Мстислав - Борис Тумасов

Долгой ночью Димитрий не спал, стонал, ворочался, злился на Евпраксию. А та сны видела с темна и до рассвета.

Обо всём передумал тиун огнищный, но пуще всего жаловался Богу, что не послал ему детей. И для кого богател, кому всё останется?

От молодой боярыни, как от печки, жаром пышет, да толку в том.

Димитрий сел на постели, свесив ноги. Во дворе неистово забрехали псы. Боярин насторожился. Не тать ли озорует? Псы не умолкали.

- Чтоб вам, - заворчал Димитрий и, надев короткие, по щиколотку, валенки, вышел на крыльцо. Лунно и пустынно во дворе. Зачуяв хозяина, собаки успокоились.

- Эй, воротний! - окликнул караульного тиун огнищный. - Почто псы всгомонились?

От ворот подошёл холоп с дубинкой:

- А нипочто, болярин. С псиной дури.

- Ну, ну, доглядай в оба. - И, потоптавшись, ушёл.

И снова лежит Димитрий на перине, ворочается. Не утаивает ли киевский тиун от него, боярина? Блюдёт ли боярское добро? Вздыхает тяжко. Как проведать о том? Далеко Киев от Тмутаракани.

В клети темно и зябко. Ночами из подполья выползают мыши. Их много. Они мечутся по клети, ворошатся в охапке перетёртой соломы, на которой спят Обадий и Байбух.

Вот уже лето минуло с той поры, как по велению князя Мстислава кинули их в клеть. Обадий теряется, откуда мог проведать Мстислав, зачем они ездили в Итиль и что за поручение дал им Буса.

Как выполнить наказ кагана? У Обадия на душе неспокойно. Он сидит, поджав под себя ноги, и думает; Старшина хазарских гостей знает, что хазарские купцы; живущие в Тмутаракани, уже просили за него князя, но Мстислав остался непреклонным.

Отказался князь выпустить и Байбуха, сказав:

Будем судить их княжьим судом.

Теперь старшина хазарских гостей со дня на день дожидался суда. Пуще всего опасался Обадий, чтобы не стали пытать их. Боялся, что не выдержит Байбух и повинится во всём. При мысли об этом он ругал себя за то, что открылся в ту ночь сыну. Не думал живу остаться, вот и выложил тайну. Обадий пнул ногой лежащего в углу Байбуха:

- Допрос учинят, молчи.

Байбух кивнул и снова завалился на солому.

Но князь почему-то не призывал их на суд. Потом слышали, что нынче Мстиславу не до них, женится он.

И закралось у Обадия сомнение: может, и неведомо Мстиславу, по какому делу ездили они в Итиль, а бросили их сюда по подозрению? Либо забыл о них князь?

Но Мстислав всё помнил. Тогда Путята в дороге, подслушав тайну хазарских купцов, скрыл её от всех. И, только возвратившись в Тмутаракань, поведал о замысле кагана князю. Мстислав велел кинуть Обадия и Байбуха в клеть и приставить к ним надёжный караул. А паче всего, чтобы никто с ними не вёл никаких речей.

И с судом Мстислав не торопился. К чему раньше времени другим тайну узнавать? Довольно, если о ней станет известно императору Василию, которого Мстислав думал склонить на свою сторону в борьбе с хазарами.

А о том, что Василий будет с Тмутараканью в этом деле заодно, Мстислав не сомневался. Ведь хазарский каган подбивал против Византии корсунского катапана и помощь ему в том обещал.

Нет, пока ещё не пришла пора судить хазарского гостя Обадия. Пусть каган думает, что он в Корсуни выполняет его наказ. А той порой Мстиславово посольство в Константинополь сплавает.

4

Неделя в хлопотах пролетела незаметно. С первыми петухами поднимался Савва и ложился, когда расходился шумный торг. Надобно всё успеть: и сбыть привезённые меха, и закупить иноземного шелка. Да ещё послушать, что говорят корсуняне. Не будет ли речей, какие интересуют князя Мстислава?

Но люд о том молчал, и Савва стал подумывать, уж не досужие то домыслы о сговоре хазар с корсунянами.

С этими сомнениями и пришёл он к золотых дел мастеру. Солнце уже зашло, и в мастерской сумрачно. Босой, в рубахе навыпуск, мастер колод от соснового полена лучины. Савва уселся на скамью, молча принялся наблюдать, как одна за другой отскакивают лучины и тает полено. Вот мастер закончил, положил на верстак нож.

