Кролик, беги. Кролик вернулся. Кролик разбогател. Кролик успокоился - Джон Апдайк

«Хорошо купаться в ванне, — поет Джуди слабеньким голоском, мелодия, точно перышки, летит по ветру, — плюх, плюх, субботним вечерком...» — От детских стишков она незаметно перешла к телерекламе — из каждой по несколько первых строчек, которые застряли в памяти: «Весело и вкусно — «Макдоналдс»...», «Ах, зачем я не сосиска «Оскар Майер»! Вот бы мне сосисочкою быть. Если стану я сосиской «Оскар Майер», вы не сможете меня не полюбить!» Потом песенка, которую исполняет рулон туалетной бумаги, за ней «Будь со мной» в интерпретации калифорнийского изюмчика сладкого и еще одна на мотив «Мэкки-нож» в исполнении Рэя Чарльза — под нее крутят клип с человеком-месяцем в черных очках и заверением под конец, что «Тойота» исполнит любое ваше желание: «Той-о-та...» Полное впечатление, что кто-то без конца переключает телевизор с одного канала на другой; ее голосок, подхваченный ветром, летит назад, прямо ему в лицо, глаза его то закрываются — и тогда сознание ныряет украдкой в черноту грызущего, галопом скачущего, сдвинутого на одну сторону разлада у него в груди, то снова открываются — убедиться, что курс верный и парус стоит на ветру, и синее небо на месте, и его безумная вера, будто Джудин голос гонит лодку к берегу, по-прежнему при нем.

«Кока-кола, — поет Джуди, — вкусней напитка не сыскать, кока-кола — поможет снова сильным стать, кока-кола — попробуй сам и будешь знать!»

Ему приходится еще дважды менять галс, и к этому времени его внучка обнаружила в себе целый кладезь песенок из кино— и мультфильмов, которые она по многу раз смотрела на видео, — детская классика, все, что сам Кролик видел, когда эти фильмы только-только выходили на экран и их показывали в старомодных кинотеатрах с роскошными интерьерами в восточном стиле, с плюшевым раздвижным занавесом и огромными зеркалами в фойе, — тут и песни, которые герои поют, отправляясь в дальний путь: «Идем, идем, нас ждет волшебник, волшебник страны Оз» и «Хей-хо, хей-хо, пора, пора в поход!»[197], и грустные песни о чем-то там в небе, чтобы люди немного отвлекались мыслью от депрессии: «Где-то выше радуги...» и «Если вдруг захочешь к звездам» — крохотный говорящий сверчок из «Пиноккио» в цилиндре и с зонтиком на залитом лунным светом оконном карнизе. Дисней он такой — бил по чувствам наповал.

— Молодец, Джуди, — бормочет Кролик. — Ты отлично справилась.

— Мне понравилось твое задание — интересно.

Гарри выпускает из рук румпель и грота-шкот. Лодка качается на разбивающихся в пену волнах мелководья, и Джуди втаскивает наверх шверт, спрыгивает в воду, доходящую ей до пупка, и подтягивает лодку, точно баржу, пока нос не начинает скрести песок.

— Мы перевернулись, и дедушке стало плохо! — кричит она.

Не только Пру с Роем, но и Грег Сильверс уже поджидают их здесь, на расстоянии доброго удара шестеркой айроном от того места на берегу, где они расположились. Загорелое сверх всякой меры лицо Грега все передергивается, когда он видит фигуру Гарри, неподвижно распростертую возле бесполезного румпеля и, наверно, еще что-то, чего сам Гарри видеть не может, — какого цвета у него лицо, например. Как бы узнать, насколько плохи его дела? Он смотрит на свои ладони: они все в желто-синих пятнышках. Грег берет у Джуди фалинь и спрашивает Гарри:

— Может, вам лучше пока не двигаться?

Гарри пережидает очередной пинок боли и говорит:

— Нет уж, подохну, а не останусь на этой гадской посудине.

Но от усилий, которые требуются, чтобы подняться, слезть с накренившейся лодки и добрести, увязая в воде, несколько футов до берега, с его нутром, где все соскальзывает с места и куда-то проваливается, происходит что-то совсем неладное. Ему кажется, он увязает не только в воде, но и в самом воздухе, когда, ступая уже по утрамбованному песку, все равно приходится преодолевать сильнейшее сопротивление. Он ложится на песок у ног Пру — возле ее длинных босых ступней с облупившимся на ногтях ярким лаком, с покрасневшими суставами пальцев, совсем как на руках у его матери от бесконечного мытья посуды. Он лежит и смотрит вверх на белый эластиковый треугольник ее купальника. Крошка Рой, решив, что простертая фигура Гарри означает приглашение к игре, шлепает прямиком к нему и, встав сзади у него над головой, посыпает дедушку песочком — песок попадает Кролику в уши, в складку сцепленных губ, в открытые глаза; глаза плотно зажмуриваются.

Небо — равномерно залитая красным пустота, откуда до него доносится рассудительный огайский голос Пру, на сей раз отмеченный интонацией беспокойства:

— Мы видели, что вы перевернулись, но Грег говорит, это, в общем, обычное дело. Потом вас все не было и не было, и Грег уже чуть было не вышел на катере.

