Город чудес - Эдуардо Мендоса
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В одну из облав угодил сеньор Браулио. Он, видимо соскучившись по пинкам и зуботычинам подонков, избивших его прошлый раз, опять вырядился шлюхой. Чтобы скрасить однообразие получаемых взбучек, судьба на этот раз выбрала своим орудием полицейских, и те отколошматили несчастного Браулио дубинками. После экзекуции с него потребовали залог, без которого он не мог выйти на свободу.
– Все, что угодно, – только бы не узнала моя бедная больная жена и моя дочь – она еще слишком молода для таких вещей.
Поскольку у него с собой не было денег, он послал в пансион паренька-посыльного с запиской к цирюльнику Мариано с просьбой внести за него сумму залога, назначенного судьей.
– Скажи сеньору, что я верну ему долг как только смогу, – попросил он передать на словах.
Однако когда посыльный пришел в пансион, Мариано принялся пространно объяснять, что не располагает такой суммой.
– У меня нет наличности, – сказал он в заключение, и это была явная ложь.
Посыльный бегом вернулся в полицейский участок и дословно передал сеньору Браулио ответ цирюльника. Тот, придя в отчаяние от угрозы неотвратимого скандала, воспользовался невниманием охранников и всадил себе в сердце испанский гребень. Однако острые зубья застряли в корсетных косточках и лишь сильно расцарапали грудь. Из ран полилась кровь и, испачкав нижние юбки и платье, растеклась по полу полицейского участка. Жандармы отобрали у него гребень и принялись избивать ногами: били в пах и по почкам.
– Вгоним тебе ума в передние ворота, грязная свинья, – приговаривали они.
Сеньор Браулио опять отправил посыльного в пансион.
– Там есть такой паренек по имени Боувила, Онофре Боувила, – втолковывал он посыльному, не имея сил подняться со скамьи, где лежал весь перемазанный грязью и кровью, скорчившись от душевных и телесных страданий. – Спроси его, но осторожно, чтобы никто ничего не узнал. Вряд ли у него есть деньги, но он наверняка сможет меня выручить.
Когда посыльный удалился выполнять его поручение, он сказал себе: «Если он меня не вызволит из этой трясины, остается одно – уповать на Господа». Его мысли вновь вернулись к смерти. Он стал обдумывать способ, каким можно было бы покончить с собой, но так ничего и не решил. «Вот уж действительно: дурная голова ногам покоя не дает», – горестно сетовал он. В пансионе Онофре Боувила выслушал посыльного и подумал, что судьба дает ему шанс, удача сама плывет прямо в руки.
– Передай сеньору Браулио: я еще до наступления рассвета буду в полицейском участке с деньгами, – сказал он посыльному, – пусть успокоится, терпеливо ждет и не дурит – хватит глупостей на сегодня.
Как только посыльный ушел, он тотчас поднялся этажом выше и постучал в комнату Дельфины.
– С какой стати я должна тебе открывать? – спросила девушка через дверь, когда Онофре назвал свое имя.
Услышав этот грубый ответ, он не смог сдержать довольной ухмылки.
– Лучше бы тебе открыть, Дельфина, – вкрадчиво сказал он. – У твоего отца большие неприятности. Его задержали жандармы, и он попытался покончить с собой, так что сама видишь – дело серьезное.
Дверь отворилась, и на пороге появилась Дельфина, преградив ему путь в комнату. На ней была та же ночная рубашка, которую Онофре уже видел в день, когда она пришла к нему предложить работу и когда он отвел ее к Сисиньо. Из соседней комнаты доносился жалобный голос сеньоры Агаты.
– Дельфина, лохань! – взывал голос.
Услышав его, Дельфина сделала нетерпеливое движение:
– Не задерживай меня. Я должна отнести матери воду.
Онофре не двинулся с места. В глазах девушки промелькнул ужас, и это подхлестнуло его смелость.
– Подождет, – процедил он сквозь зубы. – У нас с тобой дела поважнее.
У Дельфины мелко задрожала верхняя губа.
– Не понимаю, чего тебе от меня надо, – проговорила она.
– Ах, не понимаешь? Твой отец в опасности – разве я неясно выразился? Она, видите ли, не понимает. Ты что, совсем дурная?
Дельфина усиленно заморгала, будто непредвиденное стечение многих обстоятельств мешало ей оценить ситуацию в целом.
– Ах да – отец! – прошептала она наконец. – Что я должна сделать?
– Ничего, – нагло ответил Онофре. – Я – единственный человек, кто может его сейчас выручить, от меня зависит его жизнь.
Дельфина побледнела и опустила глаза. Часы на церкви Святого Иезекииля пробили несколько раз.
– Который час? – спросил Онофре.
– Полчетвертого, – ответила Дельфина и тут же добавила: – Если ты действительно можешь ему помочь, то почему этого не делаешь? Чего ты ждешь? И чего ты от меня добиваешься?
