Дикарь - Александр Жигалов

Все заглушал тот же дикий гул.

И тогда Миха увидел её.

Женщину, что сидела на огромном дощатом щите. Щит держали четверо темнокожих гигантов. Их лица, расписанные белыми и синими полосами, казались уродливыми масками. Бугрились мышцы, выталкивали шрамы, из которых складывался сложный рисунок. И он сам по себе гляделся одеждой.

Миха отступил в тень полуразвалившегося барака.

Но его то ли не заметили, то ли не сочли опасным. Гиганты стояли. Женщина стучала по маленьким барабанам, стоявшим на коленях, целиком сосредоточившись на этом занятии. И лицо её, застывшее, неподвижное, ужасало.

Она не была молодой.

Скорее наоборот. Миха отметил седые космы, такие яркие на фоне черной кожи. И обвисшую грудь. Складки на боках. И руки, что взлетали и опускались, едва-едва касаясь поверхности барабанов. Но каждое прикосновение порождало гул.

И гул отражался в голове.

Он вызывал боль и ненависть. И пелена ярости вновь упала на глаза, заставив отступить.

Миха заворчал и заставил себя шагнуть вперед.

— Прекрати, — сказал он женщине, ничуть не сомневаясь, что будет понят. И она услышала. Оскалилась, обнажив такие острые зубы. А гиганты, что держали щит, открыли глаза.

Миха увидел налитые кровью белки и черные точки зрачков.

— Прекрати. Не знаю, чего добиваешься, но мертвецов много.

Женщина засмеялась.

— Сотворенный! — она говорила на другом языке, которого Миха не мог знать, но он прекрасно понял её. — На тебе кровь проклятых!

— На мне много какой крови, — признался он и почесал за ухом. Кровь теперь ощущалась липкой пленкой, которая, застыв, намертво въестся в кожу.

— Ты убил сотворившего. Хорошо, — женщина оскалилась больше, и Миха увидел острые подпиленные зубы. У людей это ненормально.

Люди — это млекопитающие. А значит, зубы у них дифференцированы на клыки, резцы и еще что-то там, чего он уже не помнит.

Он сделал шаг, не сводя с гигантов настороженного взгляда, готовый ударить.

— Не бойся. Мои сыновья не причинят вреда.

— Зачем? — только и спросил Миха.

— Они пришли в мой дом. Они разорили его. Они убили моих детей и детей их детей. Они должны умереть сами.

— Все? — Миха обвел рукой городок, который уже тонул в дымах. — Ты убила всех из мести?

— Месть? — старуха покачала головой и по белой губе её скользнул язык. — Не месть. Все здесь.

Сухой кулак коснулся груди.

— Я лишь выпустила это на свободу. А дальше они сами. Но ты… ты убил проклятого. Однако не избавился от печати. Когда барабаны в голове твоей замолчат, тебе станет плохо. И ты умрешь.

Не было печали.

Почему-то новость не испугала, но слегка огорчила.

— Я помогу. Подойди. Ближе.

Гиганты молча опустили помост, а Миха шагнул меж ними. Да он им до плеча не достанет. Старуха же поднялась. Её ноги, кривоватые, оказались сухими и тонкими.

Тело же покачивалось на них, явно с трудом удерживаясь на весу.

Палец коснулся лба. И от прикосновения этого в голове взревели барабаны. Они оглушили. Ослепили. Они полностью раскололи Миху на осколки, чтобы позволить собраться вновь.

— Теперь хорошо. Будет плохо. Но не умрешь, — старуха убрала руку.

— Уходите, — Миха покачал головой, которая еще болела, но уже вполне терпимо. — Скоро здесь будут другие. Маги. И вы умрете.

— Мы уже мертвы, чужак, — она покачала головой и, сняв с шеи нить, на которой висел осколок бурого камня, протянула. — Возьми.

— Спасибо.

Отказываться Миха не стал. Он вообще чувствовал себя до крайности странно.

— Что взамен?

— Проклятые. Убивай. До кого дотянешься.

Что ж, не сказать, чтобы вовсе невыполнимо или как-то противоречит собственным желаниям Михи. А потому он склонил голову.

— Иди туда, — старуха указала вдоль реки. — Дальше лес. Спеши. Мне нужно играть, пока во мне осталась жизнь. Дети матери Мохо прольют сегодня много крови.

Она вновь уселась на грязные доски и пальцы коснулись барабанов, пробуждая их голоса. И безумие.

Миха отступил.

И еще отступил.

И только оказавшись в тени барака, который уже совсем неплохо горел, Миха позволил себе повернуться к старухе спиной. Впрочем, она о нем, кажется, забыла. Барабаны били.

Но теперь голоса их не вызывали в Михе прежней ярости.

И он, вдохнув дымный воздух, принял разумное решение: убираться и подальше.

Восстание рабов, небывалое по размаху, подавили лишь к закату, и то для того пришлось вывести в поле полдюжины боевых големов высшего уровня защиты. Големов сопровождала полная звезда магов, которые скорее присутствовали, чем принимали участие.

Ульграх тоже наблюдал.

— Что ж, рад обнаружить вас живым и невредимым, — с некоторой насмешкой произнес Магистр Урвар, подавая руку. Ульграх не стал отказываться.

Он выбрался из развалин, отряхнулся.

И огляделся.

— Удручающее зрелище, — заметил он, сдавив голову руками.

Нет, он, конечно, знал, что сакхемские барабанщицы на многое способны, но знать — это одно, а ощутить на собственной шкуре — совсем другое.

Голова раскалывалась.

Во рту поселился странный привкус рвоты. Да и перед глазами все плыло.

— Как вообще это получилось? — задал Ульграх вопрос, который явно мучил не только его.

— Разберемся, — магистр поморщился и взмахом руки выпустил пламя, очищая путь големам. Те двигались неспешно и, послушные слову погонщиков, методично добивали всех, кто мог представлять потенциальную опасность. — На днях прибыл берберийский корабль. Они оставили заявку на организацию аукциона. Были приглашены многие уважаемые люди. У вас кровь из носа идет.

— Ничего, — Ульграх поспешно прижал к носу обрывок тряпки. — Значит, не повезло?

— Скорее уж наоборот, — магистр ступал неспешно, то и дело останавливаясь. Он морщился, явно пытаясь оценить размер нанесенного ущерба. — Аукцион должен был состояться завтра.

Кровь текла сквозь тряпку.

По губам.

И на вкус была соленой.

Ульграх слизывал капли, понимая, что это не совсем нормально. Но голова еще гудела, словно в ней поселились те