Рекорд приключений - Э. Филлипс-Оппенгейм

– Ничего особенного. Я решил немного похудеть. Я приехал сюда по делам одного коммерсанта, имя которого присвоил себе. Это была тонкая работа. Здесь полагают, что я заболел нервным расстройством. Чушь! У меня вообще нет нервов.

– Ты надолго оставил меня одну.

– Мне пришлось бороться за свою жизнь. Ты не подозреваешь о том, что происходит за кулисами, и было бы трудно объяснить тебе это. Я везде наталкивался на препятствия. И все же в Нью-Йорке я предпринял самое рискованное дело моей жизни – оно плохо кончилось, Дженет. Ты понимаешь, что это значит.

В то время как он говорил, я наблюдала за его лицом. Я чувствовала, что снова подпадаю под его влияние, но в первый раз я ощутила перед ним какой-то ужас.

– Ты убил кого-нибудь?

– Я не хотел. Банкир Хартли сам виноват в этом. Он вынудил меня к рукопашной схватке. Мы обменялись выстрелами. Он ранил меня, но и сам был ранен. Он и так был болезненным человеком и уже не мог оправиться. Страх не меньше раны ускорил его смерть.

– Если тебе не повезло в Нью-Йорке, почему бы тебе не попробовать в каком-нибудь другом месте?

Его тонкие губы саркастически улыбнулись.

– Я перебрал мысленно все страны. Индокитай, Гавайские острова, Гвинею, Южную Америку. Но полиция всюду шпионит за мной. В наибольшей безопасности я чувствую себя здесь – у нее под носом.

– Как мы будем встречаться? Меня знают слишком хорошо.

– Эта проблема еще не решена. Встречи сопряжены с опасностью, но мысль о том, чтобы вовсе не встречаться с тобой, Дженет, мне невыносима.

В первый раз в жизни он говорил мне такие слова, и я ощутила ледяной ужас.

– Что ты теперь думаешь делать? – спросила я.

– Ты должна помочь мне избавиться от Нормана Грэя.

Наступила тишина. Я чувствовала на своем лице его пытливый взгляд, и, хотя думаю, что оно не выражало моих чувств, все же я была рада, что в комнате царит полумрак. Мы слышали приглушенный шум шагов, грохот колес по мостовой и время от времени – пронзительную сирену автомобиля. В верхушке росшего перед окном дерева щебетали птицы.

– Я все взвесил. Мне здесь некого бояться, кроме этого человека. Он узнал бы меня даже теперь. В ту же минуту, как только я возобновлю свою деятельность – а у меня крупные планы, – он снова окажется за моей спиной. Нам обоим слишком тесно на земле. Или я, или он.

– Почему ты думаешь, что именно я в состоянии избавить тебя от него?

Его губы искривились в жесткой улыбке.

– Потому что ты, сама того не подозревая, очень нравишься Норману Грэю. Он слишком силен, чтобы поддаваться своим чувствам, но не в состоянии будет сдерживать их. Ты внушила ему слишком глубокую любовь. Для меня сердце мужчины – раскрытая книга, Дженет, в этом отношении я знаю их в совершенстве.

– А женщин?

– Достаточно.

– Как я это сделаю? – спросила я.

Он немного наклонился вперед.

– Норман Грэй принадлежит к мужчинам, которых трудно убить. Дураки сами идут в могилу. Норман Грэй неуязвим. За последние недели на него было организовано несколько покушений. Один из лучших стрелков Англии промахнулся, стреляя в него с расстояния ста метров. Он всегда едет с неимоверной быстротой, и все же с ним ничего не случилось при катастрофе автомобиля. Все же мы прикончили бы его, если бы он остался в Девоншире. Говорят, он теперь в Лондоне.

На мгновение его глаза сверкнули, как озаренная солнцем сталь.

– Я встретила его сегодня утром на улице.

– Я не задаю вопросов. Если ты изменишь мне, я узнаю об этом в ту же минуту. Вот маленький подарок для тебя, Дженет.

Он вынул из-под подушки и протянул мне изумительной работы золотую пудреницу, на редкость красивую вещь, отделанную крохотными фигурками из эмали. Я была восхищена. Он нажал крышку – она отскочила. В коробке лежала пудра и крошечная пуховка.

– Будь осторожна, берегись поднести эту пудру ко рту. Достаточно щепотки, попавшей в кушанье или в стакан воды, чтобы убить человека. Тебе нечего бояться этой пудры, – она действует только, попав в кровь.

– И после этого?

– После этого сильнейший человек заболевает так сильно, что становится вполне безопасным на два года.

Грэй

Я пришел к убеждению, что хорошо сделаю, если в будущем постараюсь избегать Дженет Стенфилд. Она интересовала меня как хладнокровная и преданная помощница короля преступников. В моей книге, которая должна появиться в печати в ближайшие дни, я посвятил ей целую главу, стараясь проанализировать ее характер. Но постепенно я начинаю понимать, что даже самая холодная и жестокая женщина при случае бывает только женщиной. До сих пор она всегда держала себя в моем обществе равнодушно и самоуверенно. Ни разу в жизни ее глаза не выдали ее настоящих чувств. Но вчера вечером со мной ужинала совершенно другая женщина. Она казалась прекрасней, чем обычно. Легкий румянец, то исчезавший, то снова появлявшийся на ее щеках, делал ее особенно очаровательной. Ее глаза, казалось, стали еще больше, а взгляд приобрел нежность. Мы сидели в ресторане вдвоем за угловым столиком, откуда открывался весь зал, полный хорошеньких женщин. Но ни одна из них не вызывала такого восхищения, как моя спутница; и ни одна из них не заслуживала его в такой степени.

– Вы находите меня красивой? – спросила она, словно угадывая мои мысли.

– Вы изумительны и кажетесь совсем другой. Вы производите на меня такое впечатление, точно снова обрели радость жизни.

Она горько рассмеялась:

– Я не знала, где искать этой радости.

– Может быть, в вас произошла какая-нибудь перемена? Может быть, вы смотрите теперь на жизнь другими глазами? Может быть, вы решили отказаться от ваших лживых богов?

– Я слишком долго шла по этой дороге. Я уже не могу вернуться.

В это мгновение я почувствовал, что для меня будет лучше никогда больше не встречаться с этой женщиной. Наши взоры скрестились, и мне показалось, что она вовсе не так уж враждебна ко мне.

Ее душа лежала раскрытой передо мной, но все же в ней было что-то еще не совсем понятное мне. Собственно я был рад, что начались танцы. Это помогло нам нарушить наступившее тягостное молчание. Дженет танцевала, не обнаруживая особого знакомства со всеми па, но с тонким чувством ритма и настроения танца. Я почти стыдился сознаться себе в радости, которую доставляли мне гибкость и нежность тела этой, казалось, из стали сделанной женщины.

Дженет была в этот вечер очень нервна и тревожна. Мы долго танцевали. Потом она пошла к нашему столику, в то время, как я остановился на несколько минут, разговаривая с каким-то знакомым. Когда я вернулся, она была очень бледна, и ее рука заметно дрожала.

– Что-нибудь случилось? – спросил я озабоченно. – Вы плохо себя чувствуете? Может быть, танцы?..