Чужая весна - Вера Булич

В этом стихотворении тонкими штрихами намечены некоторые черты ивановской поэзии: изнеможение, бессилие, усталость, беспомощная грусть и в конце тревожная музыка ночи, музыка, составляющая суть и стержень всего его творчества.

Поэзия Иванова в основе своей глубоко пессимистична. Вот его отправная точка:

— Так и надо — навсегда уснуть,Больше ничего не надо.

— Хорошо, что никого,Хорошо, что ничего.

— Тот блажен, кто умирает,Тот блажен, кто обречен.

Здесь мы находим утверждение небытия, пустоты, обреченности. «Так и надо», — говорит Иванов, — «хорошо», — утверждает он и наконец высшее славословие: «тот блажен». Но в то же время он дает какое-то смутное обещание:

— В миг, когда он все теряет,Все приобретает он.

В этих строках ключ. Сознание гибели вызывает предельное обострение чувств, благодаря которому становится слышна «бессмертная музыка» мира, и эта музыка совершает чудо, преображая тьму и безнадежность в «неземное сияние».

Мир оплывает, как свеча,И пламя пальцы обжигает.Бессмертной музыкой звуча,Он ширится и погибает.И тьма — уже не тьма, а свет.

Не случайно одним из наиболее любимых и часто употребляемых Ивановым слов является слово «только». Слово по смыслу своему ограничивающее (только это у меня есть), отмечающее выбор, предпочтение (только это я сохраняю) и подразумевающее возможность исключения из правил (только этого я не отрицаю). И понятия, соединенные со словом «только», в сущности и являются у Иванова единственным настоящим утверждением чего-то реально существующего.

Что же утверждает Георгий Иванов?

— Только желтая заря,Только звезды ледяные,Только миллионы лет.

— Только звезды над пустынным садом,Только синий свет твоей души.

— И музыка. Только онаОдна не обманет.

В окружающей его пустыне Иванов выделяет и утверждает равнодушную к человеку вселенную, душу с ее светом, и музыку.

Главное в его мироощущении — музыка, все преображающая сила, которая в своем плане претворения, разрешения диссонансов в гармонию, одна может оправдать мир с его злом, непростительным и непрощаемым в плане реальной жизни.

Противопоставление:

«Все прощено. Ничего не прощается.

Музыка. Тьма».

Тьма, преображенная музыкой, превращается в свет и сияние:

— И тьма — уже не тьма, а свет.

— Она прекрасна, эта мгла.Она похожа на сиянье.

Музыка и свет — они всегда присутствуют в поэзии Иванова. Музыка — как тема и способ выражения мысли, не говоря уже о музыкально-технической стороне его стихов. Свет — как тема и как неизменная деталь пейзажа: все слова, указывающие на источник или ощущение света, как заря, закат, розовое небо, звезды, месяц, сияния — особенно излюблены Ивановым.

Но музыка и рождающееся из нее сияние еще не есть счастье. «Счастья нет на этом свете», его «замело снегами». Музыка не жизненная сила, а колдовство («все другое — только музыка, отраженье, колдовство»), изменить что-либо в реальной жизни не дано.

Ничего не может изменитьИ не может ничему помочьТо, что только плачет, и звенит,И туманит, и уходит в ночь…

И в другом стихотворении:

Все в этом мире по-прежнему.Месяц встает, как вставал,Пушкин именье закладывалИли жену ревновал.И ничего не исправила,Не помогла ничемуСмутная, чудная музыка,Слышная только ему.

Ночная поэзия Георгия Иванова прозревает грозную картину мира, ледяную бесконечность вселенной и обреченность, безысходное одиночество человека. Счастья на земле нет. И поэтому, хотя и отдавая себе отчет в том, что музыка только колдовство, что она ничего не может изменить в реальной жизни, Георгий Иванов утверждает ее, как единственную ведущую силу. Только она возносит на высоту, откуда он видит «вне времени и расстояния над бедной землей неземное сияние». Только благодаря ей, несмотря на душевную опустошенность, возможно еще творчество:

И полною грудью поется,Когда уже не о чем петь.

