Оборотень - Наталья Баранова

Разглядывая леди украдкой, я искала объяснения нежданному визиту. Леди отнюдь не была обязана приходить ко мне. Это могла быть лишь ее прихоть. И, уж в чем я была уверена – водись за мной какой грешок, это меня б доставили в обществе десятка дюжих парней под ее светлые очи.

– Леди, – проговорила я, собираясь вскочить с постели, но мне не позволили.

Мягкий жест холеной руки остановил начатое было движение, позволив мне обратно рухнуть в подушки.

– Ты лежи, – спокойно заметила Леди. – Поговорить мы можем и так – без церемоний.

Я закусила губу. Что и говорить – многообещающее начало! Вздохнув, я прикрыла глаза ресницами. Не знаю, что в них отражалось – растерянность, недоумение, решимость, но мне не хотелось это показывать никому, оставив свои чувства при себе.

– Через несколько дней ты увидишь Эвир, – проговорила госпожа Ингрид без долгих предисловий. И, кажется, при этом мои ресницы дрогнули.

Эвир! Мир загадочный, неведомый. И вновь я стояла на пороге перемен. Эвир. Это название отдавалось в душе долгим эхо. Что – то было связано с этим местом. С этим миром. Что – то, неведомое мне, но явственно ощутимое. Стиснув пальцы, я открыла глаза и своими невинными, синими глазищами посмотрела в теплые, карие очи Леди.

– Хотя, – произнесла Леди, понизив голос, – если б не ты, мы б не увидели его никогда.

Что и говорить, захотелось присесть в реверансе. Пифия это, видимо, почувствовала. Легкая улыбка заиграла на губах. Но усилием воли эта, непостижимая женщина, вновь взяла себя в руки. Присев на край моей постели, она положила ладонь поверх моей ладони.

– Ни один оборотень еще не видел Эвира, – прошептала она. – Покуда мы чувствовали и знали, что по кораблю бродит нечисть, мы не должны были даже мечтать о возвращении в свой мир.

– Табу?

– Таковы условия Исполняющих желания.

– А я?

– А ты? Ну, у тебя видимо есть ключик даже к их душам. Потому как особо оговорено, что против твоего присутствия они не возражают. Хоть и предупреждают…

Пауза повисла в воздухе сиреневым туманом. Я покорно ждала, что ж скажет леди. А она не торопилась. Тонкие пальцы чуть подрагивали, выдавая волнение.

Внезапно решившись, я посмотрела ей в глаза прямо и вопрошающе. Как я устала от этих недомолвок! Нет, легче получить пулю в лоб, чем ожидать, получая информацию намеками, клянчить предупреждения! И так нервы ни к черту! И так я вся как сжатая пружина – либо выстрелю, либо лопну от этого постоянно сдерживаемого напряжения! Ну не могу я так! Не могу!

– Мне вы можете сказать, – проговорила я мягко.

– Нужно ли? – ответила она, сжимая мои пальцы. – Я боюсь подхлестнуть судьбу. Мне совсем не нравится то, что я знаю. Что вижу. О чем говорят и Они. Непроизнесенные вслух пророчества, порою не имеют такой силы, как начертанные. Словно нашим словам дано и самим что – то изменить. Я не хочу терять никого из дорогих мне людей. А именно это мне грезится. Я боюсь, что там, на Эвире, Хариолан и Аниду схлестнутся и не на жизнь, а на смерть. Здесь, под парусом, они еще сдерживаются.

Я поджала губы. Как же я могла позабыть!!!! О, да!!! Нет бы дать неведомому диверсанту возможность искромсать парус! Так надо было вмешаться. Впрочем, это ослепление любви делало меня глупой. Здесь на корабле, парус и был жизнью! Но отчего – то пифия ничуть не боялась того.

Вздохнув, я подняла взгляд к потолку. Хотелось отрешиться. Кто скал что мир – театр? Нет, мир – уравнение с бесчисленными сонмами неизвестных, которое не решить ни одному самому гениальному математику. Жизнь… Лишь относясь к ней, как к игре, можно вырваться из тисков судьбы… или еще крепче угодить в трясину.

– Я боюсь за них, за всех, – прошептала Леди. – За взбалмошного мальчишку Аниду, за Хариолана, за его сестру и Раиса. И за тебя я боюсь тоже.

– Боитесь, что я наделаю глупостей и столкну всех их лбами? Клянусь, в моих мыслях этого не было!

– Я знаю. Но Эвир… Впрочем… – она поднялась и пошла к выходу. – Время покажет, Хильда, – проговорила Леди Ингрид на прощание, прежде чем оставить меня наедине с моими мыслями. Спутанными и невеселыми.

И, стоило ей уйти, я заставила – таки себя подняться на ноги. Сердечко мое билось часто и замирало. Я боялась и жаждала встречи с миром, мне неведомым. Ни один оборотень не должен был коснуться почвы этого мира. Но для меня было сделано исключение.

Но пугали слова Леди Ингрид. Госпожа, ведая или невольно, заковала сердце мое в тиски. Закусив губу, я думала лишь об одном – что может зависеть от меня. Что могу я?

А могу я много… и ничего. Если столкнутся не на жизнь, а на смерть Хариолан и его друзья – недруги, что я смогу сделать для него? Как защитить, чем помочь? Что я, слабая женщина, могу, кроме как тонуть в теплых океанах глаз его? Что я могу, кроме как чернолаковой пантерой стоять на страже у ног его? Если б я только могла распутать все узлы и разрубить конфликты!

Дипломат! О! Если б я только могла понять весь этот мир! Если б я могла знать, как затушить бешеный пламень сотен безудержных сердец!

О, корсары вселенной! Бесшабашная ваша удаль, дикость порывов, вольный огонь чувств, как близко это моей душе! Как гибельно!

Не успела додумать – раскатистое эхо, подхватив, донесло до меня звук столь знакомых шагов. Хариолан!

Он ворвался – вольный ветер, лесной пожар! Все недоразумения, все наши с ним конфликты были забыты. Он подхватил меня на руки! Если б такие моменты могли длиться вечность!

Как это нереально. Как невозможно! Я смотрела в его глаза, и чувствовала себя счастливой одной наградой – быть с ним рядом, дышать одним воздухом. Любить. И пусть любовь эта была причиной многих, грозящих нам бедствий, любовь эта была наградой. Любить! Не любить, значило – жить наполовину. А с ним эта жизнь была чашей наполненной под самые края!

– Ты опять в водовороте событий, – проговорил он, смиряя тон голоса, восхищенным, трепетным шепотом. – Нет, не умеешь ты жить спокойно дорогая!

– Беру пример с тебя, – ответила я, растворяясь в его зеленых очах.

Куда девалась вся моя слабость? Куда делся весь страх? Воистину – любовь – страшная сила! Она, наполняя мои жилы, давала ликование, дарила кураж. Она занимала весь объем моей головки, не оставляя места для тревожных мыслей. Она была мне и ядом и противоядием. И, прижимаясь к широкой груди любимого, я забывала все свои страхи. Забывала все, что мешало мне наслаждаться моментами, разделенными на двоих.

Отдышавшись от нежданно нахлынувшей радости, растворяясь солью в теплых океанах глаз, тая воском в его руках, я, была, верно, безумной. Но только это безумие, разбудив, подарило мне ощущение причастности ко всем тайнам бытия. Только это безумие подарило смысл каждому моему вздоху. Мне стали безразличны все слова предостережений и собственные страхи.