Серенада на трубе - Сынзиана Поп

Какие–то люди, сидевшие рядом со мной, поднимались и входили в кабину, другие ждали, и я в конце концов так к этому привыкла, что могла бы поклясться — рано или поздно телефонистка вызовет и меня. Но окликнула меня не телефонистка, а мать Эллы, мадам Реус, собственной персоной выросшая передо мной.

— Как поживаешь, моя дорогая? — сказала она, и энтузиазм ее был так велик, что, если бы употребить его с толком, можно было бы построить на нем собор. — Как поживаешь?

Она была блондинка, держалась прямо, и, хотя, в общем, хорошо сохранилась, шея у нее под небрежно завязанным платком в горохи выглядела довольно старой.

Я бы с удовольствием сбежала, но улизнуть оказалось невозможно. В тысячу раз лучше было бы столкнуться с двумя Порелли, чем с этой старой козлихой, бывшей учительницей в балетной школе. Она постоянно держала ступни носками врозь, и это было похоже на современные вешалки о двух ногах. Так и хотелось ей сказать: «Вторая, третья позиция», — и думаю, она все это проделала бы, расставив руки в стороны.

— Как ты поживаешь? — снова спросила она и протянула мне руку с ногтями, выкрашенными в цвет красного дерева.

Я подала ей руку, и, само собой разумеется, она основательно ее потрясла. Она принадлежала к числу людей, усвоивших спортивные манеры — как будто таким образом они принимают грудью жизнь. Она носила всегда мужские туфли без каблуков и короткие юбки, не доходившие до ее стальных колен.

Реус уселась рядом со мной на скамейку и сказала:

— У меня разговор в половине шестого. Надеюсь, что телефонистки вызовут меня вовремя. Алло! — крикнула она, обращаясь к деревянной загородке, где все сидели в наушниках. — Алло! Я здесь! Я — Реус! У меня разговор в половине шестого.

Конечно, никто не обратил на нее внимания, хотя она проговорила все это басом и потом помахала в воздухе рукой, рукой с ногтями цвета красного дерева.

— Как ты поживаешь, моя дорогая? — спросила она в третий раз и вынула из сумочки пачку сигарет. — Надеюсь, ты хорошо себя у нас чувствовала. Вы так прекрасно танцевали тогда в саду.

— О, я чувствовала себя на самом деле превосходно, — сказала я. — Элла очень хорошо играет на аккордеоне.

— Не правда ли, не правда ли! — произнесла она и ударила меня двумя пальцами, которыми вынула из пачки сигарету.

— Ты куришь? — спросила она затем, протягивая мне пачку.

— Нет, не курю. Спасибо.

И мне действительно не хотелось курить перед ее носом, просто не хотелось доставлять ей этого удовольствия. Слишком часто уж она таскала в школу подарки учителям. И думаю, капала на нас будь здоров! Все, что болтала дома эта кретинка Элла, превращалось в советы по воспитанию детей. «Я не хочу вмешиваться, господин директор, но…» Дорис Эсигманн как–то вызвали в канцелярию за ее ноги, и она слышала все, от начала и до конца. Госпожа Реус информировала, как настоящий шпион. Да и рожа у нее была — темные очки подняты на лоб, настоящий старый парашютист.

— Ты не куришь? — удивилась она. — О, почему ж иногда не затянуться? Элла и то иногда балуется. Мы обе курим, когда господина Реуса нет дома. У моего супруга очень устаревшие взгляды. А Элла мне говорила, что вы все курите там, в школе, на больших переменах.

— Ну конечно, курим, курим все как сумасшедшие, только у меня с недавнего времени от табака кашель, вот я и бросила ненадолго.

— Да что ты, — испугалась госпожа Реус, — как бы не было чего серьезного!

— Нет. Не думаю, что это рак легких, — сказала я и скромно потупила глаза, хотя хотелось крикнуть ей в лицо, что Элла врет и что она настоящая вдова убитого под Ватерлоо. Кроме меня, ни одна девочка в классе не курила, и вот сейчас как раз я‑то и должна была притворяться. Но если уж все равно деваться некуда, тогда, Пинелла, — на коня!

— А что еще нового там, наверху? — спросила госпожа Реус и подняла к небу килограммы туши для ресниц. «Там, наверху», — значит в школе, но ей хотелось придать разговору сердечность, и потому она выражалась, как мы в классе.

— Что нового? О боже мой, да там миллионы новостей. Каждый день случается примерно двести пятьдесят тысяч разных штук.

— Что? Что? — подтолкнула меня госпожа Реус, вспыхнув, как витрина, и стряхивая пепел с сигареты себе на туфли.

— Нет никакого смысла вам их рассказывать, — извинялась я. — Вы сразу все забудете. Голова просто так не может удержать двести пятьдесят тысяч новостей.

