Эндимион. Восход Эндимиона - Дэн Симмонс

Собрание объявляется отложенным. Я все сказал.

Вечером, в теплом сумраке нашего кокона, мы с Энеей любили друг друга, говорили о своем, а потом устроили еще один, поздний ужин с вином, овцекозьим сыром и свежим хлебом.

Энея на минутку зашла в кухонный закуток и вернулась с двумя хрустальными флаконами. Она дала мне вино.

– Вот, Рауль, любимый… Прими и пей.

– Спасибо, – автоматически ответил я и уже поднес было флакон к губам, но вдруг замер. – А это… ты…

– Да. Это причастие, которое я для тебя так долго откладывала. Теперь тебе решать, принять его или нет. Ты вовсе не обязан его принимать! Если ты откажешься, я все равно буду тебя любить.

Глядя ей прямо в глаза, я до дна осушил флакон. На вкус – самое обыкновенное вино.

Энея быстро отвернулась, но я успел заметить слезы, блеснувшие в ее глазах. Я прижал ее к себе, и мы закружились в теплом, живом сумраке – словно вернулись в материнское лоно.

– Детка… – прошептал я. – Что стряслось?

Неужели она думает о мужчине, оставшемся в прошлом, о своем замужестве, о ребенке? От вина закружилась голова и начало мутить. А может, и не от вина.

– Я люблю тебя, Рауль.

– Я люблю тебя, Энея.

Поцеловав меня в шею, она прильнула ко мне.

– За то, что ты сейчас ради меня сделал, тебя ждут преследования и гонения…

Я деланно засмеялся:

– Ну-ну, детка, я уже терплю всяческие преследования и гонения с того самого дня, когда мы улетели с тобой на ковре-самолете из Долины Гробниц Времени. Тут ты для меня ничего нового не открыла. Если Церковь вдруг перестанет гнать и преследовать нас, я, наверное, просто заскучаю.

Она не улыбнулась – она еще крепче прильнула ко мне. Ее соленые, теплые слезы текли по моей груди.

– Ты станешь первым из моих последователей, Рауль. Ты еще много-много десятилетий будешь возглавлять борьбу. Тебя будут почитать и ненавидеть, слушаться и презирать… Тебя даже попытаются провозгласить богом, мой дорогой.

– Чушь собачья! – шепнул я в ее волосы. – Сама знаешь, какой из меня лидер. Я только и делал, что все эти годы таскался за тобой. Дьявол… изрядную часть времени я просто пытался угнаться за тобой.

Энея подняла ко мне лицо.

– Ты тот, кого я избрала еще до моего рождения, Рауль Эндимион. Когда меня не станет, ты продолжишь мое дело. Мы оба будем жить в тебе…

Прижав палец к ее губам, я поцелуями осушил соленые слезы.

– Чтобы я больше не слышал, что ты собираешься уйти без меня хоть на тот свет, хоть на этот! Мой план прост – быть с тобой всегда… во всем… делить с тобой все. Что случится с тобой, случится и со мной, детка. Я люблю тебя, Энея.

Мы парили в теплом сумраке, и я баюкал ее в своих объятиях.

– Да, – выдохнула Энея, прижавшись ко мне крепко-крепко. – Я люблю тебя, Рауль. Вместе. Навсегда. Да.

Больше мы не разговаривали.

У наших поцелуев был привкус вина и соли ее слез. Мы любили друг друга еще несколько часов и заснули, обнявшись, как два морских существа – как одно восхитительно сложное морское существо, плывущее по воле теплых, добрых течений.

26

Назавтра мы на корабле Консула полетели к светилу.

Я проснулся, ожидая, что почувствую просветление, сатори, мне казалось, выпив вино причастия, за ночь я должен преобразиться, ну хотя бы постичь Вселенную. А проснулся я с переполненным мочевым пузырем и легкой головной болью, правда, еще и с приятными воспоминаниями о прошедшей ночи.

Энея встала раньше, и когда я вышел из душа, она уже сварила в кипятильной колбе кофе, красиво уложила в сервировочный шар фрукты и даже испекла свежие рогалики.

– И не рассчитывай, что такой сервис ждет тебя каждое утро, – улыбнулась она.

– Ладно, детка. Завтра – моя очередь готовить.

– Омлет будешь? – спросила она, протягивая мне кофе.

Открыв колпачок пластиколбы, я вдохнул божественный аромат и осторожно выдавил каплю, стараясь не обжечь губы, следя, чтобы не упорхнул в невесомости горячий кофейный шарик.

– Конечно! Все, что пожелаешь.

– Тогда желаю удачи в поисках яиц, – парировала Энея, жуя рогалик. – Звездное Древо всем хорошо, но с курами тут плоховато.

– А жаль. – Я оценивающе посмотрел сквозь прозрачную стену кокона. – И ведь сколько места для курятников! – Я помолчал, а потом спросил ее уже серьезно: – Детка, насчет вина… В смысле, прошло восемь стандартных часов, а…

– А ты не чувствуешь никаких перемен, – договорила Энея. – Гм, боюсь, ты из числа тех редких индивидуумов, на которых магия не действует.

– Правда?

Должно быть, в моем голосе прозвучала тревога, а может, облегчение, или и то, и другое вместе, потому что Энея покачала головой.

– А, просто шучу! Требуется около двадцати четырех стандартных часов. Ты почувствуешь. Обещаю.

– А если мы будем… э-э… заняты, когда придет время? – Я выразительно сдвинул брови, дернулся и отплыл от столика.

– Угомонись, дружок, – вздохнула Энея, – пока я не пригвоздила твои брови на место.

– М-м. Обожаю, когда ты говоришь гадости.

– Поторопись. – Энея сунула пластиколбу в акустическую мойку, а салфетку – в рециркулятор.

Я был бы рад и дальше неспешно жевать рогалик, любуясь ошеломительным зрелищем сквозь стену.

– Поторопиться? Зачем? Разве мы куда-нибудь собирались?

– У нас встреча на корабле. На нашем корабле. Потом надо вернуться и проследить за погрузкой последних припасов на «Иггдрасиль», и завтра вечером – в путь.

– Почему на нашем корабле? Он же маленький, там все не поместятся, тесно будет.

– Увидишь. – Энея натянула легкие брючки – специально для невесомости, стянутые резинками на лодыжках, и белую рубашку с карманами на липучках. Надела легкие серые туфли. А я уже привык ходить по уютным коконам и стеблю босиком.

– Поторопись, – повторила Энея. – Корабль отчаливает через десять минут, а до причального кокона еще идти по лиане.

В корабле было тесно. И хотя внутреннее силовое поле поддерживало гравитацию на уровне одной шестой g, после невесомости я чувствовал себя ничуть не лучше, чем если б попал на Юпитер. Казалось странным, что все толпятся на одной плоскости, когда над головой пропадает столько свободного места. В корабельной библиотеке собрались, рассевшись на рояле, на скамьях, в мягких креслах, вдоль карнизов голографической ниши, Бродяги Навсон Хамним, Систинж Кордуэлл, блистающая оперением Сян Куинтана Ка’ан, двое серебристых вакуумщиков Палоу Корор и Драйвенж Никагат, Поль Юрэ и Ам Чипета, Хет Мастин с Кетом Ростином, полковник Кассад – высокий, не ниже любого Бродяги, Дорже Пхамо – какая-то архаичная и вместе с тем царственная в серебристо-сером платье, ниспадавшем пышными складками, – Лхомо, Рахиль, Тео, А.Беттик, далай-лама. А вот братьев по разуму на корабле не оказалось.