Узники ненависти: когнитивная основа гнева, враждебности и насилия - Аарон Бек

Нынешний социальный порядок, очевидным образом базирующийся, в частности, на осознании нашей сверхчувствительности к злоупотреблениям и жестокому обращению, предоставил нам несколько вербальных и невербальных приемов убеждения друг друга в том, что поведение не должно всегда восприниматься как оскорбление, унижение или вызов. Мы улыбаемся и говорим «пожалуйста», когда просим о чем-то, чтобы не выглядеть требующими этого или навязывающими. Когда люди высказывают комментарии, которые в принципе можно посчитать критическими, они обычно предваряют это чем-то вроде: «Без обид, но…» А явно критическому замечанию может предшествовать похвала типа: «Ты справился просто замечательно, но…» И в конце концов мы научились извиняться или как-то иначе исправлять ситуацию, если понимаем, что вольно или невольно задели чьи-то чувства. Множество успешных менеджеров настолько отточили навыки социального общения, что могут выражать свои оценки и требования, достигая при этом нужной действенности, без того чтобы вызывать ненужное раздражение в других людях. Они также умеют побуждать других делать то, что им нужно, умело используя обаяние, лесть и вдохновение. Принимая во внимание часто встречающееся несоответствие личных интересов взаимодействующих индивидуумов, просто чудо, что люди в состоянии настолько хорошо ладить между собой. Конечно, «смазка», уменьшающая всевозможные трения, имеет отношение и к нашему основному инстинкту связанности друг с другом.

Глава 5

Первобытный образ мышления

Когнитивные ошибки и искажения

Разум человека все привлекает для поддержки и согласия с тем, что он однажды принял, – потому ли, что это предмет общей веры, или потому, что это ему нравится[76].

Предположим, вы видите вдалеке летящий объект. Когда он приближается, решаете для себя, что это, вероятно, птица, и, если не особо интересуетесь птицами, ваше внимание переключается на другие вещи. Поскольку это мимолетное наблюдение не представляет для вас большого интереса, вы не тратите время и энергию на то, чтобы определить конкретнее, что это за существо.

А теперь представьте себе такую ситуацию. Ваша страна находится в состоянии войны, а вы отвечаете за распознавание самолетов противника, и ваше внимание приковано к далеко летящему объекту. Если у вас есть основания полагать, что это может быть вражеский самолет, то ваши психологические и физиологические системы тотально мобилизуются. Настороженность становится максимально высокой, вы ощущаете тревогу и напряжение, сердце колотится, вы начинаете дышать быстрее. Из-за возможных катастрофических последствий, если вражеский бомбардировщик прорвется через кордоны ПВО вашей страны, вы можете оказаться склонными к ошибке определенного рода, а именно – примете за угрозу пассажирский самолет, получится так называемый «ложноположительный результат»[77].

Кроме того, когда вы просто идете куда-то в свободное от работы время, постоянно будете наготове – чтобы распознать в толпе вражеских агентов, которые могут с ней смешаться. Вследствие передающихся по телевидению и развешенных на билбордах правительственных предостережений вы будете настороженно относиться к чужакам, чей внешний вид и поведение не соответствуют вашему представлению о патриотично настроенном соотечественнике. Внимание привлекут разные незначительные детали – легкий иностранный акцент человека, его незаинтересованность в новостях о спортивных соревнованиях в вашей стране или его подозрительно выглядящие контакты с другими незнакомцами. Возможно, основываясь только на этих наблюдениях, вы каким-то образом добьетесь, что против этого чужака будет начато расследование. Вероятно, станете уделять чрезмерное внимание мельчайшим деталям в своих оценках других людей и происходящих событий. В конце концов, подобная склонность к излишним обобщениям является адаптивной реакцией на ситуации, чреватые высокими рисками для людей, – ведь неспособность распознать врага может нести опасность. Но и в обычное время многие из наших интерпретаций основаны на внимании к деталям, подобным описанным. Поскольку мы в принципе можем достаточно произвольно увязывать друг с другом отдельные биты информации, часто оказывающиеся вырванными из контекста, то и наши выводы могут быть ошибочными.

Обобщение и сверхобобщение

Если вы принимаете участие в военной операции, то находитесь в состоянии «красного уровня» тревоги и готовы быстро обрабатывать носящие неоднозначный характер внешние сигналы, по умолчанию считая, что они носят враждебный для вас характер (персонализация или отнесение всего на свой счет), фокусируясь на незначительных деталях (возможно, вне их контекста), которые с некоторой вероятностью могут указывать на имеющуюся угрозу (селективная абстракция). Вы можете выносить суждения дихотомического характера (чужак либо друг, либо враг), а также в своих оценках будете учитывать излишне широкий круг разных моментов и деталей, связанных с предметом этих оценок (сверхобобщение). В ситуациях присутствия очевидной опасности такого рода оценочные суждения являются адаптивными, потому что помогают нам подготовиться к действиям, которые, возможно, спасут нашу жизнь.

Сталкиваясь лицом к лицу с угрозой, мы должны быть способны очень быстро приписывать складывающимся обстоятельствам тот или иной смысл – чтобы задействовать соответствующую и подходящую стратегию (драться или бежать). Мыслительные процессы, активируемые угрозой, максимально быстро сжимают сложную информацию и придают ей упрощенную форму, однозначно ее категорируя. В результате этих процессов рождаются дихотомические оценки по типу вредоносный/безвредный или дружественный/недружественный.

Как уже отмечалось, для подобного рода фундаментальных когнитивных процессов я применяю термин «первобытное мышление». Этот тип мышления эгоцентрический по своей ориентации и работает в рамках оценки по принципу «хорошо это для меня (нас) или нет». Его первичность и первобытность заключается в абсолютности: он задействуется на самых первых, ранних стадиях обработки информации и особенно ярко проявляется на ранних фазах развития, когда, например, дети мыслят только в глобальных оценочных категориях добра и зла[78]. Некоторые аспекты первобытного образа мышления весьма похожи на форму мышления, которую Фрейд называл «первичным процессом»[79]. Он описывал примитивные когнитивные процессы, которые обычно протекают в бессознательном, но могут проявлять себя в сновидениях, оговорках и вербальных коммуникациях внутри первобытных сообществ.

Подобная первичная обработка информации адаптивна в действительно чрезвычайных обстоятельствах, но неадаптивна в других. Когда мы скатываемся на уровень функционирования в режиме «опасности» или «обороны», этот мыслительный процесс вытесняет более рефлексивный подход. Если наши интерпретации становятся хронически ошибочными или преувеличенными, мы расплачиваемся за это психологическим дискомфортом и изнашиванием нервной системы. Устойчивое доминирование этого режима мышления типично для таких психопатологических расстройств, как паранойя или хроническая тревожность, а также для некоторых кардиоваскулярных недугов[80].

Процессы первобытного мышления активируются всякий раз, когда люди думают, что их жизненно важные интересы поставлены под угрозу. Когнитивные процессы извлекают наиболее важные для личности особенности ситуации и экономны благодаря своей эффективности. Из-за рефлекторной природы первобытный образ мышления хорошо соответствует чрезвычайным ситуациям, которые не дают времени для размышлений и раздумий и поэтому не позволяют разобраться в происходящем в деталях и тонкостях. Именно максимальное упрощение облегчает запуск соответствующих первичных стратегий по отражению угрозы.

Но то, что делает первобытное мышление эффективным и «малозатратным», оборачивается недостатками. Выборочное отбрасывание