Сердце на палитре - Художник Зураб Церетели - Лев Колодный

Зураб Церетели вспоминает, как мы с ним в складчину скинулись на несколько бутылок шампанского. Трудно сейчас представить, как не богаты мы были. Потом молодожены по приглашению Зураба уехали в путешествие по Грузии.

Посмотрев на грустное застолье, Зураб предложил:

— Полетим ко мне, сыграем там свадьбу с музыкой!

Что и сделали, собравшись быстро, не думая о загранпаспортах и визах, деньгах на дорогу в оба конца, о гостиницах. Все взяла на себя "приглашающая сторона".

— У меня такой характер, что как будто я был виноват, что в Москве такая жизнь, такая свадьба. Поэтому предложил улететь в Тбилиси, там у меня было больше возможностей. И мы улетели на две недели. Это была не свадьба, а народный праздник. В Тбилиси полюбили и Высоцкого, и Марину. Это были уникальнейшие дни и вечера. Как соревнование: Высоцкий поет, играет, гости поют и играют, Марина смеется…

Пошли мы все к Ладо Гудиашвили, в молодости он прошел школу в Париже. Ладо много рассказал тогда о парижской жизни, различные истории про отца Марины. Гудиашвили вынес старую фотографию, на ней был среди друзей молодой отец Марины. Она от радости заплакала…

Фотографии той свадьбы мне в руки не попали. По описаниям Марины Влади и рассказам хозяина дома, застолье выглядело так. Гости сели за раздвижной старинный стол, его называют за множество ног «сороконожка». Жених и невеста в белом восседали в торце стола, уставленного блюдами на серебряных подносах. Хрустальные стаканы использовались для воды. Вино наливали в рог, его следовало опустошать до дна. Невеста пила раз за разом. Жених весь вечер после каждого тоста подносил рог к губам и отдавал стоящему за его спиной рослому молодому грузину. Высоцкий дал зарок невесте — не пить, чтобы не сорваться с тормозов и войти в запой, к чему был, к несчастью, пристрастен. Страж за спиной, поражая жениха и невесту, выпивал за дорогого гостя, твердо стоял всю свадьбу на ногах.

…В наступившей тишине тамада произнес первый в грузинском духе витиеватый тост, неподготовленного гостя разивший наповал:

— Пусть сколотят ваш гроб из досок, сделанных из того дуба, который мы сажаем сегодня в день вашей свадьбы!

Музыка не смолкала. Пел грузинский хор на многие голоса. Ни один народ в мире так не поет, не может. Знатоки понимают, какое это чудо. Высоцкий был в ударе. В разгар веселья Марина ударила ногой о ножку стола, и он прогнулся… На пол полетели со звоном хрусталь, бокалы, рюмки, княжеская фамильная посуда. Чтобы исправить положение, Зураб стянул скатерть и добил все оставшееся на столе стекло со словами: "На счастье!"

Этот эпизод Марина в мемуарах "Владимир, или Прерванный полет", написанных в форме писем к покойному мужу, представляет в другой версии:

— Когда к концу вечера ты неловким движением задеваешь стол, падает его выдвижная часть и разбивается дорогая посуда, мы просто не знаем, куда деваться от стыда. В ответ на наши смущенные извинения хозяин дома широким жестом смахивает на пол всю оставшуюся на нем посуду. Потом по-королевски дает распоряжение снова накрыть стол. Из кухни приносят мясо, дичь, пироги. Последние осколки в мгновение ока убираются молчаливыми ловкими женщинами. Тамада говорит:

— Тем лучше, начнем сначала!

На той свадьбе один из гостей произнес тост, заставивший невесту сжать руку побледневшему жениху, чтобы тот сдержал гнев.

— Забудем ли выпить за нашего великого Сталина!

Знал ли гость о погибшем по воле "великого Сталина" дедушке Зураба, убитых родителях Иннесы, сидевшей за столом рядом с невестой?

Грозовую тучу рассеял Зураб. Он взял из рук смутившегося гостя рог, медленно выпил вино и дал знак хору. Мужчины дивным образом многоголосием — исполнили старинную печальную песню, как могут петь только грузины.

Свадьба гуляла, пока не запели петухи. В спальне молодых ждал сюрприз. На полу хозяин дома выложил из фруктов натюрморт. Другой сюрприз сделал Сергей Параджанов, подарив старинную шаль, лежавшую на постели. Высоцкий и Влади тогда не спешили ни на съемку, ни в театр. В их распоряжении была квартира и дом, заполненный цветами и фруктами. Свет и тепло, зелень гор и синь неба дополняли картину недолгого счастья…

Тогда Церетели не сделал портрет Высоцкого. Написал натюрморт "Гитара Высоцкого". Она стояла, прислоненная к стулу. Эта картина обгорела во время пожара, устроенного в московской мастерской на Тверском бульваре…

— Еще был случай после свадьбы. Я за Высоцкого дрался. Сидели в ресторане. Он с Мариной. Я один. За соседним столиком какие-то шесть уголовников. Один из них повадился подходить к Высоцкому и что-то ему шептать на ухо. Сначала я не понял в чем дело, потом расслышал, он гадости в адрес Марины говорил. Володю на драку провоцировал. Во мне все вскипело, схватил стул и как дал наглецу по башке. У меня в руках только спинка от стула осталась. Наверное, нас могли убить — тех же шестеро было. Спасло нас то, что в ресторане братья Мерианашвили, воры в законе, сидели. Мы их не знали, но они знали нас, заступились, трогать не велели.

