Все вечеринки завтрашнего дня - Уильям Гибсон

– Но ты сама не работала здесь, когда здесь жила?

– Нет — сказала Шеветта, — я гоняла быстро, как только могла. Отыскала себе велик и объездила весь город, вдоль и поперек.

Они протолклись на нижний уровень и шли мимо ящиков с рыбой, разложенной на льду, пока не наткнулись на забегаловку, которую Шеветта запомнила со времени одной из поездок на южный конец моста. Порой там бывала еда, порой — только музыка; названия у забегаловки не было.

– Здесь бывают отличные копченые крылышки, — сказала Шеветта. — Ты любишь копченые крылышки?

– Я дам тебе знать, когда выпью пива. — Тесса разглядывала забегаловку, будто пытаясь определить, насколько та "маргинальная".

Оказалось, что можно купить австралийского пива, которое Тесса очень любила, — называлось оно "Красный паук", — его принесли в коричневой бутылке с наклейкой в виде красного паука, и Тесса объяснила, что такие пауки считаются австралийским аналогом "черной вдовы", а может, и хуже. Впрочем, пиво было действительно недурно, Шеветте пришлось согласиться с этим, и после того как они выпили по одной и заказали по новой, Тесса решила съесть чизбургер, а Шеветта — тарелку копченых крылышек с гарниром из жареной картошки.

В забегаловке и вправду пахло как в настоящем баре: прокисшим пивом, табачным дымом, подгоревшим жиром и потом. Шеветта вспомнила первые бары, в которые осмелилась зайти, — забегаловки вдоль сельских дорог в родном Орегоне — там пахло в точности так же. В барах, куда ее водил Карсон в Эл-Эй, почти что ничем не пахло. Пахло свечами для ароматерапии или вроде того.

У дальней стены заведения была построена сцена — попросту низкий черный помост, всего на фут выше уровня пола, — и на ней маячили музыканты, возились с проводами и аппаратурой: клавишными, барабанами, микрофонной стойкой. Шеветта никогда особенно не увлекалась музыкой, хотя в бытность курьером и любила потанцевать в каком-нибудь сан-францисском клубе. Вот Карсон, он был очень разборчив и пытался научить Шеветту ценить его музыкальные пристрастия, но ее это просто-напросто не увлекало. Он обожал разнообразное старье из двадцатого века, по большей части французское, особенно этого Сержа Как-его-там — действительно, редкостное дерьмо, будто парень онанировал, когда пел, но и это его не сильно вставляло. Шеветта купила тогда последний "Хромированный Коран" — "Моя война — это моя война", — вроде как из самозащиты, но даже ей самой не очень понравилось, а когда она в первый и единственный раз поставила запись при Карсоне, он так на нее посмотрел, будто она нагадила ему на ковер или еще хуже.

Парни, которые сейчас настраивались на маленькой сцене, были не с моста, но Шеветта знала, что есть музыканты, и при том знаменитые, кому не лень выступать и записываться на мосту — просто чтобы потом всем об этом рассказывать.

Больше всех на сцене суетится здоровяк, заросший белокурой щетиной, в какой-то дурацкой мятой ковбойской шляпе, сдвинутой на затылок. Он возился со своей не подключенной к усилителю гитаре и слушал другого парня, поменьше ростом, который был в джинсах с пряжкой на поясе, похожей на гравированный серебряный поднос.

– Эй, знаешь анекдот? — спросила Шеветта, показывая на бледного, как бутылочное стекло, блондина с пряжкой-подносом. — Одну девку насилуют в темноте, а она потом копам говорит: это сделал какой-то сетчатый. Ну, они отвечают: откуда ты знаешь, что это был сетчатый, раз было темно? А она: да у него же был такой крохотный член и такая здоровая пряжка на поясе!

– Кто такой "сетчатый"? — Тесса опрокинула в рот остатки пива.

– Скиннер их называл "красными шеями", — сказала Шеветта. — А сетчатый — это из-за нейлоновых бейсбольных кепок, которые они носили в то время, у них еще сзади такая сеточка, для вентиляции. Моя мать называла такие кепки "подайте-мне-кепочки".

– Это еще почему?

– Песня была такая: "Дайте мне кепочку". Их раздавали бесплатно, на них всякую рекламу тискали.

– Это что, музыка в стиле кантри или как там ее?

– Ну, нет, это больше похоже на "Герцогов Атомной Бомбы". Не думаю, что это кантри.

– Это музыка тех, кто лишен избирательных прав, в основном представителей белого пролетариата, — сказала Тесса, — которые влачат свое жалкое существование в пост-постиндустриальной Америке. Это если верить тому, что вещает "Реальность". А у нас в Австралии тоже есть анекдот про большие пряжки, только там пилот и наручные часы.

Шеветте почудилось, что блондин с большой пряжкой тоже пялится на нее, так что она отвела глаза и уставилась на толпу вокруг стола для игры в пул; там тусовалась парочка самых настоящих "сетчатых кепочек", и она показала их Тессе в качестве иллюстрации.

