Йи Дэи. Смерть палача (СИ) - Хаас Рид

Парень смотрел в потолок. Йи сам зажигал фонари и факелы, и в их свете хорошо были видны цепи, крюки, рёбра странных механизмов, предназначенных для растягивания и скручивания жертв. Дэй хотел бы надеяться, что, в случае чего, сумеет ждать своего часа под ножом палача с такой же независимой улыбкой на губах, как этот пленник.

— С чего бы ты начинал? — тихо спросил Учитель.

Вот оно.

Вот момент, когда ещё можно остановиться. Можно попросить, серьёзно и честно: Учитель! Подскажи мне, что делать! Пусть я не человек, но ты растил меня человеком, я не хочу становиться палачом. Не понимаю, для чего в моём свитке Небесная Канцелярия вписала это предназначение.

Но ученик слишком хорошо знал, что ответит Учитель: оно вписано. Так в чём же ещё может состоять смысл жизни, если не в том, чтобы следовать предначертанным путём — там, наверху, виднее...

— Я бы снял с него одежду, — склонил голову Йи. — Когда в большей степени освою владение кнутом, вероятно, смогу с его помощью раздевать пленников... — мысленно он добавил: но больше удовольствия получу от раздевания таким способом пленниц. — Но, пока ещё кнут не подчиняется мне в достаточной мере, я мог бы небольшими фрагментами срезать и сжигать на нём его одежду.

Учитель усмехнулся:

— Может быть, имеет смысл начинать с вопроса?

Йи оглянулся с искренним недоумением:

— Зачем? Он же отлично слышал, мы хотим узнать, каким ядом он намеревался отравить колодец, был ли под угрозой только тот колодец и где сейчас все его спутники и помощники...

Учитель был доволен.

Учитель на самом деле чувствовал, что его любимый ученик, в совершенстве освоивший теорию, не горит желанием применять её на практике, но считал, что лишь в сопротивлении собственной натуре может родиться настоящее мастерство палача. Не будет ни единого шанса, что увлечётся собственной властью над беспомощным пленником и примется мучить его ради своего удовольствия.

Пленник в начале не принял всерьёз юнца рядом с собой, но к моменту, когда закончился левый рукав, не слишком аккуратно, до мышц, разрезанный на кусочки и так же по кусочку сожжённый прямо на коже — вместе с кожей! — проникся серьёзностью ситуации.

— Не надо так-то уж мельчить, — посоветовал Учитель. — Мне не его, мне тебя жалко. Ты скоро устанешь, а он ещё не успеет рассказать всё то, что ты хочешь услышать.

— Я могу продолжить и завтра... — тихо-тихо сказал Йи. — Когда отдохну. Можно?

— Можно, — согласился Учитель. — Но, пока ты не устал, продолжай.

Учитель сравнивал мастерство пытки с игрой на флейте, предлагал ученикам испытывать боль на себе, чтобы чётче понимать границы дозволенного. Лю это было сложно. Одно дело, резать другого, но себя — увольте, он палач, а не жертва.

Иногда Учитель сравнивал пытки с живописью. «Представьте, что вы художники. Каждая новая жертва — чистый холст. Как живописец видит на полотне будущую картину ещё до того, как возьмётся за кисть, так и вы должны видеть, что подсказывает ваша новая, ещё не тронутая ни кнутом, ни огнём, ни сталью жертва».

Лю Чу нравились сравнения Учителя. Особенно в них радовало то, что Йи не мог похвастать ни музыкальными, ни художественными талантами.

Все попытки освоить игру на флейте заканчивались тем, что бедный музыкальный инструмент прикидывался в руках Дэя скрипучей дверью, или натираемым стеклом, или загулявшей кошкой. Пятна краски на холсте всегда очень удачно сочетались по цвету, но угадать в их формах что-то, хотя бы отдалённо напоминающее предметы окружающего мира, никому не удавалось.

Среди будущих палачей был Энлэй-младший1, его вписали художником в свитках Небесной Канцелярии, рисовал ли он людей или пейзажи, всё казалось живым. Вэйюан2мог сыграть любую мелодию даже на крышке от кастрюли, и все бы узнавали, подпевали, аплодировали. Лю Чу, конечно, не мог сравниться с ними, но зато его флейтой становились его жертвы, их тела обращались теми холстами, на которые он вписывал лучшие в мире картины пыток.

