Дом кукол - К. Цетник

Эти девушки-цветочницы, наверное, останутся здесь последними. Возможно, они доживут до минуты освобождения. Что будет с цветочницами, когда их переведут в другой лагерь? Теперь им улыбается судьба, они живут дольше остальных, но как только освобождается кровать в одном из розовых бараков, тут же берут «цветочницу».

Очередь двигалась, приближаясь к столику врача. Обследованные выбегают из барака; в руках у них лагерный передник — они довольны.

Феля наставляла Даниэлу, как следует вести себя во время «забав», как остерегаться во время обследования. Она сама должна предложить немцу свое тело, и тогда он не вздумает написать о ней «рекламацию». Но Даниэла никогда не сможет вести себя так, как Феля. Феля слеплена из другого материала. Феля — счастливый человек. У нее сильный характер, она собранная, бесстрашная Даниэла совсем не такая — она слабая, и нерешительная. Что делать? Некому помочь ей. Такой уж она родилась. Даже рассказ Фели о немецком офицере не доходит до ее понимания. У нее не укладывается в голове, что можно так разговаривать с немцем. Ни одна из девушек не набралась бы храбрости и не посмела бы так поступить. Нет! Ни под каким видом, ни при каких обстоятельствах она не посмеет так поступить. Да, Феля действительно счастливый человек.

С моста часовой нагибается и кидает крошки хлеба двум белоснежным лебедям, плавающим по озеру… Очередь двигается к столу. Оголенные руки девушек походят на длинные шеи белоснежных лебедей… «Ученики и ученицы с наступлением каникул в школе гуляют в парке, поднимаются на деревянный мост над озером и бросают куски хлеба плавающей на озере белоснежной лебеди…»

Кальфакторши подводят новенькую к столу врача. В окне отражаются гордые лебеди…

Даниэла должна приготовиться. Стриженая голова врача наклонена над микроскопом. Выбритый затылок красноват и нагоняет жуткий страх.

Вот голова врача поднимается над микроскопом. Движение пальцем — девушка уходит. Теперь уже ничто не отделяет Даниэлу от стола. Врачиха уставилась на нее. Неужели узнала? О, боже… кажется рот врачихи напоминает рот рыбы. Углы рта опущены глубоко. На что она так смотрит?.. Она ее, наверно, узнала! Еще минута, и она прикажет увезти ее в закрытую часть барака. Может быть, зараженные все-таки продолжают жить в больнице. Что задумал этот рыбий рот? Почему она так уставилась на нее? Что она увидела на ее теле?..

Полукруг верхней губы поднимается в медленной улыбке.

— Какой чудесный цвет тела! Точно как мундир эсэсовца!.. Какие глаза!.. Какой изгиб тела!.. Подойди сюда, шлюха, я осмотрю тебя!

Не узнала! Только бы не узнала ее… Храни меня, боже!.. Феля ее наставляла, как не заразиться. Что же там, на прозрачном стеклышке?.. Стриженая голова смотрит в микроскоп одним глазом. Даниэле видно только пустое стеклышко. Что там, в той половине барака? Запомнит ли Феля, что надо вынуть из кровати ее дневник и медальон? Может быть, Феле после войны удастся отдать их ее родителям… Кальфакторши хватают за локти стоящую сзади девушку. Как только врач поднимет голову от микроскопа, ее подтолкнут сюда. Вот он, мост!.. Она уже раз видела его, тот мост. Куда исчезли лебеди?.. Поверхность озера пуста. Голова приподнимается. Только бы не узнала ее!.. Храни меня, боже!

Врач двинула рукой:

— Убирайся!

Она здорова!.. Свободна!.. Внутри ее что-то поет от счастья.

Как только Даниэла вышла из барака «Ка-бэ», она наткнулась на поджидавшую ее Фелю. Феля выглядела очень озабоченной. Не в обычае Фели слоняться среди бела дня. Первая мысль, мелькнувшая в сознании, была: не потеряла ли Феля, не дай бог, свою «функцию»?..

— Ты разве сейчас свободна от своих занятий, Феля? — спросила Даниэла озабоченно.

— Пошли! Мне нужно быстро вернуться к себе. Проводи меня до ворот.

Даниэла вздохнула свободнее.

После барака ей показался лагерь несколько иным. Ей бросилось в глаза небо над лагерем, высокое, бесконечное. Из восьмого барака выбежали девушки с посудой. Около седьмого барака девушки выбивали одеяла. Две девушки держат за оба конца одеяло и выбивают его.

Девушки восьмого барака побежали к озеру. Лучи солнца преломлялись на их телах. На секунду ей показалось, что все это происходит на даче.