– Дамы, прошу меня извинить, — сказал кто-то. Женщина. Повернувшись, Шеветта оказалась прямо на линии огня двух очень серьезных сисек, зашнурованных в черный блестящий топ. Огромная копна нечесаных белых волос а-ля Эшли Модин Картер, певица, которую, должно быть, любят слушать "сетчатые", как считала Шеветта, — если они вообще слушают женщин, в чем она сомневалась. Женщина поставила две только что открытых бутылки "Красного паука" на их с Тессой столик.

– С комплиментами от мистера Кридмора, — сказала она, лучезарно улыбаясь.

– Какого мистера Кридмора? — спросила Тесса.

– Бьюэлла Кридмора, дорогуша, — ответила женщина. — Вон он, на сцене, готовится к проверке звука вместе с легендарным Рэнди Шоутсом.

– Он что, музыкант?

– Он певец, дорогуша, — сказала женщина и как-то внимательно посмотрела на Тессу. — Вы из отдела контрактов?

– Нет, — сказала Шеветта.

– Черт побери, — сказала женщина, и на мгновение Шеветте почудилось, что она сейчас заберет принесенное пиво, — я думала, вы представители альтернативного лейбла.

– Альтернативного чему? — спросила Тесса. На женщину будто снизошло просветление.

– Бьюэлл поет, дорогуша. И это совсем не похоже на то, что ты, наверное, называешь "кантри". Ну, на самом-то деле, это больше к корням относится. Бьюэлл хочет вернуть стилю кантри былое величие, обратить время вспять, мимо Уэйлона и Уилли 24, вернуться на забытую и, типа, "первобытную" родину. Так вот. Вещь. — Женщина просияла, глаза ее немного косили. У Шеветты возникло такое чувство, что эту тираду женщина заучила наизусть, и, судя по всему, не очень, но что ей, Шеветте, надо, дескать, самой разбираться, что тут к чему.

– Рэнди недавно научил Бьюэлла петь одну старую песню под названием "Виски и кровь потекли по дороге, но я не слыхал, чтобы кто-то молился". Это гимн, дорогуша. Очень традиционный. У меня от него мурашки по коже. Во всяком случае, называется он именно так. Но сегодня концерт будет более жизнерадостным, электрическим.

– Ваше здоровье, — сказала Тесса, — спасибо за пиво. Казалось, женщина озадачилась.

– О… на здоровье, дорогуша. Пожалуйста, не уходите, потусуйтесь. Это дебют Бьюэлла в Северной Калифорнии, он в первый раз будет петь со своими "Меньшими братьями".

– С кем? — переспросила Шеветта.

– "Бьюэлл Кридмор и его Братья меньшие". Думаю, это что-то из Библии, хотя не могу назвать вам главу и стих. — Женщина пошевелила в сторону сцены своей рвущейся на свободу грудью и решительно двинула в указанном направлении.

Шеветте, собственно, больше не хотелось пива.

– Она купила нам выпивку, потому что приняла нас за агентов из отдела контрактов. — Шеветта знала, что это такое, от Карсона. Отделом контрактов назывались те люди из музыкального бизнеса, которые искали и раскручивали новые таланты.

Тесса от души отхлебнула из своей бутылки и проводила глазами женщину — та остановилась у стола для игры в пул, чтобы перекинуться парой слов с одним из парней, красовавшихся в сетчатых кепочках.

– Здесь что, все вроде нее?

– Нет, — сказала Шеветта, — в городе, впрочем, есть особые клубы, где играют что-то в этом духе, но такой толпы на мосту я еще никогда не видала.

Проверка звука заключалась в том, что мужик в расплющенной ковбойской шляпе заиграл на гитаре, а блондин с большой пряжкой на поясе — запел. Они несколько раз начинали и прекращали исполнять какую-то песню, одну и ту же, каждый раз по-другому накручивая ручки на пульте, но сразу стало понятно, что гитарист действительно умеет играть (у Шеветты возникло чувство, что он пока не показывает, на что на самом деле способен), а певец действительно поет. Песня была про то, что ему так тоскливо, и про то, что ему надоело, что ему так тоскливо.

Бар тем временем начал заполняться народом, судя по виду, как местным — завсегдатаями, так и не местным; последние явно пришли специально, чтобы послушать группу. Местные отличались обилием татуировок, пирсингов на лице и асимметричных причесок, гости — головными уборами (по большей части сетчатыми кепочками и ковбойским шляпами), джинсами и свисающими (у мужиков, во всяком случае) брюшками. Брюшки выглядели так, будто переехали к своим обладателям как-то незаметно для последних и прописались на их, в общем и целом, обезжиренных телах. Подобное брюшко свисает над джинсами с достаточно узкой талией и распирает фланелевую рубашку, но ниже талии загоняется в штаны при помощи здоровенной пряжки.