Десять лет длился брак друга, погибшего не от вина, которого не пил на свадьбе, не от водки, ему противопоказанной. От более страшного яда, наркотиков…

Вспоминая о тех днях, когда Москва хоронила Высоцкого, Михаил Шемякин рассказал:

— В свое время Высоцкий очень был дружен с Церетели, и тот ему помогал. Когда Высоцкий умер, оказалось, что он должен был Зурабу большую сумму. Мы собрали деньги и принесли ему. Он, когда нас увидел, пришел в неописуемую ярость, просто побагровел: "Это мои дела с Володей, и не он мне должен, а все мы ему должны!" И выгнал нас всех.

Эта история, по словам Церетели, выглядит так:

— Однажды он занял у меня крупную сумму, а вернуть все не мог — не получалось. Дней за десять до смерти я встретил его в Доме кино. "Зураб, скоро получу гонорар, и все отдам!" Я руками замахал, какие счеты между нами?! Но Володя твердо сказал тогда: "Верну!" Не успел. Умер. И что вы думаете? Через какое-то время ко мне пришли два актера с Таганки и принесли большой сверток с деньгами. Оказывается, Володя, оставил список тех, кому должен, и я там шел под первым номером. Даже после смерти оставаться должником не хотел. Деньги, конечно, брать не стал. Отдал семье.

Портрет друга Владимира Высоцкого отлит в бронзе в 2001 году. В руках у него гитара. Ногой он опирается на тот стул, что стоял в комнате, когда пел, как вспоминает его старый друг: "Радостно!"

По советским понятиям Церетели считался состоятельным человеком. В среде творческой интеллигенции преуспевали сочинители популярных песен, композиторы, писавшие музыку к фильмам, драматурги идущих по стране пьес… Счетов в иностранных банках, яхт, замков, самолетов ни у кого не было. Однако дачи деревянные, «Волги», не продававшиеся в магазинах, крупные (десятки, сотни тысяч рублей) счета в сберегательной кассе наличествовали.

В ряды этих счастливцев попал и наш художник. Вокруг его имени начали рождаться легенды, имевшие некоторое реальное основание, как мы убедились на примере свадьбы с битьем хрусталя.

О другом эпизоде поведал биограф Нугзар Церетели. Дело было в том году, когда состоялась грузинская свадьба Высоцкого. Тогда к Зурабу, а он все еще продолжал заниматься украшением растущей Пицунды, приехали два товарища, и в их числе биограф. Они сели за стол без Зураба и долго его ждали. Попировать с ними он смог поздно вечером, когда дал отдых рабочим. В ресторан привел за собой знакомых, художников и искусствоведов, приехавших посмотреть на дела его рук, о которых пошла молва.

В конце кутежа, где восседало двенадцать человек, на столе появился набор из трех бутылок марочного коньяка, стоивший значительной части месячной зарплаты советского служащего. Вот тогда Нугзар, поэт-переводчик, решил перещеголять друга, когда тот ушел оплачивать счет. И попросил официанта принести еще дюжину коньячных наборов в подарок каждому гостю. Но в легенду Нугзар не попал. И этот счет Зураб, увидев сюрприз, взял на себя.

Тогда он твердо знал, деньги у него не переведутся. На следующий день с утра пораньше вернулся к делам, а его друзья продолжали допивать марочный коньяк в номере гостиницы. Это обстоятельство, на мой взгляд, объясняет, почему Зураб Константинович на жизненной дистанции далеко обошел друзей юности — никто из них столько не работал, как он. Трудоголизм оказался сильнее алкоголизма. И никотина. Когда почувствовал, что курительная трубка мешает держать в руке карандаши и кисть, то выбросил ее. С тех пор не курит.

Кроме «Арагви» и Дворца профсоюзов появился другой большой заказ. На окраине Тбилиси на загородном шоссе протянулась железобетонная коробка автовокзала. Отсюда расходились маршруты в большие и малые города. Тогда в СССР на автобусах можно было пересечь при желании всю страну от Балтики до Тихого океана. И тот заказ пришелся на здание, сооруженное вдали от исторического центра. Проектировал здание Шота Кавлашвили, тот самый Шота, что поручил роспись детского кинотеатра… Архитектура вокзала и здесь была без затей: двухэтажный прямоугольник с застекленными фасадами и галереей для пассажиров.