведь она для этого и нужна. Смерть — это вообще самое лучшее изобретение природы. Без смерти нет развития. Родители умирают для того, чтобы их потомство могло развиваться. И изменяться. Это ведь не к людям относится. Не только к людям… да и не было бы людей, если бы не было смерти. Те, давным-давно появившиеся простейшие животные, набор из нескольких молекул делились и умирали, а на их телах взрастали другие животные. И так сотни, тысячи, миллионы раз. И каждый раз очередное поколение чуть-чуть изменялось, пока не появились люди, пока не появился он, Валерка. Когда-нибудь и ему придётся умереть, чтобы освободить место для следующих поколений, которые, конечно, тоже будет совсем другими.

Птицын так глубоко задумался, что чуть не рухнул в костяное крошево, споткнувшись об металлический трос.

«А откуда здесь трос?» — вяло подумал парень. — «А! Этот трос держит опору моста!»

Да, они дошли до него. Калинов мост выглядел совершенно непрезентабельно. Как будто самоделка какая-то. Так в некоторых деревнях предприимчивые жители делают пешеходные мостики через ручей — набросают ржавых металлических листов, прихватят кое-где сваркой. Если нужна особенная надёжность, можно центр моста придержать тросами, натянутыми на какой-нибудь столб на берегу. Ну и ещё партия тросов, как противовес, в противоположную сторону, чтобы этот столб вместе с мостом не смыло.

— Вот он, мост, — кивнул Птицын. — Пойдёшь?

— Я не вижу, — сказала Эльвира.

«Ну, следовало ожидать», — подумал Валерка. Он уже и так догадывался, что по мосту придётся переходить самому, не отвертишься. И в целом он был даже не против. Река уже не казалась такой страшной.

Глава 17

В которой Валерка со всеми ссорится

Мост слегка покачивался под ногами, и ещё — поскрипывал. В другое время и в другом месте у Валерки бы поджилки тряслись — не дай бог ржавое железо провалится под ногами, и полетишь ты вниз, ещё попутно пропорешь себе всё, что можно, ржавыми краями. Но сейчас парень не переживал. Он уже понял, что всё здесь — и река Смородина, и Калинов мост, выглядит так, как он это представляет. Получше бы фантазия работала — было бы какое-нибудь шикарное произведение искусства с коваными перилами дивной красоты и прочие изыски.

«Так что какая разница? Эльвира вон вообще не видит никакого моста. Подозреваю, оттого, что просто не помнит, что такое мост, — объяснил сам себе Птицын. — Так что мост достаточно надёжный, никуда не денется. А вот истории про охрану, которую ещё и побеждать надо, наводят на неприятные подозрения». Очень не хотелось сейчас с кем-то драться и кого-то одолевать. Хотелось достичь уже цели, добраться до того берега. И, вот удивительно, путь прошёл без происшествий. Они шли по ржавым листам, вокруг был туман, а где-то глубоко внизу, гораздо глубже, чем представлялось, когда они вступали на мост, умиротворяюще гудела Пучай-река. Левую руку Птицыну цепко сжимали ледяные пальцы Эльвира. Нежить так и не смогла ступить на мост, пока Валерка не взял её за руку. Она и теперь не видела, по чему ступает, он уточнял.

Наконец, мост закончился, и они оказались на той стороне. Откуда-то Птицын чётко знал, что достиг, наконец, цели. Даже не так. Он достиг всех целей вообще. Он там, где и должен закончиться любой путь. Каждый когда-то окажется в этом месте, и совсем не важно, каким способом. Вряд ли многим в последнее время доводится перейти по Калиновому мосту. Это совсем неважно. Смерти можно достичь множеством способов, а вот избежать пока ни у кого не получалось.

— Ну вот и пришли, — тихо сказал Валерка, разглядывая пейзаж. Пальцы у него в руке вдруг потеплели, как будто он в самом деле сжимает руку живого человека.

— Здесь покойно, — сказала Эльвира. Впервые она заговорила сама, первая.

— Да…

Пейзаж не отличался выдающейся красотой. Поле, раскинувшееся перед ними, может быть и играло когда-то яркими красками. Весной, когда всё цветёт и буйно лезет в рост. Когда всякое живое существо изо всех сил стремится есть, убивать и размножаться, чтобы успеть оставить потомство и продолжить себя в вечности. Нет, это поле было осенним. Пожухшая, пахнущая влагой и немного прелью трава, узкая колея грунтовой дороги, уходящая куда-то вдаль, да чуть сероватое небо над головой. Это всё равно было красиво — глядя на этот пейзаж глаз отдыхал. Вообще всё здесь говорило об отдыхе.

Валерка оглянулся, и совсем не удивился, что моста за спиной нет, а река Смородина продолжает нести свои едкие воды по руслу времени.

— Я пойду, — улыбнулся он маре. Та ничуть не изменилась, но смотреть на неё стало проще. Спокойнее. — А то ещё немного, и я решу остаться здесь, очень уж тут хорошо. Вон уже и мост пропал, что