Ольга Кентон - Ольга Кентон

Прошла, наверное, вечность, прежде чем он перезвонил. Я увидела, как на дисплее замелькало его имя, и сразу же нажала на кнопку ответа.

— Алло, Даня, ты где? — почти кричала я в трубку.

— Я здесь, Маш.

— Почему, почему ты не звонил, я так волновалась, так переживала. Что с тобой?

— Со мной все хорошо, — все таким же, как мне показалось, равнодушным голосом говорил он. — Мне нужно тебя увидеть.

— Хорошо, я буду через десять минут, пришли мне смс, где ты.

Я выбежала из квартиры, схватив со стола только бумажник. Снова не вызывая лифт, побежала по лестнице вниз. Вместо кадки с пальмой столкнулась на втором этаже с Эльвирой Артемьевной, очень специфической старушкой из нашего подъезда.

— Здравствуй, Маша, — сказала она, растягивая слова.

— Здрасьте.

— Постой, — она схватила меня за рукав.

Я посмотрела на ее старые, одряхлевшие руки. Кожа на них была вся в пигментных пятнах. «Какой ужас! — подумала я. — Неужели я тоже однажды стану вот такой же старой и некрасивой, буду никому не нужна, даже собственному мужу». Эльвира Артемьевна держала в руке сигарету и помойное ведро.

— А как твой… муж поживает?

— Какой муж? — удивилась я.

— Даниил Олегович! Или у тебя есть еще кто-то?

— Эльвира Артемьевна, сколько раз вам объяснять, мы не муж и жена. Мы просто живем вместе.

— Как! — кажется, старушка давно выжила из ума и страдала забывчивостью, ведь подобные вопросы она задавала мне всякий раз, когда я сталкивалась с ней. — Вы живете не расписанные? Да как это можно?! Сожительство! Вот Сталин бы вас за такое давно в ГУЛАГ сослал.

А может, ей просто нравилось читать нотации?

— Да, конечно. Только мы ж с ним просто соседи, знаете, как в коммунальной квартире. Даже плита общая, а сковородки разные.

Видимо, я напоминала ей о каких-то старых, добрых и милых, на ее взгляд, временах, потому что лицо Эльвиры Артемьевны словно молодело, на нем появлялась улыбка и, кажется, все ее мысли уносились на много лет назад, когда она вот так же с кем-нибудь ругалась на кухне.

— Постой, детка, — ее голос смягчился, став заговорщицки приветливым. Она достала из халата какую-то помятую бумажку, где корявым, прыгающим почерком было написано: «Собрание в 19 часов в клубе, явка строго обязательна». — Я знаю, вы, молодежь, сейчас любите в клубы ходить.

— Да, очень!

— Вот я туда тебя и приглашаю! У нас клуб! Самый настоящий! Сначала партсобрание, чтение протокола, устава, а затем чай и танцы. Вы придете?

— Спасибо, Эльвира Артемьевна, обязательно придем.

Эльвира Артемьевна была старой заядлой коммунисткой, несмотря на свой возраст и всевозможные болезни, ходила на митинги к Кремлю, отстаивала права коммунистической партии, пыталась ввести в нашем доме комендантский час и талоны на проезд в лифте. В общем, она была забавной, но безобидной, с политическим уклоном старушкой, к которой всего лишь нужно найти правильный подход.

— Извините, я тороплюсь.

— Да? — удивилась она. — А я думала, ты бездельничаешь. Тунеядство в нашей стране наказуемо!

— Вот как раз сейчас мне позвонили с работы, извините.

— Так ты на работу? — спросила она, оглядев меня с ног до головы — Ну, беги! И мужу передай, чтобы приходил.

— Непременно! — наконец-то удалось вырваться из ее рук.

Знакомыми переулками я добежала до Тверской, поставив собственный рекорд — четыре минуты и сорок секунд. Поймала такси. Пока ехала, наверное, выкурила пять сигарет, так нервничала. Водитель посматривал на меня в зеркало. Мы подъехали. Я вышла из такси и отдышалась. Посмотрела на небо, оно было чистым и ясным. Светило солнце.

Подойдя к кафе, где меня ждал Даня, увидела охранника, издали грозно смотрящего на меня. Его взгляд так и говорил: «Неужели она сюда?» Вначале я не понимала почему, но потом, увидев свое отражение в витрине, догадалась — я была одета, как безденежный подросток, рассчитывающая получить работу уборщицы или посудомойки.

Я изобразила из себя ничего не понимающую девушку, которой плевать, что о ней подумают. Тем более мой вид был не таким уж и плохим: на мне были спортивные штаны, кеды без задников, расшитые лично мною по бокам стразами — самый настоящий «hand made», — простая футболка и джинсовая куртка, на голове — бейсболка, прикрывающая не совсем чистые волосы, убранные в хвост.

Мой высокомерный взгляд не впечатлил охранника — конечно, ведь я вышла из такси, а не из собственной машины. Он кисло мне улыбнулся, вдохнул и что-то пробурчал в рацию. Через минуту в дверях показалась девушка с еще более недовольным, чем охранник, лицом, стандартного московского пошива: платиновая блондинка с длинными волосами, явная поклонница солярия в любое время дня и ночи, с длинными акриловыми ногтями, разрисованными в тон к ее ярко-малиновому платью. Я видела, как она за секунду просканировала меня, определяя, «на сколько» я выгляжу. Видимо, сумма была незначительная.

— Мест нет, — хотя издалека было видно, что половина зала пуста. Она как будто догадалась, о чем я подумала, и уточнила: — Все зарезервировано.

— Понятно, — сказала я и тут же добавила: — Вообще-то меня ожидают.

— Да? — она очень удивилась.

— Да, я пройду?!

— Пожалуйста…

Я прошла в зал под бдительными взглядами охранника и администратора. Даня полулежал на диване, бледный, с красными зрачками, то ли от недосыпания, то ли от слез. Он рассматривал свои пальцы, как это делают музыканты, хирурги и, в современной Москве, недовольные маникюром метросексуалы. Конечно же, своим внешним видом я привлекла внимание немногочисленных посетителей, особенно девушек разных «видов». Имею в виду не цвет волос, глаз и национальность, а причины, по которым они сюда пришли. Тут были: замужние дамы, соревнующиеся между собой величиной бюста и каратов; одинокие состоятельные девушки, пришедшие посплетничать с подружками; безденежные девушки, одетые в вечерние наряды, чтобы найти тут состоятельных женихов. Мужчины были им под стать: верящие и неверящие, но принимающие игру третьих; просто наслаждающиеся особами всех трех видов; пришедшие развлечься; бизнесмены, которые между деловой беседой украдкой наблюдали за вторым типом, удивляясь тому, как им все легко досталось…

Но таких, как я, тут не было… Впрочем, тут и не было таких, как Даня, сидевших с безразличным видом к происходящему как в ресторане, так и за его пределом. Даня грустил.

Мы не виделись с ним пять дней после того вечера, а казалось, что прошло несколько месяцев. Даня стал совершенно другим, что-то изменилось в нем, но я не понимала до конца что. Какое-то иное выражение глаз, лица. Словно он пытался найти ответ на сложный вопрос и не мог.