И Георгий Иванов предается музыке целиком:

Как в Грецию Байрон, о, без сожаленья,Сквозь звезды и розы и тьму,На голос бессмысленно сладкого пенья…

Есть, однако, в сладком голосе ивановской музы тонкая отрава, и голос этот напоминает иногда обольстительный голос сирены, заманивающий в пучину. Не потому ли для некоторых, не имеющих твердой творческой воли молодых поэтов, влияние поэзии Георгия Иванова именно в силу ее завораживающей пленительности оказывается далеко не благотворным.

«Журнал Содружества». 1938, № 6.

РЕЦЕНЗИИ НА СБОРНИКИ В. БУЛИЧ

С. Риттенберг. В. Булич. «Маятник»

На днях в Гельсингфорсе вышли в свет отдельной книжкой стихи Веры Булич. Самая внешность книги приятно напоминает издания Цеха поэтов, и надо сказать, что Вера Булич ближе всего именно к этой группе. Она литературная крестница Ахматовой. Но, в отличие от большинства поэтов, вошедших в литературу под знаком Ахматовой, Вера Булич никак не может быть названа ее подражательницей. Лишь в некоторых, далеко не лучших ее стихотворениях мы целиком находим манеру Ахматовой, так легко превращающуюся у ее многочисленных последовательниц в манерность.

Близость у Булич с Ахматовой не внешняя, а органическая. Не столько даже зоркость к явлениям внешнего мира и меткость эпитетов роднит их, сколько вечно-женское в их поэзии.

На привязи сердце томится,На привязи смертной любви,А душа — перелетная птица,Ей земля и небо — свои.

…Сердце души тяжелее,В нем темная, томная кровь,Оно бережет и лелеетЗаплаканную любовь.

Но помнит она и «о каждом дереве, срубленном в старом, родном саду». В этих словах — ключ к другой стороне ее творчества; к беженскому мироощущению ее лирики. При величайшей сдержанности в стихах Булич остро чувствуется тоска по ушедшей России, по милому, невозвратному быту. Наша эмигрантская жизнь, насыщенная воспоминаниями, полная любви к тому, «чего уже нет на свете», навеяла поэту одно из прекраснейших стихотворений в книге — «Путешествие». Из стихотворений, стоящих особняком, отметим «В лавке часовщика», в котором видно большое, зрелое мастерство. Стихотворение это было впервые напечатано в январском номере нашего журнала.

В заключение не можем не высказать нашего сожаления по поводу того, что поэт не захотел поставить дат под отдельными стихотворениями.

— г. <С. А. РИТТЕНБЕРГ>

«Журнал Содружества». 1934, № 5.

М. Виднес. <Вера Булич. «Маятник»>

«Сердце против мира» — вот, по словам автора, содержание недавно вышедшей в печать книжки стихов «Маятник». Как часы, заведенные рукой неведомого часовщика, сердце, «полное тоски и крови», бьется, и мается человеческая жизнь, до тех пор пока «маятника не остановит неподвижная рука», и он, «все досчитав сполна», не встанет неподвижным символом смерти. Красной нитью проходит через всю книжку мысль о тщетности всего земного и о страдании сердца, в котором — желание счастья, стремление к вечности и скорбь о бедности и тщетности всего земного. Жизнь при таком осложненном миропонимании может быть только непрестанной мукой. Разочарованность в земном, вместе с отсутствием окрыляющей веры в загробный мир, не дают личности вполне развернуться. Поэт застывает в сострадании к внешнему миру и острой жалости к «тленным вещам».

<…> Природа и любовь — две главные темы сборника стихов Веры Булич. Но нельзя не упомянуть и о тех трех этюдах, в которых она в «Маятнике» отдала дань прошлому, давно ушедшему. Это, во-первых, замечательно удачное стихотворение «Путешествие», замечательное по своеобразному ритму, передающему качание кареты на рессорах.