Стальное зеркало - Анна Оуэн

Франконец собрал свои «войска», привел их в подобающий вид — естественно, потратив ход.

— И зеваки… — повторил герцог. — А возможно также — задачник и автор задачника.

— И останется только ваш родственник, парящий в пустоте, подобно магу из Хинда. Без крыльев и опор. Кстати, об оставшихся без опор. Двое наших общих знакомых — из вашей партии — обратились ко мне с вопросами. С большим количеством очень важных вопросов. — Генерал распихивает по сторонам свое почти не поредевшее войско. Сейчас изобразим, что хотим устроить котел… — Они, видите ли, пребывали в полном недоумении, а парить без опор и крыльев не умеют… Я объяснил им, что происходит — и почему вы не сочли нужным, ни препятствовать новому браку короля, ни почтить это событие своим присутствием. Я также четко и внятно описал им все выгоды вашего решения. И я должен сказать вам, что мне не нравится такое обращение с людьми.

— Если эти люди, — франконское войско переходит к тактике «выжженной земли», что является их привычной методой в затруднительной ситуации, — сами не способны понять простейшие вещи, то они хотя бы додумались, как получить недостающее. Верный ход, не правда ли? Испытывать сомнения полезно, не находить ответов — глупо, суетиться или обращаться к не тем источникам еще глупее… — минус три форта и две деревни.

Надежный прием. Если противник опережает тебя в скорости и маневре, вытащи его туда, где эти преимущества не будут иметь значения.

— Они пришли к вам. К человеку, который даст им честный ответ — и скорее всего знает больше всех прочих, взятых вместе. Кроме того, они могут быть уверены, что вы доведете их недовольство до источника их бед и сомнений… — герцог улыбается, — в как можно более доходчивой форме. Что было бы преступной — и наказуемой — дерзостью, если бы они рискнули сделать это сами.

Генерал армии Аурелии смотрит на коннетабля армии Аурелии, подозревая, что наиболее подходящим ответом в данной ситуации будет движение сверху вниз шахматной доской плашмя до соприкосновения с головой, повторять quantum satis. От подобных действий де ла Ну удерживает только давно и прочно — полтора с лишком десятка лет назад, — закрепившееся знание: бесполезно. Не подействует. Герцог кротко снесет побои, слегка огорчится, что до такой степени расстроил близкого человека, и, забыв потереть отбитое место, примется интересоваться, как же, по мнению де ла Ну, следовало поступить. Так что доску можно пропустить.

— Зачем, — переходит он ко второй стадии, — делать глупости, которых можно не делать? От такого обращения кто-нибудь сорвется — рано или поздно. И хорошо, если просто перебежит или учинит что-нибудь бестолковое. Но так можно и проснуться с кинжалом между ребрами — а это не та ошибка, которую легко исправить.

— Вы же знаете, — слегка морщится герцог, — я не люблю лгать. Но если я скажу правду — забегают не только те, кто бегает с осени. Поэтому пусть лучше кто-нибудь сорвется. За своими ребрами я слежу, а вот потом остальным можно будет объяснить, что сейчас, сейчас, когда наши соседи проверяют, сколько у нас можно взять, не только сам переворот, но даже тень попытки может стоить нам страны. А Людовик, в отличие от нашего дяди, не настолько плохой король, чтобы этим рисковать. Но зато он достаточно плохой король, чтобы время работало на нас. А свадьба… Его Величество никогда не был склонен к воздержанию, хотя не мне его упрекать. Но незаконных детей у него нет. А если все же случится чудо, что ж… маленькие дети держатся в мире некрепко. Моя мать была исключительно здоровой женщиной, но из шестерых, тем не менее, выжили только трое.

И все это, конечно же, — думает де ла Ну, — будет звучать много убедительней, если какой-то неумный и решительный противник короля позволит себе лишнее и заплатит за это по высшей ставке. Конечно же…

— Зачем вы пересказываете мне то, что я позавчера писал вашим последователям? — Доской не поможет. Хотя очень хочется. Но бесполезно — значит, и хотеться не должно. — Кстати, Его Величество — может быть, и плохой король. Пока непонятно. Но зато чертовски удачливый. И еще он хороший человек. Что везде и всегда было бы только несчастьем, но не у нас и сейчас… да и не в ситуации, когда никто не покушается на его право власти на деле, совершенно никто.

— Я не дам слова, что это положение вещей не изменится, — пожимает плечами наследник престола. — Потому что он и правда плохой король, можете мне поверить.

Де ла Ну совершенно не склонен в это верить. С него вполне хватает убежденности в том, что из герцога Ангулемского вышел бы лучший король, чем из его кузена. Но «плохой» и «хуже» — совершенно разные вещи. Людовик добр. Это большой недостаток для монарха, но не сейчас, не после сорока с лишним лет правления предыдущего Людовика. Восьмого короля сего имени будут любить за отходчивый нрав, простоту и доброту. А господин герцог ухитряется довести до поросячьего визга даже самых преданных сторонников. Правда, и теряет их, на самом деле, очень редко. Потому что Его Величество добр. Зато герцог Ангулемский знает, что делает.

А, в общем, вся загвоздка в том, что герцог считает неправильным положение вещей, при котором он должен подчиняться тому, кто уступает ему практически во всем. Он мог бы согласиться с тем, что на троне сидит не он, а кузен, согласиться с радостью — пусть другой принимает парады и отбывает часы на церемониях, — если бы только кузен Луи в свою очередь согласился признать: Клод умнее, сильнее и дальновиднее. Именно он — подлинный правитель, а не мягкотелый толстяк, волей обстоятельств оказавшийся на троне. И все было бы хорошо. Только Людовика не устроит такая идиллия. Да и кого бы на его месте устроила? Но из-за этого, только из-за этого, ничего не произойдет. Никогда. Де ла Ну даже не уверен. Он знает.

С того самого времени, как сам обнаружил, что молодой адъютант… капитан… и уже полковник обогнал его на три корпуса, знает — впятеро больше, умеет — нет, уже не вровень, вровень умел годом раньше, а думает так, что де ла Ну за ним не угнаться и галопом. И ни малейшего желания выкинуть генерала из седла при том в молодом таланте не наблюдалось. Хотя совершенно ясно было, как в нем это желание посеять и вырастить: начать мешать делать то, что принц считает нужным, и не по необходимости, не останавливая за шаг до ямы, а так, чтобы проявить свою власть.

Вот это — подействует. Вызовет раздражение и желание убрать помеху. А дальше начнется расчет цены. И пока баланс не сойдется, источник неприятностей будут обходить на повороте, обкладывать подушками, вводить в заблуждение — но не тронут и пальцем.

— Скажите-ка, герцог, почему вы так поздно затеяли заговор против покойного Людовика? — Раньше не спрашивал, не задумывался — да и не к чему было. А теперь кажется, что Валуа-Ангулем вовсе не собирался мстить, это было лишь объяснением для ведомых. На самом деле покойный Живоглот ему начал мешать…