Не жена - Ирина Щеглова

— Насколько мне известно — нет, — сквозь зубы ответил Игорь.

— Насколько тебе известно? — зачем-то уточнила жена.

— Вика говорила, что не желает рожать ребенка в белый свет.

— Ах, она говорила… — усмехнулась жена, — а что говорила Даша?

Наконец-то разговор начался. Игорь хотел, чтоб он произошел, но не думал, что это будет так мучительно — копаться в старых ранах.

— Дашка хотела ребенка, — пришлось признаться ему.

— Она что же, просила у тебя?

— Не знаю, как объяснить… Где-то за год до всех этих событий мы поругались в очередной раз, она устроила истерику и проговорилась, что у ее подруг хотя бы дети остались, а у нее ничего, кроме стыда.

Вера криво усмехнулась:

— Замуж за тебя, стало быть, хотела?

— Хотела, — не стал отрицать он.

— А ты что же? Просто потрахаться забегал?

Игорь напрягся. Ну, как ей объяснить? Он уже давно не питал никаких иллюзий в отношении женщин. Женщина не может понять мужчину. Это аксиома. Но объяснить придется. Жена мучительно и напряженно ждала.

И он, тщательно подбирая слова, стал рассказывать о том, как Дашка его добивалась, о жалости, о собственной слабости и трусости. О том, как он то пытался порвать эту связь, то снова возвращался к ней, потому что она стала частью его жизни, которую было жаль потерять. Вера слушала, не перебивала, иногда задавала вопросы. Игорь старался отвечать честно и одновременно так, чтоб ее не обидеть. Сам себе удивлялся, куда уж сильнее обижать? Дальше-то вроде некуда…

Он думал, что Вера ни о чем не догадывалась, но она напомнила ему, как неоднократно пыталась поговорить, она не забыла тот мартовский вечер, когда муж вернулся домой ошалевший от Дашкиного сообщения о беременности. И то, что последовало — уход с работы, авария, долги… Ее не удивила новая любовница. И о ней Вера тоже догадывалась. В его случае неминуемо должна была возникнуть еще одна женщина — так она сказала.

— Почему ты не рассказал мне все раньше? — спросила жена. — Ты хоть понимаешь, что ничего этого не случилось бы!

— Я боялся, что это убьет тебя, — ответил он совершенно честно. Игорь хотел добавить, что история не терпит сослагательного наклонения, но остановил себя.

— А теперь не боишься?

— Теперь мне нечего бояться, ты все знаешь…

Они просидели на этой скамейке до четырех утра. Кажется, впервые за несколько лет говорили друг с другом честно, не выбирая выражений, не прячась. Вера не плакала. Игорь поймал себя на мысли, что он общался с ней, как со старым другом, другом, который все поймет и не осудит. Хотя он понимал, конечно, что Вера не в силах не осуждать его. Ведь она женщина, жена, они прожили бок о бок много лет. И что бы с ними ни случалось, они были рядом. Во всяком случае, она была рядом. Она пыталась ему помочь, достучаться, он не хотел и не мог принять ее помощь. Почему? Да опять-таки потому что она женщина, а женщине не дано понять мужчину… вот и сейчас Игорь видел, как Вера старается держать себя в руках, чтобы воспринимать его запоздалую правду спокойно. Видел, как тяжело ей давался этот разговор. И спрашивал себя, нужно ли все это? Он так хотел оградить жену, так почему же ему не удалось?

Разве он хотел зла Дашке? Или Вике? Нет, никогда не хотел никому сделать больно. И в итоге принес всем трем женщинам столько боли, что теперь и не разгрести. Виноват, кругом виноват!

Вера дрожала, хотя говорила, что не чувствует холода. А Игорь основательно замерз, но не жаловался. Наконец, измотанные и выжатые, они вернулись домой. Вера помялась и сказала, что пойдет спать к сыну.

— Извини, я не могу находиться в постели, где, кроме меня, еще две женщины, а может, их больше, не знаю…

Игорек попытался остановить жену:

— Нет здесь никого, все давно кончилось, поверь мне, пожалуйста.

Она не верила, он видел.

— Тогда я не буду ложиться, — упрямо заявил Игорь, — все равно не усну.

