«Химия и жизнь». Фантастика и детектив. 1965-1974 - Борис Васильевич Зубков

прибор. Он должен был сказать, что за остальными вещами я заеду позже. Я как раз кончал обедать, когда он вернулся. В надежде, что мои враги следят только за поездами, направлявшимися на запад, я решил бежать в противоположном направлении: на Восточном вокзале купил билет до Берна, рассчитывая оттуда добраться до какого-нибудь аэродрома Германии и улететь домой.

Уже покупая билет, я заметил, что меня снова пристально разглядывает какой-то человек; вот он вошел в телефонную будку… Тем не менее до Бельфора я добрался без всяких происшествий; в номере «Суар», который я там купил, мне попались два очень неприятных сообщения. Человек со сломанной челюстью сообщил свое имя. Было оно, вероятно, вымышленным, но это означало, что он может говорить… На той же странице был напечатан часто встречающийся заголовок: «Самоубийство неизвестного!». Этого неизвестного нашли висящим на лесах строившегося в одном из пригородов кинотеатра; у него не было левого уха и передних зубов. При нем ничего особенного не нашли, кроме записки, где было написано, что «с него хватит».

Значит, добрались и до Мартена. Может быть, они даже заставили его перед смертью открыть мое имя… Я был намерен сделать все, чтобы вырваться из этой петли.

В Бельфор я приехал ночью. Когда поезд подходил к платформе, я увидел того человека, который гнался за мной сегодня утром, и еще двоих. Очевидно, они прилетели в Бельфор самолетом. Возможно, я был несправедлив к усачу, но после всего, что произошло за последние двадцать часов, я питал против него некоторое предубеждение. И хотя я не знал, собирается ли он меня убить или только передать полиции за убийство своих друзей, у меня не было ни малейшего желания убедиться в его намерениях на опыте. Уверенный, что меня еще не увидели, я быстро вышел из купе, прежде, чем поезд остановился, и заперся в туалете вагона… Чемоданчик я успел взять с собой: оставалась еще надежда, что преследователи не знают моего имени.

Мне опять повезло — через пять минут после того, как мы отъехали от Бельфора (иначе я был бы уже мертв и не мог бы сейчас все это писать) поезд притормозил и остановился — не на станции, потому что огней не было видно. Я выскочил из своего убежища, открыл дверь на левой стороне площадки и выпрыгнул из поезда, который тут же тронулся. Кто-то два или три раза в меня выстрелил, но не попал: вероятно, потому, что поезд уже двигался, а до меня было метров пятнадцать. Потом меня заслонил встречный поезд, который, очевидно, мы и пережидали. Я бежал, не останавливаясь, и скоро добрался до дороги…

И здесь мне снова повезло. На переезде стоял грузовик, ожидая, когда путь освободится. Я попросил шофера меня подвезти. Оказалось, грузовик едет из Страсбурга в Лон-ле-Сонье и везет домашнее имущество субпрефекта. За сто франков шофер согласился довезти меня до Безансона, где он собирался переночевать. Я подозревал, что за мной следует погоня, и на всякий случай сказал шоферу полуправду. Мне показалось, что он тоже «романтик», в самом плохом смысле этого слова. (Говорят, у моряков есть жены во всех портах, но порты бывают только на берегах морей, рек и каналов, а грузовики в цивилизованных странах разъезжают по всем городам, и поэтому профессия шофера особенно благоприятствует людям, расположенным к полигамии.) Я сообщил ему, что у меня страстный роман с любовницей миллионера, что я уговорил ее бежать в Швейцарию. Разъяренный миллионер гонится за мной и уже пытался убить в поезде. Вполне возможно, он или кто-нибудь из его подручных преследуют меня на машине… Я хочу спрятаться среди вещей субпрефекта. Еще пятьдесят франков — и я получил место под столом на скатанных коврах. Шофер накрыл меня брезентом, и мы двинулись.

Во время войны я порядочно поездил на грузовиках и знал, что у меня будет отнюдь не ложе, усыпанное розами. Но этот грузовик был особенно старый и тряский! Я снизу уперся в крышку стола, стараясь избежать ударов по голове: но все равно десять минут спустя у меня голова была вся в шишках и все тело болело. Тут грузовик остановился со скрипом тормозов и взрывом ругательств.

Французский язык мало приспособлен для ругани. Теологические проклятья бесполезны против людей, которые все почти теперь стали рационалистами, да и в прежние религиозные дни про себя уважали дьявола. А термины из анатомии или физиологии, которые привели бы в ужас англо-сакса, представителю латинской расы нипочем. Поэтому словарь оскорблений во Франции ограничивается в основном односложным ругательством, которое произнес маршал Камброн при Ватерлоо. Это слово так и носилось взад и вперед, пока мой спаситель отрицал какую бы то ни было встречу со мной, не говоря уж о помощи. Он даже применил этот термин к пятидесяти франкам, которые ему предложили, чтобы он дал заглянуть под брезент; он даже что-то помянул про полицию. Я услышал голоса еще двух людей и вытащил свое единственное оружие — большой перочинный нож, не столько надеясь спасти с его помощью свою жизнь, сколько следуя принципу, провозглашенному Макбетом: «Пока живых я вижу, лучше буду их убивать». Я шотландец, как и Макбет, и решил, в случае крайности, кинуться на одного из нападающих.

Спор продолжался, но слов я не мог расслышать. Наконец мой спаситель разразился своей последней тирадой. «Ах, вы, типы несчастные…» — начал он, и тут я услышал звук отъезжающего автомобиля. Они передумали. В конце концов, нельзя же с оружием в руках обыскивать всех упрямых шоферов департамента…

К тому времени, когда мы приехали в Безансон, я был весь в синяках и кое-где у меня сочилась кровь. Шофер поставил мне хорошую порцию коньяку, за которую заплатил сам, видимо из чувства солидарности, и рассказал, что люди в машине встретились ему еще раз — они ехали обратно в Бельфор. Значит, моя жизнь была как будто спасена.

На рассвете шофер разбудил меня. Я снова отказался сидеть в кабине, но теперь устроился поудобнее и не очень трясся. По моей просьбе грузовик остановился на пустынной дороге недалеко от Полиньи; я продолжал держаться своей романтической версии и сказал, что собираюсь дойти пешком до швейцарской границы — до нее оставался хороший дневной переход. На самом деле у меня был иной план. Я пошел в противоположную сторону, направляясь к центру Франции.

По дороге я раздумывал над своим положением. МСЗИР, вероятно, считает, что Мартен знал секрет изготовления аурона и сообщил его мне. Во всяком случае, я знаю достаточно, чтобы следовало