Из соседней комнаты звучали жалобные стенания больной:
– Дельфина, что случилось? Почему ты не идешь? Что за голоса в твоей комнате, дочка? С кем ты разговариваешь?
Дельфина сделала попытку выйти в коридор. Онофре воспользовался ее движением вперед, схватил за плечи и сильно притянул к себе. Скорее всего, в данный момент им двигал животный инстинкт, а не страсть; пока она стояла, замерев у него в руках, он тоже не двигался. Но если бы девушка сделала едва заметный шаг в сторону, это стало бы сигналом к борьбе. Сейчас сквозь плотную ткань ночной рубашки он ощущал ее колючие кости. Дельфина не сопротивлялась – она только просила умоляющим шепотом:
– Пусти меня, пожалуйста, жестоко заставлять мать столько ждать. С ней может случиться приступ.
Онофре и бровью не повел.
– Ты знаешь, что тебе надо сделать, если хочешь видеть отца снова и живым, – сказал он, подталкивая девушку в глубь комнаты.
Когда оба вошли, он закрыл дверь ногой и стал неловко шарить руками по ее телу, пытаясь расстегнуть пуговицы рубашки.
– Онофре, ради бога, не делай этого, – повторяла девушка.
Он хрипло рассмеялся:
– Не сопротивляйся, напрасный труд, – и добавил с ожесточением: – Теперь, когда рядом нет кота, тебя некому защитить: Вельзевул сдох. Эта тварь упала с крыши и разбилась всмятку. Я сам сбросил его мерзкие останки в канализацию. Проклятье! – почти закричал он, потому что никак не мог справиться с пуговицами.
До сих пор ему не приходилось иметь дела с женским бельем, а теперь к его неопытности присовокупилось еще и страшное возбуждение. Дельфина поняла безысходность своего положения. С одной только мыслью, чтобы все это поскорее кончилось, она навзничь упала на кровать и рывком задрала рубашку, оголив тощие бедра.
– Давай! Ну же! – прохрипела она.
Когда он поднялся с кровати, часы на церкви Святого Иезекииля били четыре утра.
– До восхода осталось совсем недолго, – проговорил он. – Я обещал сеньору Браулио, что буду в полицейском участке с деньгами еще до рассвета, и сдержу слово. Бизнес есть бизнес, – добавил он, глядя на Дельфину.
В глазах девушки появилось загадочное выражение.
– Не знаю, зачем ты все это делаешь? – прошептала она, словно размышляя вслух. – Я не стою стольких хлопот.
Мутный рассвет за окнами окутал Дельфину серой пеленой; среди скомканных простыней ее тело приобрело мертвенный оттенок. «Боже! До чего же она худа!» – подумал Онофре. Мысленно он сравнивал ее с женами строителей, работавших на выставке. Перед ним промелькнула картина, как они почти нагишом залезали в море и барахтались в волнах, чтобы смыть остатки летнего зноя со своих крепко сбитых тел. «Странно, – подумал он, – теперь она кажется мне совершенно другой». И резким сухим голосом бросил:
– Прикройся.
Дельфина накинула на себя конец простыни, но продолжала неподвижно лежать, запрокинув голову. В серой дымке рассвета ее жесткие растрепавшиеся волосы осеняли лицо серебристым нимбом.
– Ты уже уходишь? – спросила она.
Он ничего не ответил, поспешно натягивая одежду. В комнате сеньоры Агаты царила глубокая тишина; по-видимому, она устала звать и успокоилась. Онофре направился к двери. Там его задержал голос Дельфины.
– Подожди, – послышалось с кровати. – Что же теперь будет? – Она несколько секунд помолчала, ожидая ответа, но Онофре даже не понял, о чем она спрашивает. Дельфина прикрыла лицо левой рукой. – Что я скажу Сисиньо? – опять спросила она немного погодя.
Услышав это имя, Онофре громко засмеялся:
– За него не беспокойся! С этим типом все в порядке – у него жена, дети. Все это время он тебе врал. А чего ты ожидала от бесстыжего молодчика?
Дельфина как-то странно на него посмотрела.
– Когда-нибудь я тебе все расскажу, – сказала она спокойным тоном, – кое в чем признаюсь. А теперь иди.
Онофре спустился на первый этаж, подождал, спрятавшись под лестницей, пока мосен Бисансио не отправится, по обыкновению, в туалет, и вытащил из-под матраса священника необходимую для залога сумму. С этими деньгами он вызволил сеньора Браулио из полицейского участка и, наняв на стоянке фиакр, привез его в пансион. От потери крови сеньор Браулио сильно ослабел. Дельфина встретила их в вестибюле, скорчившись от боли в животе. Ее все время рвало, и началось сильное маточное кровотечение: боясь забеременеть от Онофре, она напилась какого-то домашнего сильнодействующего средства и сделала себе внутреннее промывание. Теперь она была похожа на человека, который доживает последние минуты.