Так они и промаялись до утра. А утром Игорь вспомнил об отце Николае и Сергее. Он понял, что не справляется и ему нужна помощь.

Не бывает лжи во спасение.

22. Измена — это болезнь

Вера вошла стремительно и застыла в прихожей, глядя мимо меня.

— Проходи, проходи. Не надо разуваться, — предупредил я ее попытку снять туфли. — Ну что, давай-ка посидим на кухне, — я улыбнулся ободряюще, — как в прежние времена. Я тебе кофе сварю.

Она кивнула.

Прошла на кухню, села на стул у окна. Почему-то все женщины предпочитают именно это место. Наверное, чтоб сидеть спиной к свету, это подсознательно, ее лицо в тени, а твое — как на ладони.

Она сильно сдала. Потускнела. И хотя, собираясь ко мне, попыталась привести себя в порядок, но как-то небрежно, не для себя, а для меня, что ли.

— Можно, я закурю? — спросила она. Я разрешил. Поднес зажигалку. Сигарета подрагивала в ее нервных пальцах, неровно накрашенные губы пачкали фильтр.

Я принялся колдовать над кофе, давая Вере возможность немного успокоиться, освоиться с обстановкой, сосредоточиться.

Время от времени бросал ничего не значащие фразы, что-то о приготовлении кофе.

Поставил перед ней чашку, предложил сахар, сливки. Она отказалась, потом все-таки капнула молока. Пожаловалась на давление. Неудивительно, женщина страшно нервничала.

— Глупо, — произнесла Вера, отпив глоток кофе. — Глупо все это — выносить семейные дрязги на всеобщее обозрение.

— По-моему, ты преувеличиваешь, — не согласился я, — ты видишь здесь толпы народу?

— Нет, я не об этом, просто… — она вздохнула как-то судорожно, хрустнула пальцами. — Это же прописная истина, — быстро заговорила она, — поле, которое возделывает мужчина, — это весь мир, а поле женщины — это ее дом, семья, гнездо, если хочешь, ну, и сам мужчина, конечно.

Я усмехнулся и кивнул.

— Я не знаю, какая я женщина, может, типичная, может, ненормальная. Одним словом, не знаю. Я не могу представить себя на месте любовницы женатого человека, это все равно что представить себя вором или разбойником. На мой взгляд, конечно. Но, понимаешь, обычная женщина, которая нормальная, она выходит замуж, вьет гнездо, откладывает яйца и ни о чем другом не думает, кроме как об этом своем мирке, понимаешь?

Я снова кивнул.

— Так вот, древние говорили: «мементо мори», помни о смерти. Я помню. Смерть неизбежна, это понятно. Но думать о том, что моя жизнь здесь может рухнуть в одночасье, сию минуту, я не в состоянии. Это выше моих сил. В этом случае жить вообще невозможно! Это как… — она задумалась, встрепенулась, — это как строить дом, даже не дом, а прекрасный дворец или храм. Все зависит от человека, конечно. Одним словом, женщина старается, она продумывает, планирует, воображение рисует ей чудесные картины будущего. О! Что там Гауди! Его Саграда Фамилия и рядом не стояла! Как бы там ни было, женщина увлеченно воздвигает свою Саграду и не думает ни о чем другом. А теперь представь: пока она занимается фасадом или продумывает внутреннюю отделку, там, в тылу, где еще не убрали строительный мусор, где рабочие оставили после себя пивные бутылки, в общем, там еще бардак, ну не успела женщина, руки не дошли. И вот к этому самому черному ходу вдруг подъезжает неопознанный бульдозер и приступает к методичному разрушению. Или, например, группа террористов ночью подкладывает взрывчатку. А ты ни сном ни духом! — Вера задыхалась от волнения. — И даже если ты что-то почувствовала, схватила фонарь и трижды обежала вокруг стройки, заглянула во все углы и заметила разрушения, даже если все так, ты полна подозрений, но твоя любовь убеждает тебя — нет, дорогая, ты ошиблась, ничего такого и близко нет. Уж я-то лучше знаю, если бы был бульдозер или террористы, я бы тебе сказал! Как же! Ага!