Йи неспособен был и пытать. Он в классах всегда прятал взгляд, стоило зайти речи о практических занятиях. Одно дело, рубить мясо на кухне, и совсем другое — мучить живого человека.

Лю Чу слышал, что в клан доставили отравителя столичных колодцев. Неудавшегося, но всё же. Его протащили путями Теней, подготовили к дознанию, и... чего уж там, Лю очень надеялся, что Учитель призовёт на помощь его, Старшего ученика. Его уже сейчас легко принять за мужчину, он совсем скоро получит своё личное оружие, а уж пытки — это его страсть!

Кто ещё, кроме Лю, способен так любить запах крови, сладкий и терпкий запах страдания, кто ещё, кроме Лю, готов час за часом вести несчастных на приём в Небесную Канцелярию, не давать сделать завершающий шаг, продлевать и продлевать их муки? Тихий внутренний голос одобрял и поддерживал: «Так, только так, именно так и должно вести себя настоящему палачу!»

Но Учитель потащил с собой этого малька.

Лю Чу довольно долго сдерживался, чтобы не отправиться подсматривать, чему там учат мелкого палачоныша, но за последние десять лет пристально следить за Йи стало так же привычно, как дышать. Если поначалу его побуждал к этим действиям никому не слышимый голос его Главного Помощника, то теперь уже тот мог молчать: Чу точно знал, что нужно делать.

Соблюдая все мыслимые и немыслимые предосторожности, Лю прокрался к чёрным занавесям, прикрывающим вход в пыточный зал. Там звучали приглушённые стоны пленника. Оттуда доносился спокойный голос Учителя:

— Что будешь делать теперь?

Ему отвечал Йи на удивление низким, ни разу не ломким голосом, надо же, не только вверх вытянулся, ещё и басить начинает:

— О Учитель! Я намерен нанести завершающие штрихи...

Лю Чу примерился, в какой точке можно будет аккуратно раздвинуть чёрные полотнища, чтобы ему уже стало видно, что происходит внутри, но его самого ещё не могли бы заметить...

Раздирающий уши вопль отчаяния и боли, внезапно раздался там, куда Лю намеревался заглянуть. Заставил отшатнуться. Крик не смолкал, вибрировал, отражаясь от стен, и Лю Чу не пытался больше смотреть в зал лишь потому, что был уверен: Учитель и так уже чувствует его присутствие, и лучше потихонечку смыться, пока не поймали на месте преступления.

Пока Лю бесшумными прыжками нёсся прочь из подземелий, в голове пульсировала одна-единственная мысль: неужели это не Учитель своими руками, неужели это Йи! Вот бы самому научиться доводить до такого крика...

«Научу», — утешил Голос. Или Голоса.

Пленник стойко выдержал раздевание огнём, хотя в процессе сжигания штанов чуть было не сдался: сложно удержаться от крика, когда самая нежная часть тела сначала горит, а твою голову держат так, чтобы ты видел всё происходящее и не имел возможности закрыть глаза, а тушат её отваром жгучего перца, чтобы после ещё полить водой... но он сдержался.

Мужественно вынес растяжку и скручивание. С презрительным прищуром встретил кнут...

— Что будешь делать теперь?

Четвёртый вопрос Учителя Йи встретил, практически находясь по ту сторону реальности. Мир для него подёрнулся дымкой вхождения в Тень, звуки стали медленней и глуше, но как громко билось сердце в груди пленника!..

Это биение манило к себе, звало прикоснуться языком к горячей, пульсирующей плоти, впиться клыками, круша рёбра, как он делал уже не раз... нет. Он же ни разу до этого не убивал людей! Да и человеческие челюсти не способны раскусить грудную клетку человека.

Переутомление, бред.

Пора заканчивать.

Но пленник так и не заговорил...

— Ты любишь пауков? — спросил у него Йи, подойдя как можно ближе.

Измочаленный парень, с гирей на ногах подвешенный к потолку, ничего не ответил.

— Хорошо... Учитель, помоги мне вновь привязать его к столу. Мне нужна воронка, та, которой мы вливаем в них воду...

Йи стал похож на призрака. Казалось, сквозь него можно разглядеть крюки на стене. Его движения странным образом ускорились, а к голосу добавилось тихое эхо.