Краснота пульсирует, вспыхивает болью через ровные, как между ребрами, промежутки — полоса боли, потом благодатная пауза, и снова полоса. Где-то высоко-высоко, медленно, пролетает самолет, волоча за собой след шума.

— Джуди накрыло парусом, — слышит он собственный голос. — Я испугался.

Он лежит на песке, как выброшенная волной медуза, вспученная, дрожащая от страха и желания скорей вернуться в родную стихию. Что-то теплое, с пальцами, притрагивается к его запястью, нащупывает пульс. Оказание первой помощи, по-видимому, входит в обязанности Грега. Чтобы помочь ему прояснить диагноз, Гарри выдавливает из себя:

— Простите — возни вам теперь со мной. Понимаете, мне смертельно хотелось лечь.

— Лежите здесь и не двигайтесь, мистер Энгстром, — говорит Грег неожиданно громко, отрывисто и как-то чересчур начальственно, в точности как его папаша, когда подсчитывает очки в конце партии в гольф. — Сейчас мы все организуем. Вас доставят в больницу.

В его незрячем багряно-красном мире эти слова звучат такой благой вестью, что он даже открывает глаза. Он видит огромную, нависающую над ним Джуди с солнечным нимбом вокруг головы, в ее подсыхающие путаные волосы вплетены обрывки радуг. Кролик силится изобразить ободряющую улыбку и говорит ей:

— Птичьего корма твой дед переел, не иначе.

В одиннадцать Нельсон еще спал, но Дженис совсем не спешила поскорей объясниться с сыном. Проводив Гарри, Пру и детей, которые еще дважды возвращались то за одним, то за другим и в результате все равно забыли ласты и защитный лосьон от солнца, она устроилась на балконе и обнаружила, что там есть одно место — если сместиться на шаг влево от заслоняющей вид норфолкской сосны, — откуда в просвет между стилизованной башенкой какого-то кондо и кровлей из испанской черепицы виден маленький искрящийся лоскуток сине-зеленой воды, кусочек залива. Но разумеется, парус их ей отсюда нечего и думать разглядеть; чтобы увидеть яхту с такого расстояния, она должна быть размером с ту, что стартовала из Сан-Диего нынешним сентябрем, когда американцы на катамаране обставили новозеландцев на огромном красавце-паруснике, обреченном, увы, потерпеть поражение. Глядя с балкона, она всякий раз немного пригорюнивается, в душе поднимается что-то глубоко-глубоко там погребенное: ей вспоминается тот вид, который открывался из окон в квартире на Уилбер-стрит, вид на весь город, на убегающие под гору улочки Маунт-Джаджа, по-деловому оживленные, но и какие-то невинные. В те давние дни Гарри вот так же уходил, а она оставалась одна с Нельсоном.

Когда же Нельсон в своей шикарной дымчато-голубой пижаме наконец появляется из спальни, он неприятно удивлен и раздосадован ее присутствием, хотя всячески пытается это скрыть.

— Я думал, ты тоже с ними пошла. Такой гвалт подняли, пока убрались отсюда, мертвый проснулся бы!

— Я отказалась, — говорит она сыну. — Солнца мне и тут хватает, и потом хотелось побыть с тобой, а то ведь умчишься назад, а я тебя считай и не видела.

— Что ж, очень мило. — И он возвращается в свою комнату и минуту спустя выходит уже в халате — не иначе, отмечает она про себя, матери родной стесняется. Вот так, меняешь им пеленки без счета, купаешь их в ванночке голышом, а потом на тебе — уже и чужая. Халат у него легкий, летний, фиолетовый с орнаментом из «огурцов» — похожие халаты она девочкой видела в кино, там их только богачи носили. Халаты, смокинги, цилиндры и фраки, пышные белые платья, как у Джинджер Роджерс[198], подбородок утопает в страусовых перьях — или в песцах? — теперь уже не вспомнить. У нынешней молодежи нет перед глазами подобных образцов, им незачем из кожи вон лезть, чтобы походить на своих кумиров: рок-звезды вылезают на сцену в грязных джинсах, и даже бейсболисты, как она заметила, поглядывая в телевизор из-за плеча Гарри, не дают себе труда хотя бы побриться — все заросшие, как арабские террористы. Когда она росла, денег ни у кого не было, зато у каждого была мечта.

Она предлагает Нельсону приготовить для него «французские» гренки — когда-то это был его любимый завтрак: взбиваешь яйцо, обмакиваешь в него кусочек хлеба и на сковородку. В те прежние годы на Виста-креснт, пока они все не попали в хороший переплет, она всегда старалась устроить в воскресенье маленький праздник — и утро начиналось с «французских» гренок, а потом Нельсон шел в воскресную школу. Он ведь правда был тогда такой хороший, доверчивый мальчик, совсем не капризный, а этот трогательный завиток в одной брови, а его темные глазки, беспокойно мечущиеся между ней и Гарри...