Голод. Одержимые - Любовь Попова

Но лгать-то зачем. Зачем рушить то, что мы строили. Зачем, бл*ть, Вася! Нах*я тебе чужой отпрыск, когда есть я? Я, значит, отдаю сердце, а она решила потратить жизнь, ох*ренную фигуру на какого-то ублюдка. Теперь понятны ее обмороки, теперь понятно, почему кривилась при виде привычных блюд фаст-фуда и заказывала салат.

Еще и похудела. Этот… в ее животе, выкачивает силы и энергию, а значит это зараза, от которой просто надо избавиться.

И муки совести меня не мучают, потому что, во-первых, я прекрасно знаю, что от меня Василиса не могла забеременеть, а, во-вторых, сейчас ребенок ни к месту.

Я уже подобрался близко к тому, кто умело дергает за ниточки, сузил круг подозреваемых до пяти человек и ребенок, чей бы он не был, будет только мешать.

Пока везу Василису в ту же клинику, где проводили анализы, отвечаю на звонок Дэна.

— Ты чет быстро разобрался…со своей, — он стабильно отказывался называть ее имя и постоянно называл имена тех, с кем она флиртует.

Меня это мало волновало, я даже мысли не допускал, что она может гульнуть, знает, что в бетон бы закатал, но та чертова неделя… Та *баная неделя, когда она могла от обиды лечь под кого угодно, а сейчас просто боится признаться.

И я ее не виню, ведь я и сам трахнуться пытался. Но у меня не встал, а у нее-то дырку никто не зашивал. Но все это не важно.

Не большая процедура и все станет как прежде. Все встанет на свои места.

— Макар Александрович, что у вас случилось? — встречает меня на входе лысый, маленький Эдуард Казимирович и пропускает с Васькой на руках внутрь.

Нравится он мне. Вопросов не задает. Все по делу. И сейчас так.

— Срок какой? — спрашивает он и осматривает на кушетке Василису, измеряет давление, пальпирует живот, грудь, а мне хочется искусать себе от волнения все ногти.

— Несколько недель.

— Нам нужно ее разбудить, — говорит он спокойно, и идет к шкафчику, распаковывает какие-то коробки, читает.

— Это обязательно?

— Вопрос в том, каким способом вы хотите избавиться от плода. Если медикаментозно, то мне нужно взять у нее кровь и заставить проглотить таблетку. Если оперативный, то есть шанс никогда больше не забеременеть, но мы можем ее не будить. Что вы выбираете? Таблетку или выскабливание?

Вот это попадос. Я думал, все проще будет, а тут анализы сдавать и таблетки глотать.

Или операцию? Решение было очевидным, но, если чисто гипотетически она все узнает, чего она мне точно не простит, так это лишения ее возможности сделать ребенка. Нового.

— Я разбужу ее.

‍‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‍

Глава 28. Василиса

Чувствую привычный запах дезинфицирующих средств.

И почему-то резкий вкус водки во рту.

Макар позволил мне выпить? Быть не может. Если только пару миллилитров. Тогда почему горло дерет так, как будто я выдула пол-литра в одинокого?

И тело ватное, и в голове шум, а самое главное, в груди горячо так, неприятно.

Пытаюсь вспомнить последние события и жар сменяется острой болью. Невыносимой.

Распахиваю глаза, щурясь от яркого света и быстро осматриваюсь.

В одежде. Значит, не стал. Не стал ведь?

Он же не совсем псих убивать ребенка, даже если он не верит в свое отцовство. Хотя бы ради меня.

Макар же не раз говорил, как я ему дорога.

Пытаясь пошевелить конечностями и ошеломлённо ахаю. Что же это такое!?

Тело привязано к кушетке, что не вырваться, а рядом стоит — руки в карманах — Макар. Хмурится.

— Ты не дергайся. Сейчас выпьешь таблетку и все встанет на свои места. Это, — показывает он мне на живот. Скотина! — Нам не нужно.

Нам? — хочу закричать, но прикрываю глаза.

Нельзя злиться, нельзя паниковать, теперь только я несу ответственность за новую жизнь, раз папаша у нас с тобой, малыш, такой дебил.

Что же делать? Как избежать твоей смерти?

Хорошо хоть выскабливание не заставил врача делать.

Этот бы стал, уже не раз виделась с ним, когда кого-то из проституток сильно избивал клиент. Макар на мои просьбы хоть как-то приструнить богатых ублюдков не реагировал. Несколько раз меня затыкал и говорил, что это не мое дело.

Очевидно, моя беременность теперь тоже не мое дело.

Открываю глаза снова и вижу, как доктор мельком мажет по мне взглядом, а затем вниз, на макаровский пояс.

Смотрю туда же и вижу кобуру с пистолетом.

Тело мигом расслабляется, решение принимается быстро. Любовь к Макару ничто по сравнению с жизнью нашего ребенка, зачатого в самой страстной любви, на которую способны люди.

Я не моргну глазом, малыш, и никогда не пожалею о своем решении. Ты для меня самый главный.

— Ну, так что, — говорит врач и поворачивается полностью, показывая поднос с препаратом и шприцом для взятия анализа. — Вы не передумали?

Последняя надежда гаснет, когда взгляд Макара тяжелеет, а голос хрипнет.

— Не передумали.

— Знаешь, — вдруг заговариваю я, удивляясь, что при всей ненависти и ужасе происходящего, могу улыбаться. — А ведь ты прав. Нам не нужен ребенок. Лучше от него избавиться. Представь только вечно орущее создание, пеленки, распашонки, первые шаги и слово «Папа».

Подействует ли, не знаю, но задача не вызвать чувства или разжалобить, хотя вижу, как на последнем слове Макар дернул подбородком.

Задача — усыпить его бдительность. Расслабить. Заставить меня развязать.

— Лучше избавиться от него. Будем и дальше трахаться, как кролики. Правильно я говорю, Макарушка? — он рвано кивает, взгляд не сводит. — Зачем нам кто-то третий, раз мы есть друг у друга. Верно…

— Верно, — кивает он, как будто в дурмане, вижу через ткань, как кулаки сжимает в карманах. — Когда станет поспокойнее, возьмем из детдома или сделаем ЭКО.

— Прекрасно! — почти кричу, имитируя радость, стараюсь сдержать непрошеные слезы. — Убьем своего ребенка, чтобы взять или сделать