- Тот слух, с которым ты тогда ко мне явился, верный. Стратиг Георгий замыслил Херсонесскую фему от Византии отложить, чтоб царствовать без императора. И ещё, что сказала мне жена магистра Клавдия, Цуло к кагану послов слать будет. Остерегается, что базилевс пошлёт противу него воинов, и хочет помощью хазар заручиться. О том и скажи князю Мстиславу. И ещё, Георгий пока втайне всё творит, чтоб о том базилевс Василий не проведал.

- Про всё то я скажу князю. А ты продолжай выведывать. Как прослышишь что новое, запомни. Князь за твою службу добром воздаст…

К гостиному двору Савва добрался в потёмках, петляя в узких улицах, с трудом минуя лужи. Савве почему-то пришло на ум, что не будь Давид старшиной русских купцов в Тмутаракани, не послал бы его Мстислав в Корсунь. Князь доверился Савве оттого, что Давид указал на него.

Брызгая грязью, прошёл караул. Греческие воины, вооружённые лёгкими копьями и мечами, освещали факелами дорогу, то и дело выкрикивая:

- Уже ночь! Спать пора!

Запоздалый купец закрывал свою лавку, стучал тяжёлыми ставнями. Дождь пустился сильнее, и Савва, запахнувшись в корзно, заспешил на гостиный двор.

Из распахнутого оконца горенки Добронраве видно море. Оно совсем рядом, стоит выйти из княжьего терема, спуститься по узкой тропинке с обрыва - и море вот тебе. Через этот узкий рукав пресное Сурожское море выплёскивает свои воды в Русское.

Добронрава могла часами стоять у оконца, смотреть, в распущенные паруса ладей у берега, на белеющие мазанки в Корчеве. А пуще всего любила, как в непогоду гоняло море волны, било с рёвом о берег и во все стороны разлетались брызги.

Иногда Добронрава, забыв о том, что она княгиня, заплывала далеко в море, а потом наперекор волнам гнала чёлн к пристани.

Бояре брюзжали.

- Достойно ли то княгини! Прыгает, что те коза.

А тмутараканцы посмеивались:

- Храбра княгиня наша. Был бы князь под стать княгине.

- Сказывают, Мстислав храбр.

- Поглядим в деле. Допрежь о том говорить нечего…

Добронрава смотрит, как за море закатывается солнце. Ярко-огненный шар уже опустился в воду.

За спиной раздались быстрые шаги. Добронрава узнавала их из всех. Она резко обернулась и встретилась глазами с Мстиславом.

- Из Корсуни весть. Что Путята расслышал, правдой оказалось. У Бусы на уме Тмутаракань вернуть.

Добронрава положила руки Мстиславу на плечи, сказала спокойно:

- Не печалься, разве у хазар такая сила, как у тебя?

Мстислав нахмурился:

- Буса расчёт держит на корсунских греков. Ежели Цуло пошлёт свой флот на Тмутаракань, а хазары с суши подступят, вот чего остерегаться надо. Кабы не Святополково коварство, послал бы я гонца в Киев за помощью, да теперь о том и не мысли. Братняя кровь пролилась, и, чую, прольётся ещё немало, когда Ярослав на Святополка войной пойдёт, и я в том Ярославову руку держу. Надобно было б помочь ему Святополка покарать, да у меня иные заботы. Меня хазары тревожат, нам Тмутаракань нельзя оставить… Против же хазар с корсунянами, я мыслю, нам удастся союзом с Византией заручиться. Подождём, что Давид из Царьграда привезёт, чем порадует.

Мстислав помолчал немного, потом продолжал:

- А нынче надумал я тысяцкого Романа к касогам послом слать. Может, князя Редедю склонит, чтоб против хазар сообща выступить.

- Пошли, князь. Поди, у тя в дружине и без того вон уже сколько касогов служит.

- Я, Добронрава, мыслю, чтоб с Романом брат твой, Важен, отправился. Он по-касожски разумеет. У Романа толмачом будет. Как ты на то глядишь?

- Тебе, князь, видней. А Важен перечить не станет.

Мстислав погладил руку жены, сказал ласково:

Иного не ждал от тебя. Спасибо те. - И вышел торопливо, шумно, на ходу бросив отроку: - Кликни-ка боярина Романа!

5

Чем выше в горы, тем прохладней и чище воздух.

В стороне внизу осталось море. Пока ехали рядом с ним, у Бажена на душе было спокойно. Море напоминало ему дом.

На полдороге нежданно тмутараканских послов окружили касоги. Чёрнобородые, одетые в кольчуги, гикали и горячили коней. Схватились за оружие.

Бажен успел выкрикнуть, указав на боярина Романа:

- Посол князя Мстислава к князю Редеде!

Так с той минуты посольский отряд и ехал под надзором касожских воинов.