Завтра посылают часть девушек в рабочий лагерь в Нидервальден, — рассказала ей Феля. — Я колебалась — рассказывать тебе об этом или нет. Не решалась говорить тебе, покуда мне не стало известно, что Яага сама едет туда, к своему возлюбленному, начальнику лагеря. Если ты непременно хочешь поехать туда, я пойду на риск и уговорю ее включить тебя в списки, на тот случай, если на тебя будет «рекламация». Но задумала ты рискованное дело.

Даниэла прижалась к Феле. Лагерный передник у нее не был застегнут, шнурки ботинок не завязаны. Она еще не успела привести себя в порядок после медицинского осмотра.

— Я не простила бы тебе, Феля, если б ты не рассказала мне об этом.

— «Простила», «простила»! Это сумасшествие, я говорю тебе, Даниэла. Если бы не то, что туда едет Яага, я не позволила бы тебе ехать, даже если бы знала, что наш лагерь будет ликвидирован через день-другой. Надо ведь знать, как издеваются в этих лагерях над приезжающими туда девушками из «Дома кукол».

За оградой цветочницы поливали из шлангов грядки вокруг «научного института». Цветочницам запрещалось входить за ограду. Уход за цветами во дворе института входил в обязанности «сестер», ведущих уход за «опытными» объектами исследования. Здание института не видно из-за ограды, оно построено в глубине аллеи и все утопает среди деревьев и цветов.

— Надо достать полбуханки хлеба. В течение недели я смогу сэкономить и вернуть его, — сказала Даниэла.

— У «еврейского старшины» или у кого-нибудь другого сможешь узнать подробности. Ведь они в дневные часы находятся в лагере. Я, со своей стороны, подготовлю Яагу. Возможно, что в минуты своей сумасшедшей страсти она даже поможет тебе. Я постараюсь подготовить ее весьма осторожно. Однако, Даниэла, ты помни, что это игра со смертью! Ты не знаешь, что значит иметь дело с немцами. Тебе не следует надеяться.

— Мне нечего терять, — ответила Даниэла глухо.

— Ты только не преувеличивай свои возможности! Ты здесь единственная! Если ты разумно будешь себя беречь в «часы утешения», если ты сумеешь избежать стычек с Эльзой, то мы с тобой еще поедем в свой город — в Конгрессию. Увидишь, как мы устроим свою жизнь после войны.

Феля повернула к воротам внутреннего лагеря:

— Перед последним ударом гонга я приду к тебе в барак.

Даниэла села на вымощенный камнем участок и стала приводить в порядок свои ботинки. «Только бы не думать о завтрашнем дне! — убеждала она себя. — Только бы не думать об этом…»

Чернела проезжая дорога между рядами розовых бараков. Именно с этого места она смотрела на лагерь в первый день. Теперь она знает, что это за лагерь и что в нем происходит. Все это вросло в ее жизнь навечно. Ей все знакомо здесь, до мельчайших подробностей. Она даже знает цвет изменчивой поверхности озера. Сейчас в ней будто все переменилось. Все ей кажется чужим и новым.

На этом месте она уже сидела. Почему же она не узнает его? Оно ведь живет в ее памяти с той самой минуты, когда она увидела его. Вот широкая площадь справа. Тогда она тоже видела ее. Эта широкая площадь ей хорошо знакома — площадь экзекуций и убийств. Почему же она не узнает ее сейчас?

Все в ней раздвоилось. Она смотрит вокруг себя и не может сообразить, где сейчас находится.

Из кухонного барака вынесли полные котлы со сваренным супом. Пар тонкой струей идет вверх. Скоро эти котлы понесут по баракам. Обеденное время. Она встала. Справа — «Рабочее крыло». Там Хентшель продолжает расширять лагерь. Он, наверное, и тут руководил работами. Здесь, на этом месте, где она сейчас стоит, девушки переносили на себе тяжелые железнодорожные рельсы с места на место. Сколько тысяч девушек увезла отсюда черная машина, пока вымостили этот кусок лагеря? Сколько мозельманок сожгли живьем, пока выстроили здесь эти розовые бараки? Сколько пролито крови мучениц, пока здесь вырос красный цветок, один единственный?

Она направилась к себе в барак.

По пути она опять взглянула на «Рабочее крыло» лагеря. «В небе строят автостраду. Войди туда, милая, войди в машину и тебя повезут на это строительство. Только не забудь сообщить там, что уроки по строительству дорог ты получила у известного дорожного мастера Хентшеля, Фрица Хентшеля…» — так шутит Хентшель. Завтра Даниэле надо заявить, что по своему желанию она хочет поехать к немцам в Нидервальден. Внезапно ей стало так тоскливо, как не бывало никогда до сих пор.

По горизонту растянулся шлейф белого облака, задевая своим хвостом полосы грядок с красными цветами. «На тебя, Даниэла, нельзя надеяться. Ты не умеешь вести себя с этими немцами…» Но где она достанет полбуханки хлеба?