Самый легкий выбор (СИ) - "Elle D."

- Мне пора, - мягко сказал Риверте, с неохотой отнимая ладонь от его лица. Уилл кивнул и смотрел, как он уходит. Он не вышел его проводить, он никогда этого не делал, если им приходилось расставаться. Вместо этого он пошёл в библиотеку и раскрыл книгу, лежащую на столе, и следующие три часа читал её первую страницу, а в голове у него всё продолжал отзываться удаляющийся стук лошадиных копыт по дороге.

Уилл дал себе слово начинать волноваться не раньше, чем через десять дней, оговоренных Риверте перед отъездом. Слова он, конечно же, не сдержал. Смутное, неясное беспокойство не покидало его с той самой минуты, как Риверте выехал за ворота. Временами оно становилось сильнее, а иногда - почти невыносимым, так, что к горлу подкатывала тошнота и кишки скручивало гадостным шевелящимся узлом. Уилл отчаянно пытался отвлечься, но ничто его теперь не радовало - окрестности Шалле потеряли для него всякую привлекательность, его не манили больше ни бескрайние, словно созданные для бездумной скачки луга, ни сады, ни ясень возле реки. Осенью Шалле был так же красив, как летом, только краски из сочно-зелёных стали красно-золотистыми. Но было холодно, Уиллу было так холодно - что снаружи, в чистом поле, что в хорошо протапливаемой замковой библиотеке. Он почти ни с кем не общался, не считая сиры Лусианы. Иногда они беседовали, сидя за столом, порой она просила его почитать ей вслух вечером у камина - но то всё были досужие разговоры, не больше. Уилл видел, что ей тоже тревожно, хотя, наверное, не так, как ему. Однако он знал, что их обмен немногословными фразами преследовал единственную цель - заполнить тишину, обычно наполненную небрежным и звучным голосом человека, который занимал определённое место в жизни их обоих. И незанятое кресло во главе стола между ними давило на них обоих теперь беззвучной, тягостной пустотой.

Однажды Уилл проснулся посреди ночи с застрявшим в горле криком. Он резко сел в кровати и долго сидел так, глядя в темноту перед, и сердце у него колотилось так, что заныла грудь. Он не помнил, что ему снилось, и в конце концов снова лёг, медленно натянув одеяло до подбородка, но до самого рассвета так и не сомкнул глаз. С отъезда Риверте минуло девять дней. И, глядя в пыльную тяжесть балдахина над своей головой, Уилл подумал, что завтра от него должно быть письмо. Непременно, просто обязательно должно быть. Он уговаривал себя этим и утешал до самого рассвета, тёмного, пасмурного, сырого, мало чем отличающегося от сумерек.

Письма в тот день не было. И через день, и на следующий. Прошла ещё целая неделя, и Уилл понимал теперь, почему Риверте не назвал ему место своего назначения. Если бы Уилл знал, куда он отправился, то ещё неделю назад седлал бы коня и поехал за ним следом. Ему было всё равно, куда и зачем понесла нелёгкая его беспутного графа. Он только знал, что ещё несколько дней - и он сойдёт здесь с ума.

Это было так глупо. Риверте и раньше уезжал один, нечасто, но уезжал, и отсутствовал, бывало, месяцами. И ни разу у Уилла не появлялось этого чувства - чувства, что нельзя было отпускать его одного, нельзя было, никогда, а теперь уже слишком поздно.

Утром девятнадцатого дня, прошедшего с тех пор, как Риверте покинул замок Шалле, Уилл с Лусианой завтракали в молчании. Оно, это молчание, не было ни напряжённым, ни враждебным, ни чрезмерно унылым - просто им не о чем было говорить, и каждый предавался трапезе и раздумьям наедине с самим собой. Уилл уже доедал десерт, когда в зал вошёл дворецкий, исполнявший также обязанности управляющего в отсутствие Маттео Гальяны. В руке у него было два письма, и Уилл, увидев это, подскочил на месте.

- Ваша милость велела немедленно сообщать о почте, - оправдывающимся тоном начал дворецкий, но Лусиана оборвала его, молча протянув руку резким, нетерпеливым и требовательным жестом. Сердце у Уилла упало - значит, оба письма были адресованы ей... но, может, хотя бы одно из них от Риверте? Лусиана не встала с места, но схватила письма так порывисто, что Уилл понял - сохранять привычное самообладание ей нелегко. Она бросила взгляд на оба конверта и слегка нахмурилась.

- От него? - не выдержал Уилл.

