Фенрир. Рожденный волком - Марк Лахлан

– В последний раз я заметил, что Ворону нравится калечить монахов. Это искалеченный монах. Там, в щите короля, засели стрелы Ворона. Если оставить в стороне вопрос, как он сюда попал, этот монах должен быть исповедником, так я считаю, – сказал Офети.

– Так что, Офети, попробуем продать останки бога?

– Ну, после того как девушка, за которой нас посылали, два дня кряду подносила нам вино, а потом тот, кто должен был заплатить за нее, погиб, пора бы нам уже плюнуть на эту работу и заняться чем-нибудь другим. Как вы думаете? Хуже все равно уже не будет.

– Не могу поверить, что она все время была у нас на глазах, а мы и не замечали.

– Лучше сделать вид, будто ничего не было. То-то мне казалось, что слишком уж хорошенький этот раб. – Офети помотал головой и снова поглядел на Жеана. – Слушай, франк, мы заберем кости вашего святого. Если вы захотите их вернуть, то придется раскошелиться.

Жеан не подумал об этом. Авраама ведь необходимо похоронить по христианскому обряду. Он не допустит, чтобы его растащили дикие звери.

– Мы заплатим, – пообещал он.

– Что я вам говорил! Болтает по-нашему не хуже шлюхи из Хайтабу, то есть достаточно связно, чтобы иметь с ним дело. Франк, тебе придется помочь нам продать кости.

– В Сен-Жермен?

– Не выйдет. Хотя тебе бы это было на руку. Нет, мы идем на восток, сынок.

Мимо исповедника между деревьями проходили люди.

– Ты не узнаешь меня?

– Нет, а разве должен?

– Я и есть исповедник. Я тот, кого ты вынес из церкви.

– Ну, разумеется. Ты слепой, ты калека, и половину лица у тебя склевали вороны. Кроме того, только вчера ты выбрил себе макушку, а сегодня она отлично заросла. Что ж, признаю, для человека, замученного до смерти, ты выглядишь весьма неплохо. Ладно, складывай останки в мешок. Когда закончишь, мы отправимся в небольшое путешествие.

Исповедник коснулся макушки. Тонзура заросла. Это была незначительная мелочь, однако из-за нее он по-настоящему испугался. Как будто кто-то отнял часть его личности. Он оглядел себя. Тело было худое и слабое, однако оно двигалось. Он может ходить. Господь освободил его. Слишком много перемен, чтобы принять их все сразу. Значение этого исцеления огромно. Жеан сделал вдох и попытался сосредоточиться на том, что необходимо сделать, чтобы не думать о том, что с ним произошло. Если Элис осталась с купцом, то теперь она уже на пути к Ладоге, – он слышал, как восточный торговец настаивал на возвращении к князю Олегу.

Жеан понимал, что войти в город ему не удастся, как и попасть в аббатство Сен-Жермен. Сможет ли он спасти Элис, если последует за ней? Этим утром, стоя на собственных ногах, глядя, как солнечные лучи падают между деревьями на лесную почву, превращая ее в сияющую ткань, он думал, что сможет все. Мир вокруг был таким прекрасным. Но дело было не только в этом. Он ощущал свою связь с девушкой, едва ли не необходимость следовать за нею. Господь, чувствовал он, поручает ему это дело, и Он исцелил его, чтобы Жеан смог исполнить приказ.

Кроме того, в путешествии на восток имелась еще одна выгода. По морю идти не получится, там полно разбойников-северян, поэтому они пойдут пешком, и он узнает, какие земли разделяют франков и русов. У него появится возможность выяснить все о врагах Господа, возможно, даже отыскать зло и искоренить его.

Он поглядел на толстого викинга, который явно был здесь главным, если не по званию, то по тому почтению, какое питали к нему остальные.

– Я монах и могу помочь вам. Я знаю один монастырь, где нуждаются в реликвиях, там вам хорошо заплатят, – сказал Жеан.

– Где это? – спросил Офети.

– В Агаунуме, на юго-востоке отсюда, в ущелье Песен, – сказал исповедник. – Аббатство Сен-Морис.

– Почему так далеко?

– Вам необходимо выйти за пределы земель, охваченных войной, туда, где по дорогам ходят купцы, а не грабители. Если вы попытаетесь обратиться в ближайшее аббатство, вас перебьют. Не все монахи мирные слуги Господа, вы и сами знаете, некоторые с малолетства держат в руках меч, а не Библию.

Офети смерил монаха взглядом.

– Хорошо сказано, – проговорил он. – Чары или здравый смысл? Но к кораблям мы точно не сможем вернуться. – Он засопел. – Что, Фастар? Как ты думаешь?

– Согласен.

– Тогда идем, – сказал Жеан.

