Короли рая - Нелл Ричард

Если в городе обнаружится жрица, придется вначале повидать ее, но это маловероятно, и всем известно, что женщины на Юге сами выбирают себе пару, особенно в малых городках и сельской местности, где у Ордена меньше влияния. Мать Далы выбрала ее отца, потому что у него были сильные руки, красивое лицо и блестящие глаза, а вовсе не из-за Сестер. И возможно, проблема была в этом.

Именно жадные, никчемные мужчины вроде него, мужчины вроде северных вождей, воевали за посевы, омрачали мир страданием. Все, что их останавливало – закон и его приверженцы. Но их было попросту недостаточно. Так вот почему ты сберегла меня, Богиня? Потому что я видела, как темна жизнь без твоей мудрости?

При мысли о том, чтобы стать матроной и найти такого мужчину, как отец, к ее горлу вновь подступила желчь. Наверняка, подумалось Дале, жизнь может быть чем-то бо´льшим. Наверняка ее уберегли для какой-нибудь великой цели. Я могла бы стать жрицей, подумала она, вступить в Орден и помогать нести закон в мир, полный хаоса.

Мысль о таком будущем хотя бы принесла ей утешение, но также и страх, потому что девочка не представляла, как ей этого добиться. Однако чем больше она вспоминала о существовании, полном бед и лишений, тем яснее видела единственное объяснение своей жизни. Сказать, что ее выживание было удачей, случайностью, совпадением – это казалось смехотворным. Глядя в прошлое, Дала могла видеть лишь одну причину, по которой выжила, хотя все остальные погибли, одну причину сберечь ничего не значащую девочку с Южной фермы, лишенную какой-либо значимой родни: ее выбрала для служения сама Нанот.

Возможно, вмешался Носс, подумала она и ощутила тепло уверенности, струящееся по ней, будто солнце. Возможно, он пометил ее в детстве, чтобы лишить будущего, разрушив семью, которая все же любила ее, а когда ничего не удалось, подослал своего волка. Но я выжила. Я выжила и преуспела, ибо мой бог сильнее.

И ей стало ясно, почему она схватила нож – почему развела огонь, принесла чистой воды и нашла зеркало Миши. Встав на четвереньки, она порылась в единственном имеющемся комоде, ища украденный мальчишками «араг» – омерзительно крепкое, почти мутное пойло, сделанное из аниса и бог весть чего еще. Бурдюк с ним почти опустел, но оставалось еще достаточно.

Она повернулась к вороху рваной и грязной одежды, которую собиралась починить, но так и не нашла на это времени, взяла самую маленькую иголку и льняную нить – жесткую и толстую, но другой не было, – вернулась за стол и перевела дух.

Никогда Сестры не примут в послушницы девочку, отмеченную Носсом, это было известно ей. Но девочку, осиротевшую и «атакованную разбойниками» на дороге? Девочку со шрамом, чье богатство и жизнь разрушены беззаконием?

В залах правосудия она, вероятно, сможет носить такой шрам как знак отваги.

Левой рукой она потянула за ненавистный кусок обесцвеченной плоти, а в правой сжала нож, даже не представляя, что произойдет и можно ли вообще убрать отметину. Она была не столь чувствительной, как ее кожа, но и не омертвелой. Дала понятия не имела, насколько будет больно, сколько прольется крови и сможет ли она ее остановить, и вообще – не отрастет ли шишка снова. Она знала только, что должна сделать выбор.

Жить в страхе и хаосе или посвятить себя порядку; довериться Богине закона или терпеть внимание Бога мертвых.

С открытыми глазами и твердыми руками она воткнула сталь себе в лицо.

И закричала.

Сухой сезон. 1577 год П. П.

Гребем! Гребем! Гребем! Гребем, никчемные сучьи дети! И держим ровней!

Кейл выкрикивал и хлопал в ладоши, оставив свои два весла расположенными на носу катамарана. Десять мальчишек перед ним раскраснелись и вспотели в спокойном море, усиленно налегая на одиночные длинные весла, но Кейл чувствовал, как их лодка медленно и неуклонно смещается влево.

– Сколько братьев правят этой лодкой?

– Десять, брат! – крикнули девять в ответ.

– Сколько по левому борту?

– Пять!

– Сколько по правому борту?

– Пять!

– Тогда какого хрена мы дрейфуем влево! – Тишина. – Я скажу вам почему! Потому что Афа устал. Верно, Афа?

