Констанца - Соколина Наталья

Констанца потупилась и ничего не сказала.

Путешественники почувствовали, что лошади свернули с дороги. Вскоре они увидели убогие домишки, крытые соломой. Кое-где в окнах мелькал огонёк свечи.

Карета медленно ехала по улице и, наконец, остановилась у дома, выглядевшего чуть лучше остальных. Попрощавшись с настоятельницей, причём Ален обнял тётушку, а она расцеловала его в обе щёки, наказав передавать от неё благословение родителям, наёмник и Констанца вылезли, с трудом распрямив ноги, и направились к воротам. Карета развернулась и уехала, а они остались на тёмной заснеженной улице. Девушке было жутковато. Она мёрзла в своём старом вытертом плаще, неизвестность пугала. Ален хмурился и молчал. Лишь после того, как он снова забарабанил кулаком в окованную железной полосой калитку, где — то в доме хлопнула дверь, заскрипел снег под тяжёлыми шагами. Под невнятное бормотание калитка распахнулась и перед ними предстала здоровущая тётка в больших мужских сапогах, небрежно наброшенной стёганой треконде и длинной складчатой юбке. Наёмник облегчённо вздохнул: — Ну, хвала Всеблагому, ты дома, Джен! Я уж подумал, что ты к очередному ухажёру убежала. — Он шагнул во двор, кивнув Констанце, чтобы следовала за ним. Женщина басом сказала:

— ты, Ален, всё надо мной смеёшься, а я тебя весь день жду, с тех пор, как лошадей привели. Мальчишка — то у тебя совсем замёрз. В баню пойдёте?

— Констанца запнулась и чуть не упала, а наёмник спокойно сказал: — это не мальчишка, Джен, это девушка. Ты сходи с ней, поможешь, что ли…

Женщина первой вошла в дом. Там жарко топилась печь, на большом, добела выскобленном деревянном столе в кованом подсвечнике горели четыре толстых свечи, а хозяйка с интересом посмотрела на Констанцу: — что же она у тебя такая заморенная-то? Гляди-ка, прямо прозрачная вся!

Девушка неловко улыбнулась: — данна Джен, я не заморенная, я вообще такая…не толстая.

Та укоризненно покачала головой. При свете свечей Констанца рассмотрела, что их хозяйка и впрямь была очень большой. На голову выше Алена, с грудью, возвышавшейся как две подушки, с широченными бёдрами и большими мужскими руками. А вот лицо очень миловидное, большеглазое. Полные яркие губы, точёный нос и толстая коса, уложенная короной вокруг головы. На вид ей никак не больше сорока.

Дом состоял из одной большой комнаты. У дальней стены стояла кровать совершенно под стать хозяйке: массивная, широкая, аккуратно застеленная ярким лоскутным покрывалом с горой пышных подушек в цветастых наволочках. Под окнами длинная лавка, на которую и сели гости. Несколько красивых сундуков разных размеров поставлены друг на друга. Сундуки расписаны яркими цветами, диковинными птицами и зверями. Ещё большой комод со множеством ящиков, громоздкий, внушительный, сверху прикрыт вязаной кружевной скатертью. Посередине комнаты печь с очагом. От неё пышет жаром, а на огне стоит чугунная жаровня и распространяет аромат тушёного мяса с приправами, от которого Констанца непроизвольно сглотнула слюну. Джен заметила, засмеялась: — Ален, вы как, сначала мыться и потом ужинать, или наоборот?

Он вопросительно посмотрел на Констанцу. Та мотнула головой: желание вымыться, почувствовать своё тело чистым, пересилило голод: — ой, я бы сначала в баню, а потом ужинать…

— Хорошо, — Ален шлёпнул ладонью по столу, — давай так, сначала пойду я, потому что там очень жарко, а потом вы с Джен. Согласна?

* * *

Гости, чисто вымытые, распаренные, сидели за столом, на который радушная хозяйка водрузила здоровенную чугунную жаровню, полную мяса, тушённого с картошкой и приправами из сушёных душистых трав. У Констанцы закрывались глаза, так сильно она хотела спать. За печкой, на верёвке, висело их с Аленом выстиранное бельё, а сами они сидели, наряженные в старые, вылинявшие, но чистые хозяйские одёжки. Девушке Джен дала своё платье, которое, как она пояснила, лежало в сундуке со времён её молодости. Платье было ужасно велико, но Констанца подвязала его бечёвкой, а рукава подогнула. Зато оно пахло чистотой и пижмой, которой проложены вещи, чтобы в сундуке не завелась моль.

Наёмнику досталась старая мужская рубашка, которую Джен носила вместо блузки и такие же старые лёгкие штаны из грубого полотна. Все эти вещи также были извлечены из сундука, потому что давно вышли из обращения.

Констанца, сидевшая напротив Алена, обратила внимание, как натянулась на широкой груди ветхая рубашка, как горделиво посажена его голова на крепкой шее, как чётко очерчен подбородок и жёсткая линия рта. Наконец-то промытые чёрные волосы отливали синевой. В живых, блестящих чёрных глазах искрился смех: — Констанца, ты меня так разглядываешь, что я подумал: может, ты меня не узнала, когда с меня корка грязи смылась?

Констанца смутилась. Ей показалось, что его глаза смотрят на неё ласково, обволакивая всю её тёплой заботой и нежностью. Джен, глянув на них, понимающе хмыкнула, сказала: — жениться тебе давно пора, Ален. Жена — то не позволила бы по королевству месяцами болтаться.

Продолжая смотреть на Констанцу, Ален задумчиво сказал: — пожалуй, я с тобой впервые согласен, Джен.

Сердечко Констанцы встрепенулось. Оказывается, он не женат! И невесты у него нет! Предательский румянец заливал щёки, она не знала, куда девать глаза. Подняв взгляд на наёмника, увидела, что он продолжает смотреть на неё, но при этом ещё и улыбается. Широко, открыто, а в глазах… Окончательно смутившись и покраснев так, что, казалось, даже тело горит, Констанца торопливо выскочила из-за стола и, сбивчиво пробормотав слова благодарности, пошла к кровати. Ей предстояло спать с Джен, но постель была столь широка, что она не боялась, что хозяйка придавит её во сне своими обширными телесами.

Алену предстояло спать на лавке, куда уже был положен толстый тюфяк, сверху застеленный грубыми льняными простынями.

В темноте Констанца слышала, как он раздевался, категорически отказавшись спать в штанах и рубашке. Сама она раздеться не решилась, потому что под платьем ничего не было, а спать голой рядом с хозяйкой она не могла. В темноте ничего не было видно, но она отвела глаза, представив, что наёмник, сняв одежду, остался голышом и таким сейчас укладывался в постель. К своему стыду, она вдруг мысленно увидела его обнажённым, и, о, ужас! — представила, с затаённым интересом то, что внушало ей такое отвращение у лорда Нежина — возбуждённую, налитую желанием плоть. Констанца закрыла глаза и постаралась отогнать бесстыдные мысли, но они снова пришли к ней, и, уже засыпая, она подумала, что у него очень сильные руки, а пальцы длинные, гибкие, и наверно очень приятно, когда он обнимает и прижимает