«Аббатство Сен-Морис», – размышлял исповедник: именно там, по словам Ворона, к нему явился и покинул его Бог. Зигфрид называл Ворона лазутчиком, следовательно, кто-то его послал. Жеан понятия не имел, кто это может быть, но решил, что аббатство черного святого – вполне подходящее место, чтобы все выяснить.

Глава двадцать шестая. Убежище

– Мелен, – сказала Элис, когда лошадь замедлила шаг. – Мы поедем в Мелен. Этот город верен моему брату, и норманны на этот раз до него не дошли.

Леший кивнул. Ему вовсе не понравился этот план. Из Мелена девушку отправят домой. Конечно, его могут наградить за то, что он сопровождал ее, но могут и не наградить. Он прекрасно знал, какими капризными и вздорными бывают правители. Вдруг ее брат решит, что он обесчестил ее тем, что состриг волосы, или заявит, что ни один чужеземец не смог бы находиться с девушкой один на один так долго и не воспользоваться этим? Он ведь понятия не имеет, кто там правит, в этом Мелене, наверняка какой-нибудь местный князь или епископ, который непременно захочет присвоить себе славу спасителя графской сестры. Все-таки надежнее всего награда, обещанная Олегом.

Беда в том, что девушка вполне пришла в себя и теперь точно знала, куда желает идти. Сначала он надеялся, что сможет ее обмануть, скажем так, повести по своей дороге, делая вид, будто это дорога, которую выбрала она сама. Но ничего другого он придумать не смог, поэтому, раз госпожа хочет попасть в Мелен, ему лишь остается следовать за ней. Ее конь вышагивал между деревьями, направляясь на юг вдоль реки, Леший шел следом, ведя за узду мула.

– Госпожа, идти по реке слишком опасно, они первым делом станут искать здесь.

Элис ничего не сказала, только ударила пятками коня. Они шли весь день, миновали обгорелые руины трех монастырей. Викинги не смогли подняться выше по реке без своих кораблей, однако время от времени они совершали пешие вылазки.

Постепенно лес поредел, и впереди показались небольшие поля и дома. Уже смеркалось, огромное красное солнце садилось за дома, пока они приближались к селению. Крестьяне выскочили посмотреть на путников; сначала они кричали, ругались, махали кольями, но Элис заговорила с ними на латыни, успокоила их, назвалась двоюродным братом Роберта Сильного, везущим послание от графа Эда к епископу островного монастыря. Кузен Роберта Сильного убил короля викингов и теперь надеется подбодрить сельских жителей, чтобы они собрались с духом и отправились защищать Париж. Элис не сказала им, что она сестра графа, потому что хорошо знала свой народ. Им было бы трудно смириться с тем, что она путешествует в мужской одежде, без свиты, в компании какого-то странного чужеземца, выставив напоказ непокрытую голову. Они убили бы купца, а ее объявили бы шлюхой. Пока что следует соблюдать инкогнито.

Весть о гибели Зигфрида быстро распространилась по окрестным домам, и скоро собралась такая толпа, что Элис с Лешим не могли двинуться дальше. Крестьяне выкрикивали вопросы:

– Он достойно умер?

– Его голова уже на стене города?

– Его люди отступили?

Им предлагали эль, хлеб, расхваливали героя, который совершил такой подвиг.

– Останьтесь переночевать, расскажите нам, что творится в городе, – попросил кто-то. – Пожалуйста, господин, уважь свой народ.

Элис устала, и неожиданно холод, от которого она натерпелась в реке, пробрал ее до костей. Было бы недурно переночевать в этом селении. Она поглядела на Лешего, и он улыбнулся. Купец размышлял о своем невезении, лишившем его шанса доставить девушку на родину, и утешался тем, что уже привык к ударам судьбы. Если бы он был из породы везунчиков, то для него события последних дней стали бы настоящим потрясением.

Лешего с Элис ввели в самый большой дом в селении. Строение было убогое, с низкой крышей, с деревянными стенами, с соломой, навозом и грязью на полу, зато огонь в доме жарко пылал, имелись стулья, чтобы присесть, кровать, чтобы спать. Элис не посмела снять доспехи, опасаясь выдать себя; она так устала, что заснула прямо на полу, застланном тростником, и жена крестьянина укрыла ее одеялом. Лешего особенно не привечали. Чужеземцы всегда вызывают подозрение, и его оставили устраиваться самостоятельно. Здесь жили не парижане, привычные к иностранцам, а простые люди, многие из которых не бывали даже в Мелене, хотя стены города виднелись с их полей.

Элис крепко спала без сновидений, семья крестьянина устроилась вокруг: кто на полу, но большинство на кровати – они были рады, что ее не пришлось уступать молодому господину. Огонь почти потух, стояла темная ночь, когда первый ворон опустился рядом с печной трубой – мягко, словно капля дождя. Затем прилетел второй ворон. И третий.