Гарри Поттер и методы рационального мышления - Элиезер Юдковский

— Джеллифай! — завопил хулиган. Это заклинание захватывало широкую область и не было видно в воздухе, поэтому Гермиона не смогла увернуться и её колени подкосились. Следом раздался яростный рёв, и сверкнула ещё более яркая малиновая вспышка. — Ступефай!

Она увернулась от этого заклинания, намеренно упав. Теперь у неё уже было достаточно сил, чтобы выкрикнуть следующее заклинание.

— Глиссео, — сказала Гермиона, направляя свои слова в пол.

— Ух, — выдал хулиган, когда пол ушёл из-под его ног, и просто выронил палочку.

Протего померк и исчез.

— Сомниум, — сказала Гермиона.

Всё ещё судорожно хватая ртом воздух, она подползла к пуффендуйцу. Тот сидел и с лёгким стоном потирал макушку, которой ударился об пол при падении. Хорошо, что он не магл, осознала Гермиона, ведь иначе он мог сломать себе шею. Она совсем об этом не подумала.

Мальчик вздохнул. У него были тёмные волосы и непримечательного цвета карие глаза, что почему-то казалось очень подходящим для пуффендуйца. Слёз на его лице не было, но выглядел он несколько бледно. Гермиона решила, что он, наверное, с третьего курса, может быть, с четвёртого.

Он посмотрел на Гермиону, и его карие глаза расширились.

— Солнечный Генерал?

— Да, — ответила она. — Это, — вдох, — я.

Если этот пуффендуец скажет что-нибудь про то, что она — любовь Гарри Поттера, то ему не жить.

— Круто, — сказал пуффендуец. — Это было... ты сейчас... в смысле, я видел тебя на экранах перед Рождеством, но... круто! Прямо не верится, что ты это сделала!

Повисло молчание.

Мне самой не верится, что я это сделала, — подумала Гермиона Грейнджер, на которую накатила внезапная слабость — наверное, из-за всей этой беготни.

— Изви... — вдох, — ...ни, — сказала она. — Не мог бы ты, — вдох, — снять Джеллифай с моих ног?

Мальчик кивнул, встал на ноги и достал из мантии палочку, но Гермионе пришлось несколько подправить его движения палочкой, прежде чем контрзаклинание сработало.

— Я — Майкл Хопкинс, — представился мальчик, когда Гермиона поднялась на ноги. Он протянул ей руку. — Или просто Майк из Пуффендуя, в этом году я единственный Майк во всём Пуффендуе, представляешь?

Они пожали руки, и Майк сказал:

— В любом случае, спасибо.

Гермиона не была готова к приступу эйфории, охватившему её от этих слов: чувство, что она вот так кого-то спасла, было буквально лучшим за всю её жизнь.

Девочка повернулась и посмотрела на хулиганов.

Они были очень большими и выглядели лет на пятнадцать. Гермиона неожиданно осознала, насколько огромная разница возникла между учениками, которые записались на все дополнительные занятия профессора Квиррелла, и теми, кого годами учили худшие из худших преподавателей. Первые, например, были способны попадать, куда целятся, думать во время боя и догадываться, что нужно использовать Иннервейт на упавших товарищей. И всё остальное, что говорил профессор Квиррелл, в частности, что в реальной жизни почти любой бой начинается с неожиданного нападения, внезапно стало для неё намного более осмысленным.

Всё ещё пытаясь отдышаться, Гермиона перевела взгляд обратно на Майка.

— Ты, — вдох, — не поверишь, — сказала Гермиона Грейнджер. — Но пять минут назад я, — вдох, — никак не могла понять, как стать, — вдох, — героем.

Неужели она на самом деле думала, что ей нужно от кого-то получить разрешение? Или что герои просто сидят и ждут, пока кто-нибудь не даст им задание? Всё гораздо проще: надо идти туда, где творится зло, и этого достаточно, чтобы стать героем. Она должна была даже без помощи феникса помнить, что и здесь, в Хогвартсе, иногда случается что-нибудь плохое.

Гермиона нервно обернулась и посмотрела на троицу лежавших без сознания старшекурсников. Они видели её, наверняка они знают, кто она. Они могут как-нибудь застать её врасплох и... и всерьёз навредить ей...

Гермиона остановилась.

Она вспомнила, что Гарри Поттер встал посреди пяти хулиганов-слизеринцев в первый же день занятий, когда он даже толком не знал, как пользоваться палочкой.

Она вспомнила, как директор сказал, что люди взрослеют, когда попадают во взрослые ситуации, и что большинство людей всю жизнь живут в плену собственного страха.

Но также она вспомнила, как профессор МакГонагалл сказала: «Вам лишь двенадцать лет».

Гермиона глубоко вздохнула. Затем ещё раз, и ещё.

Она спросила Майка, не нужно ли ему к Мадам Помфри, но тот отказался. Также она попросила его назвать имена слизеринцев, просто на всякий случай.

А потом Гермиона Грейнджер побрела прочь от валяющихся на полу хулиганов, не забыв надеть улыбку.

Она понимала — скорее всего, рано или поздно ей отомстят. Но совершенно очевидно: если человек слишком боится пострадать за правое дело, он — не герой. И если бы Гермионе на голову прямо сейчас надели Распределяющую шляпу, та бы, ни секунды не сомневаясь, выкрикнула: «ГРИФФИНДОР!»

* * *

Эйфория от того, что она кого-то спасла, до сих пор не покидала её, и Гермиона уже начала беспокоиться, не сломалось ли что-нибудь у неё в мозгах.

Когда она подошла к столу Когтеврана, её неожиданно встретила волна перешёптываний, и Гермиона подумала, не рассказал ли уже что-нибудь пуффендуец, но потом ей пришло в голову, что шёпот, наверное, был по другому поводу.

Она села напротив Гарри Поттера, который выглядел чрезвычайно взволнованно, возможно потому, что она до сих пор улыбалась.

— Э-э... — начал было Гарри, пока она накладывала себе свежевыпеченный хлеб, масло, корицу, ни в коем случае не фрукты и не овощи, и три шоколадных пирожных. — Э-э...

Гермиона налила себе стакан грейпфрутового сока, а затем прервала его:

— У меня есть к вам вопрос, мистер Поттер. Как вы думаете, почему у людей не получается стать собой?

— Что? — удивился Гарри.

Она посмотрела на него.

— Представь, что сегодня ничего не происходило, — попросила она, — и просто скажи, что бы ты сказал вчера.

— Гм-м... — протянул Гарри смущённо и обеспокоенно. — Я считаю, что мы уже являемся самими собой... Не похоже, чтобы я был чьей-то несовершенной копией. Но если попробовать ответить в духе вопроса, то я бы сказал, что люди не становятся собой, потому что набираются всякой ерунды из своего окружения, а затем бездумно её повторяют. Например, сколько людей, играющих в квиддич, играли бы в такую игру, если бы придумали её сами? Или если взять магловскую Британию: сколько людей, считающих себя лейбористами, консерваторами или либерал-демократами, разделяли бы в точности такую же совокупность политических взглядов, если бы им пришлось придумывать всё самим?