— О господи, но я постараюсь! — закричала госпожа Реус и выкинула руки вперед.

— Нет. Я попросила бы вас записать, — сказала я. — Я очень боюсь путаницы, а то потом эти типы меня линчуют.

— Ох! — застонала госпожа Реус, и было видно, что она насилу дождалась этого предложения. — Одну минуту!

Она вынула из сумочки приготовленный блокнот, который всегда носила с собой на всякий случай. Потом закинула ногу на ногу и посмотрела на меня очень внимательно, слегка разинув рот. Губы она красила розовато–лиловой помадой, которая лежала комками и кое–где прилипла к сигарете.

— Во–первых, по вечерам, — сказала я, — выйдя из школы, мы все идем в туннель и там предаемся свальному греху. И никто оттуда не уходит целых два часа.

— Не может быть! — сказала госпожа Реус, строча с бешеной скоростью.

— Нет, правда. Очень даже правда. Ступени достаточно широкие, а все умирают по таким вещам.

— Господи, да как же вы это делаете? — закричала она и торопливо погасила сигарету о каблук. — Как вы делаете это все вместе?

— Да очень просто. Там совершенно темно. Все молчат и занимаются своим делом. Совсем не сложно.

— И ты? — спросила она и посмотрела на меня в упор.

— Само собой разумеется. Все.

— Что ты хочешь сказать? — спросила она и зажгла другую сигарету большой мужской зажигалкой.

— Пожалуй, дайте мне тоже, — попросила я, — глядя на вас, жутко захотелось курить.

— Пожалуйста, — сказала она и протянула мне пачку в целлофане. — Они очень хорошие. Крепкие. Кажется, в них есть опиум.

— Это неважно, я привыкла, приходилось уже курить и марихуану. О господи, она дает кое–какие ощущения. Знаете, там, наверху, мы курим исключительно импортные сигареты. Элла не говорила вам? Удивляюсь. То есть контрабандные сигареты. Жутко дорого стоят.

— Ну хорошо, а откуда деньги? — удивилась госпожа Реус, с невероятным любопытством ожидая моего ответа.

— Деньги? Что значат деньги? — произнесла я с презрением. — Они у нас в избытке! Мы там, наверху, работаем на обмен. Вначале все по очереди воруем дома. Потом выходим из Крепости, спускаемся в город, и эта история с туннелем идет на деньги. Перед тем как с вами встретиться, я как раз разделалась с двумя такими партиями. На сегодняшний вечер мне нужна была круглая сумма. Хочу пойти в бар.

— В бар? — удивилась она, и ее правая рука, которой она держала карандаш, явно задрожала. — Вам разрешают ходить в бар?

— Ах, как будто кто–нибудь что–нибудь разрешает на этом свете! Я просто иду в бар. Всегда, когда мне грустно, хочется выпить спиртного.

— Что–то случилось? — спросила госпожа Реус необыкновенно участливо.

Возможно, она надеялась на вознаграждение золотом: круглые десятки по всем предметам для этой идиотки Эллы, несмотря ни на что.

— Я убила Манану, — сказала я и глубоко затянулась сигаретой.

— Что–что? — спросила госпожа Реус, испытующе глядя на меня.

— Я убила ее сегодня утром. Потом я посадила ее у окна, чтобы Леонард ее нашел. И он нашел ее. Клянусь, я видела своими глазами.

— Не понимаю, — сказала госпожа Реус и поставила ноги рядом. — Не понимаю.

Но в эту минуту мир начал вертеться, и я с ним вместе, так что я закрыла глаза и на некоторое время задержала дыхание.

— Тебе дурно? Боже мой! — завопила госпожа Реус — Ты пожелтела.

— Прошу вас, не волнуйтесь, — прошептала я, сделав при этом огромное усилие. — Мне не дурно. Я прихожу в себя. Не так–то просто совершить преступление, хотя там, наверху, все принимают участие в подобных делах. Знаете, младший брат, мачеха, ну, одним словом, тот, кто сидит в печенках. Мы у себя снимаем скальп только с предателей. Было два таких случая. Еще мы кое–кого подозреваем, но пока нет доказательств.

— Кого? — сказала госпожа Реус и опустила глаза.

— Со временем это выяснится, — сказала я, и пепел от сигареты упал мне на подол.

Длинный пепел, как червь.

— Я смотрю, ты совсем не затягиваешься, — удивилась госпожа Реус, — и вообще ты не очень–то куришь сигарету.

— Это особая техника, — улыбнулась я. — Вначале полоскаешь рот, а потом глотаешь дым.

— Глотаешь? Как так?

— А так. Это совсем не трудно сделать.

— Пожалуйста, покажи мне, — попросила она, — я большая охотница до всяких новшеств.