- Нет, - отозвалась Лусиана. - Одно от короля, другое... от Гальяны, - она снова нахмурилась, на этот раз сильнее, и жестом велела дворецкому уйти.

Плечи Уилла поникли. Он с трудом сглотнул комок в горле, пытаясь привести в порядок пустившиеся вскачь и разом запутавшиеся мысли. Король? Гальяна? Что они хотят от Лусианы Риверте? Что они хотят сообщить Лусиане Риверте?.. Риверте всегда писал свои письма сам, лишь в исключительных случаях он мог поручить своему доверенному советнику написать кому-то от его имени, если был чрезвычайно занят или... или...

Уилл с окаменевшим лицом смотрел, как Лусиана вскрывает оба конверта. Сперва она прочла письмо от короля, и Уилл, неотрывно следивший за её лицом, заметил, как дрогнули её губы, а в глазах скользнуло замешательство, смешанное с невероятным облегчением. Уилл чуть не задохнулся - слава богу, он жив, он не... Графиня Риверте взялась за другое письмо (оно было длиннее первого), и по мере того, как она пробегала его глазами, её просветлевшее было лицо заволакивало дымчатой пеленой, за которой Уилл ровным счётом ничего не мог разглядеть. Она читала долго; дочитав до конца, тут же стала перечитывать, и Уилл сидел напротив неё, стискивая ложечку для десерта так, что она погнулась у него в кулаке.

Когда Лусиана подняла на него глаза, он подумал, что сейчас закричит. Он не знал, что, не знал, кому от этого станет легче. Бледность, залившая лицо графини, резко очертила её плотно сжатые губы. Она протянула ему письмо через стол и сказала:

- Читайте.

Уилл взял, даже не пытаясь унять дрожь в руке, и стал читать.

Всё было ещё хуже, чем он мог предположить в самом худшем из своих кошмаров.

Как Уилл и предполагал, Риверте не послушался короля и не отказался от своих планов по экспансии в Аленсию. Что с того, что король его не одобрял и не поддерживал - сир Риверте на то и сир Риверте, чтобы добиваться желаемого без стороннего одобрения и поддержки. Он решил, что всё сделает сам, и почти воплотил своё намерение. Всё, что ему требовалось - это согласие наместника в одном из аленсийских портов, готового закрыть глаза на мирное вальенское судно, собирающееся причалить к негостеприимным аленсийским берегам уже этой осенью. То, что в трюме мирного вальенского судна будут находиться сто лучших вальенских наёмников и пять бочек с порохом, аленсийскому наместнику предлагалось тактично проигнорировать - в обмен на солидную взятку, разумеется. С этим своеобразным грузом Риверте собирался высадиться в Аленсии и совершить марш-бросок к столице, отлично защищенной с моря, но практически беззащитной со стороны суши. Одной только демонстрации вальенских пушек и вальенского войска под командованием того самого Фернана Риверте должно было хватить для сдачи города - палить по аленскийской столице, а тем паче учинять в ней резню Риверте не собирался. Он делал ставку на внезапность, стремительность и дерзость нападения, и собирался сыграть на потрясении и растерянности княгини Оланы, воображавшей, что ей удается вести тонкую игру с императором Вальены. Вот только с Фернаном Риверте тонкие игры не проходили. Игры, как он сказал Уиллу перед отъездом, кончились.

И самое обидное то, что всё ведь могло получиться.

Действуя, видимо, в спешке, и всё ещё пребывая в запале злости на короля, Риверте не проверил как следует своих новых союзников. Он нашёл человека, готового, как казалось, предать свою родину ради тугого кошелька и высокого положения в будущем. Встретиться условились на более-менее нейтральной территории - в Хиллэсе (Уилл вздрогнул, дочитав до этого места). Там-то всё и произошло. Прибыв в назначенный срок в небольшой трактир городка Вэмберга, Риверте не обнаружил среди явившихся на встречу аленсийского наместника, зато обнаружил своего старого знакомца, друга и противника Рашана Индраса. После разгрома в Руване тот был отстранён от военных дел, но, стараниями Риверте, не казнён и даже не заключён в тюрьму, а всего лишь сослан за пределы империи - и приют он себе нашёл, как теперь оказалось, в Аленсии. Выразив своему давнему другу Риверте радость по случаю неожиданной встречи, Индрас сообщил, что Вэмберг наводнён наёмниками, купленными княгиней Оланой. И если сир Риверте не будет так любезен немедленно отдать Индрасу свой меч, к ночи город будет вырезан - до последнего человека, включая стариков и грудных младенцев обоего пола.