Самый свежий новобранец в команде Кейла, несомненно, зарделся бы в утреннем свете, не покрасней его лицо заранее.

– Да, капитан, – сказал он. Кое-кто из юных моряков поморщился.

– Да, брат! – выкрикнул Кейл, затем успокоился. – И я знаю, что ты устал. Мы все знаем. Потому что елозишь своим веслом по воде, как вялым членом.

Юнги все еще гребли мало-мальски в унисон, кряхтя и охая от усилий, и Кейл почувствовал себя почти так же, как тогда, когда затеял драку с Тхетмой на пляже.

– Хочешь знать, кого это волнует? – Он выждал, затем подался вперед и снова повысил голос до крика: – Нас, черт возьми! Потому что твоим братьям надо, чтоб ты не отставал, иначе мы все отправимся домой несолоно хлебавши, с позором, из-за тебя, и твои мамочка, папочка и сестры не помогут тебе, Афа. Никто…

Он умолк, глядя на море и сдерживая вздох облегчения.

– Почему мы дрейфуем назад? И замедляемся? – Он указал на гребцов по левому борту. – Хотите продуть ради него?

– Не стали бы… мечтать об этом… брат, – пропыхтел один из юнг между взмахами.

Кейл покачал головой.

– Как мило. Любая другая чертова команда вот-вот проплывет мимо нас, но мы остановимся и возьмем Афу под ручки. Так, что ли?

– Вовсе нет… брат… мы просто… устали, – отозвался другой юнга.

Откинувшись на скамье, Кейл принял свой самый возмущенный вид и произнес:

– Что ж, когда нас выпрут из флота, я вернусь домой к шелковым простыням и наложницам, так что какое мне дело. Гребите обратно к берегу.

Юнги вставили свои весла между балансирами – боковыми поплавками, закрепленными с обеих сторон лодки, – и повернули обратно к пустому пляжу. Кейл какое-то время лежал молча, наблюдая за почти всегда спокойными волнами Северного побережья, очень стараясь не выглядеть довольным.

На полпути назад он заговорил снова, более мягким тоном:

– Мы поупражняемся снова через пять дней, судари. И, Афа, если к тому времени ты не начнешь соответствовать уровню этого экипажа, клянусь, я брошу тебя в море, к Роа. А морсержанту сообщу, что произошел несчастный случай – не то чтоб ему было не насрать, если б мы все утонули. – При этих словах некоторые из ребят фыркнули.

– Брат, – лицо салаги еще оставалось красным, но не испуганным, – почему бы нам не использовать барабан, чтобы держать ритм, как другие команды?

Кейл не оглянулся.

– Потому что они от этого глупеют. Становятся рабами звука. Здесь вы наблюдаете за братьями впереди, наблюдаете за водой, за берегом. Грести вровень – ваша ответственность. Барабан – это отговорка. Он и тот, кто его держит, – никчемный груз. Вместо этого я помогу грести.

Лодка вскоре скользнула в песок, и ребята принялись крепить ее к пляжному бую. Кейл выпрыгнул, решив им не помогать.

– Правый борт – хорошо потрудились сегодня. Левый… – Он театрально закатил глаза и отошел.

Но вернулся назад, чтобы посмотреть, и улыбнулся про себя, наблюдая, как «Здоровяк» Фаутаве обнимает одной рукой изнуренного Афу. Тот знал, что говорил, более-менее.

– …Отличная работенка сегодня. Хорошо для первого раза. Не обращай внимания на принца, он просто расшумелся. И мы приглядим за тобой. Но теперь есть над чем поработать. Во-первых, ты должен объедаться до тех пор, пока ежесекундно не будешь готов лопнуть, – это сделает тебя сильней. Отныне ты ешь, спишь и срешь ради своих братьев, Афа. Затем нужно больше практики – можешь заниматься с нами рано утром, а иногда есть время после обеда перед повторной строевой…

Кейл знал, ибо уже говорил то же самое или нечто в этом роде. Он вспомнил первый день, когда увидел их – свой изначальный экипаж. Десятеро самых неопытных, тощих, малообещающих салаг, стоявшие на пристани в ряд, обозленные и напуганные. В основном это были фермерские сынки вроде Тхетмы или ребята, пришедшие во флот, потому что им больше некуда было идти. Он встал перед ними и поведал им правду.