Полигон - Александр Александрович Гангнус

пустынных склонов и на скверной ухабистой дороге неуместно, за ней подпрыгивал «уазик» начальника отряда Толи Карнаухова, замыкал караван огромный обсерваторский «ЗИЛ»-вездеход.

В обкомовской «Волге», на роскошных ярко-красных ковровых сиденьях покачивались гости. Рядом с таджиком-шофером улыбающийся во весь рот Светозар собственной персоной, самоуверенный, красивый, — в бежевом костюме и ослепительно ярком галстуке он выглядел пришельцем из совершенно иного мира. Позади — тоже в светлых чистых рубашках, но все же без галстуков — сидели торжественный меланхоличный Лютиков и мучительно-красный то ли от выпитого, то ли от сознания ответственности момента и хронического неумения себя вести Эдик Чесноков. Третьей на заднем сиденье была Света. «Волга» вкатила через раскрытые ворота и плавно остановилась у крыльца неказистого вагончика перед Вадимом и Котом, которые чистили на крыльце картошку, да так и застыли с ножами в руках — полуголые, лохматые, затрапезные.

Светозар выскочил из машины и, дыша крепким винным духом, бросился обнимать Вадима и хлопать, вернее, шлепать его по голым плечам и спине, причем Вадим не мог ответить ему тем же, ибо, хотя и бросил он уже нож и недочищенную картофелину, но руки у него были грязные, ими страшно было прикасаться к бежевому чуду — костюму Светозара.

Из «уазика» вылезли кроме Толи Карнаухова его жена Нина, а еще Оля, жена Кота, Зина Чеснокова и Надя Эдипова без мужа, — как потом выяснилось, Эдипов накануне уехал в Москву за новым оборудованием для будущего вычислительного центра полигона. Вадим все удивлялся и не мог понять, зачем такое нашествие. Но тут шофер грузовика и Толя, начавшие, вместе с пришедшим им на помощь Котом, сгружать из «уазика» и грузовика спальные мешки, раскладушки, палатки и какие-то узлы и корзины, звякнули, — впрочем, очень осторожно — об землю двумя огромными и тяжелыми рюкзаками, очевидно набитыми разного рода бутылками, и все стало ясно: визит корреспондента Женя и Эдик решили обставить в духе «восточного гостеприимства». Ну что ж… Насколько было известно Вадиму, Светозар отнюдь не был противником веселого командировочного времяпрепровождения. Дай только бог, чтобы это не отразилось на деле.

Дело было сделано, но и времяпрепровождение было развеселым…

Женя и Эдик успели многое рассказать Светозару — «полблокнота исписал». Вадим добавил, особенно по части геологии района, зажатого между двумя столкнувшимися праконтинентами. Они шли к Хухлину пешком, вдвоем. Женя, комнатное растение, мгновенно сомлел от солнца и воздуха и выразил желание «под’гемать в холодке» до обеда, вернее, пиршества, за приготовление которого женщины взялись сразу же, как вылезли из машины. У них на подхвате были Кот, Толя и Эдик, который, возможно, не очень-то и рвался встречаться с Хухлиным. «Волгу» и шофера из обкома Светозар, поддавшись уговорам всех, отпустил восвояси.

Так что к Хухлину Светозар пришел вполне осведомленным и в течение часа выспросил все, что еще его интересовало. На осторожно выраженное Хухлиным опасение по поводу «секретности» засмеялся, махнул рукой:

— И не такие дела проворачивали. Одного звонка Володьке будет достаточно. Ох и не любит он перестраховщиков.

— Какому Володьке?

Светозар небрежно обронил фамилию, и красные от укусов москитов лица присутствовавших при разговоре хухлинцев аж побледнели: так бесшабашный газетчик называл… вице-президента академии! А Вадим вспомнил: когда-то молодой газетчик Светозар крепко помог попавшему в тяжелый переплет молодому физику, кандидату наук, своему ровеснику, с помощью публикации в газете утвердил за ним экспериментальную работу, впоследствии признанную открытием. Премия комсомола, потом Государственная премия, докторская, открытие переросло в научное направление, целую научную школу. Да… Светозару уже под сорок… Ну, и вице-президенту около того или чуть побольше…

Уходя, уже на правах хозяев, пригласили на станцию к ужину Хухлина с женой и Пухначева, те обещали заглянуть, но просили их особо не ждать — аврал, все должны быть на работе дотемна, а дальше сил нет.

Обратно Вадим и Светозар — последний все еще при галстуке, но, правда, уже без пиджака — шли не спеша, даже сделали крюк. Вадим сводил приятеля туда, где начиналась дикая часть ущелья, в зарослях облепихи и в шуме соленой реки Помноу. Дошли до рощицы из странных корявых, невысоких, с красноватой корой берез — редкостному чуду в этих местах, посидели на упавшем деревце — вечерело, и солнце уже еле доставало здесь до дна ущелья, щупальца прохладного воздуха поползли, крадучись, от сине-белых башен Соленого хребта.

— Умеешь ты устраиваться, Вадим, — с искренней завистью и тоской в голосе сказал Светозар. — Небось и не ценишь того, что имеешь. Да за один такой вечер можно отдать месяц той жизни, в беготне и суете. Спасибо, что вытащил, да только будет мне там еще тошнее…

— А мне кажется, все наши беды мы носим с собой, — осторожно возразил Вадим.

Он знал, что Светозар так и не развелся с женой, возрастающая ненависть к которой еще пять лет назад, в пору их с Вадимом знакомства и сближения, поражала даже Вадима, находившегося накануне неминуемого краха своей первой женатой жизни… У них тогда был заведен обычай: раз-два в месяц встречаться — иногда в Доме журналиста, где Светозара останавливал и бил по плечу, клянча трояк, каждый второй завсегдатай, но чаще в газете, у Светозара на работе, в отдельном его кабинетике, в конце дня, когда затихали телефонные звонки.

Обставлялось все с шутливой подчеркнутой торжественностью: запиралась дверь, была разработана система условных стуков для «своих». Но при этом вина не пили. Женщинам — секретаршам-курьершам, обожавшим Светозара и всячески стремившимся проникнуть в «святая святых», вход был запрещен категорически.

Торжественно водружались на стол бутылки ряженки, кефира, расставлялись пакеты с молоком. В специально для этой цели купленной в «Сувенирах» большой глиняной расписной миске насыпался горкой диетический творог, обильно поливался сверху сметаной. Говорили — о науке, о газетных и журнальных интригах и новостях. Но больше всего — о женах.

С участников этих вечерних мистерий, тянувшихся иногда до полуночи (впрочем, кроме Вадима и Светозара, любителей подобного времяпрепровождения находилось немного), бралась страшная клятва: не предупреждать о них заранее жен и им не звонить. Соль была в том, чтобы отчетливо представлять себе, как где-то бесятся и сходят с ума от ревности ненавистные спутницы жизни, предполагают и воображают черт-те что, в то время как их мужья ведут себя подчеркнуто праведно, и находить в этой «несправедливости» и в напрасном бешенстве супруг особое удовольствие, особую потеху и особый повод для жалоб на собственную угнетенность и затравленность.

— Тебе налить, Вадим? — заботливо спрашивал, бывало, Светозар, воздев руку с бутылкой ряженки. — Залей свою тоску этим благородным напитком, закуси творожком и подумай, сколько пользы вторгается сегодня в твою многострадальную печень, в то время как печень твоей нежной подруги сейчас